Восхождение язычника 4 - Дмитрий Шимохин

— Сейчас идете на подворье брата, растапливаете очаги и подогреваете воду, камни же разложите во всех строениях, чтобы было тепло. Мы там раненых будем размещать: амбары, стайки, неважно. Припасы тоже забирайте. Они тут ни к чему и пригодятся, чтобы раненых кормить, о которых мы позаботимся. Людьми, которых принесут, сразу начинайте заниматься и лечить. Думаю, Ружица разберется, — к моим словам все внимательно прислушивались.

— Поняла, — кивнула она.

— Гостивит, Дален, Ростик, Могута, Вторак, со мной останетесь, я буду раненых отбирать, а вы на подворье к Димитру носить. Так что забирайте подходящие шкуры, чтобы было сподручно таскать людей, остальное отдайте, — распорядился я и, подав пример, просто сунул свой заплечный мешок Димитру. И двинулся в сторону причитающей над телами с детьми матери.

Работы предстоит немало.

Пострадавших было много, с разными ранами, из которых ожоги различной степени самые распространенные. Отбирать я старался только тех, кому реально мог помочь и спасти, не сильно тратя магию жизни. Тех же, кто пострадал достаточно сильно, я оставлял. Было трудно и тяжело обрекать людей на смерть. Мне приходилось делать выбор: спасти одного тяжело раненого или пятерых тех, на кого уйдет меньше моих сил. Не зря говорят, что у каждого врача за плечом свое персональное кладбище.

Некоторых раненых приходилось вырывать с боем. Убеждать их самих или их родичей, что я могу помочь. Причем многих на подворье к Димитру сопровождали родичи, не желая расставаться с близкими.

После того как я закончил отбирать раненых, парни уже еле стояли на ногах, устав их носить на подворье Димитра. Сколько их было, я не считал, но много. Цифра явно приближалась к сотне.

Придя на подворье, я первым делом выпил горячего взвара и немного передохнул, лишь потом приступил к лечению.

Ружица и остальные не сидели без дела, в меру своих сил помогали.

В первую очередь я занялся переломами, вправлял кости и накладывал шины и тугие повязки. Открытые раны обрабатывали девчонки и вполне справлялись без моей помощи. Я же задумался о том, чтобы начать лечить тех, кто получил ожог, или тех, у кого было обморожение конечностей, в основном это касалось пальцев на руках и ногах. Но была и парочка более тяжелых случаев. Немного поразмыслив, я все же предпочел заняться ожогами, а обмороженных оставил на потом, если останутся силы.

После трех людей, которым я обработал ожоги, у меня выстроился четкий алгоритм по работе с ними.

Первым делом я погружал людей в сон, наполнял поврежденные участки силой жизни и наносил целебную мазь, а после и повязку сверху. Накладывал аккуратно, а если на коже были пузыри от ожогов, старался быть еще бережнее.

Хоть мой источник и вырос, но сила все равно убывала достаточно быстрыми темпами, и, к сожалению, она закончилась быстрее, чем я смог обработать всех больных с ожогами, последней семерке я делал лишь повязки с мазью.

До людей с обморожениями я не дошел, присел за стол передохнуть, выпить горячего взвара да съесть чего, так с ложкой в руках и вырубился.

С утра проснулся на какой-то измятой кровати, укрытый шкурой.

Состояние было, будто вчера много хмельного пил и у меня похмельный синдром. Вялость и усталость. Ну еще бы, я вчера свой источник досуха выжал, помогая раненым.

Ружица и девчата уже пошли делать перевязки, а часть бойцов ушла на место пепелища помогать разгребать завалы. Я же прикинул, сколько сейчас на подворье народа ютится, и понял, что еды, которую мы захватили, никак не хватит. Так что оставшихся отправил в поместье, чтобы принесли запасов.

Направившись в туалет, я заприметил, как один из вчерашних больных, который был со сломанной рукой, пристроился у стенки на корточках и с упоением кряхтит, испражняясь.

— Да ты охренел, — вырвалось у меня. — Тебе что, не показали, где туалет и как туда ходить? — моему изумлению от подобной наглости не было предела.

— А чаво я туда пойду. Там воняет, — прошамкало беззубое чудовище в человеческом обличье и сморщило носик.

У меня аж глаз задергался после таких слов.

— Да от тебя больше воняет, мы что, должны теперь по твоим лепехам ходить и их аромат ощущать, — рыкнул я.

— Да чаво уж, — попытался возмутиться мужик, не прерывая своего занятия.

— А ну, вон пошел. Чтобы я тебя здесь больше не видел, и говно свое забери, засранец!

— Чаво это, я свободный человек, — и он, поднявшись, завязал штаны и воинственно выпятил свою бородку.

— Ну, засранец, — процедил я и с разворота засадил ему кулаком по морде.

— Ай, — только и успел пискнуть он и свалился.

Я же схватил его за волосы и начал тыкать в собственное дерьмо, ежели не понимает человек по-хорошему, я ведь могу и по-плохому.

Чтобы не измазаться, я схватил за загривок это тщедушное тельце и поволок к воротам подворья.

Засранец же начал пытаться вырваться из моей хватки, при этом вереща на всю округу, что он свободный человек и будет жаловаться князю. Дескать, я его ударил и обиду лютую нанес. Мне же на эти вопли было плевать.

Открыв ворота, я его просто и без затей выкинул. Он же, поднявшись, начал грозить мне кулаком.

— А ну, пшел отсюда, а то шею сверну, как куренку, — и, подскочив к засранцу, отвесил еще и пендель.

Прикрыв ворота и вернувшись в дом, я решил обойти тех, кого вчера лечил, и провести лекцию, как и куда ходить в туалет. Не хотелось бы, чтобы все подворье загадили.

Зайдя в первую попавшуюся комнату, я увидел, как возле мальца лет шести сидит его мама и напевает какую-то песенку. Малец вчера был плох, у него был озноб, да и без сознания, а сейчас лежит улыбается.

Его же мама, довольно-таки красивая женщина с правильными чертами лица, отвлеклась и посмотрела на меня. Слова, которые я заготовил, застряли в горле.

Мать мальчишки не произнесли ни слова, ни звука, только смотрела. Вот только от взгляда мне стало не по себе, а по телу пробежал табун мурашек. Она смотрела на меня как на героя или святого, а может, и вовсе как на бога, спустившегося на землю.

На остальных больных я даже не смотрел, вся эта картина захватила мой взор. Немного простояв в тишине, я предпочел ретироваться.

Прикрыл глаза и попытался отдышаться, а перед взором вновь встала картина, как на меня смотрят как на героя.

— Фух, ну на хрен, — я махнул головой и направился в следующую комнату.

Там сюрпризов не было, и я озвучил свою речь о том, где и как гадить, а ежели кто будет замечен в ином, выпроводим на улицу пинками.

Никто не возмутился, и наши правила легко приняли. Осмотрев больных и сменив несколько повязок у них, я пошел дальше по тем, кто нуждался в помощи. Силу жизни применял экономно и лишь в экстренных случаях, у меня лишь четверть восстановилась за ночь, а к людям с отмороженными конечностями я ведь так и не притронулся еще.

Лишь вечером ими занялся, когда источник наполнился наполовину.

Тем, кто отморозил пальцы на ноге, я их просто и незамысловато удалял с помощью хирургического инструмента, привезенного с Ромеи. Если пальцы были отморожены на руках, то действовал по обстоятельствам: или счищал испорченную плоть и наполнял их силой жизни, или отрезал, если пострадал один или два. Ведь на жизнь это не сильно повлияет, и с тремя пальцами можно прекрасно существовать.

У кого пострадали конечности, приходилось напрягаться. Жаль, источник мой не бездонный, и, к сожалению, до двоих руки у меня не дошли, сила закончилась раньше, и их я оставил на утро.

На пятый день пациенты начали потихоньку покидать подворье Димитра, превращенное в госпиталь. В основном это были люди с переломами.

Вот только к нам приходили новые. Многие были замерзшие, с загноившимися ранами. Уж не знаю, откуда они прознали, видать, молва людская донесла, но мы никому не отказывали.

На двенадцатый день, когда пациентов осталось всего человек тридцать, явился посланник от князя, знакомый мне Горислав.

— За вспоможение людям новгородским в беде их и тяготе жалует князь Владимир тебе, ромей Димитр, и тебе, целитель Яромир, по кошелю серебром.

Приняв протянутый кошель, мы с Димитром поклонились в пояс, и я ответил:

— С благодарностью принимаем мы милость княжескую.

Горислав немного походил по подворью и, посмотрев на моих пациентов, отбыл к князю.

На следующий день к нам повадился народ, приходили сначала по одному, мужчины и женщины, а потом и целые семьи, среди них были и мои пациенты, все они просились пойти добровольно ко мне или Димитру в холопы.

Сначала я не понял, что, собственно, происходит, но, немного