Моя шоколадная беби - Ольга Степнова

– Всё-таки ты прочитал записку!

– Какую записку? – Он засмеялся, соблазнительно приоткрыв алый рот. – Грудь я тоже нашёл в шкафу. Видимо, ты одно время маялась иллюзией, что твои прелести слишком малы, накупила лифчиков с поролоном, а они отлично держат формы, даже если их нет! – Мэрилин Монро пальцем надавила на выпуклость, поролон с шумом вдавился, замер неприличной воронкой, и нехотя распрямился, образовав правильной формы вулкан.

Катерина молча развернулась, зашла в ванную, быстро разделась и запинала грязное платье в угол. Больше она его никогда не оденет. Впрочем, теперь у неё есть домработница, пусть постирает и заберёт себе.

Она залезла под душ – просто не было сил ждать, пока ванна наполнится. Тело болело от грязи, укусов, расчёсов, усталости. Сколько, интересно, нужно стоять под проточной водой, чтобы этот запах ушёл?

Дверь ванной открылась, на пороге стояла Мэрилин Монро.

– Выйди.

– Нет.

– Да.

– Фиг! Где ещё такое увидишь?!

– Тогда закрой рот.

– Надо же, мы так с тобой кувыркались, а всю тебя я увидел впервые.

– Заткнись и постирай моё платье.

– Хорошо, госпожа! – Он подобрал платье с пола, сунул в стиральную машину и безошибочно нажал нужные кнопки. Машина тихонько заурчала.

– Освоился, – усмехнулась Катерина.

– Ещё бы. Приятно пожить в комфорте.

– Почему ты не спрашиваешь, где я была? – Катерина, намылив мочалку, стала тереть плечи и грудь.

– В тюрьме. Это знают даже дворовые кошки.

Катерина начала так драить живот, словно это была грязная сковородка. Клочья пены попали на лицо Мэрилин Монро. Матушкин смахнул их со лба и кончиками пальцев так потрогал накрашенные ресницы, словно этот жест был у него в крови.

– Это знают даже дворовые кошки, – повторил он. – Здесь был обыск!

– Где?

– Здесь. Как я понял, искали какую-то шляпу. Как я понял, твоего Роберта замочили. Как я понял, подозревают тебя! Что я тебе говорил?! Очень тёмная это история.

– Чёрт! – Катерина отшвырнула мочалку, села на край ванны и разрыдалась.

Матушкин мочалку подобрал и начал тереть ей спину. Чем громче она рыдала, тем сильнее он тёр. Чтобы он не содрал с неё кожу, Катерина затихла. И зачем-то залпом, запоем, выложила ему всё: про то, как обнаружила мёртвого Роберта, как её видели в шляпе, про завещание, про диктофон, про юнца с дурацким именем Март, про очки без диоптрий, про Лазаря Соломоновича, про камеры наблюдения, про кадык и про омерзительных клопов.

– Хочешь супчику с фрикадельками? – спросила Монро голосом Матушкина.

– Где ты взял фрикадельки?

– Слепил из фарша.

– Где ты взял фарш?

– Купил в магазине. Ты написала: «еда в холодильнике», но там не было никакой еды. Только макароны в пачках. Зачем хранить в холодильнике макароны в пачках?

– Ну, нужно же там что-то хранить, – засмеялась Катя, размазывая по лицу слёзы вперемешку с водой. Это было здорово – сидеть в ванной с Мэрилин и обсуждать, как по-дурацки она строит свой быт. – И вообще, где ты взял деньги?

– В шкафу! Под бельём! – захохотал Матвей, как будто Мэрилин могла так громко и так заливисто гоготать. Он поймал Катерину полотенцем, стал вытирать, и Катерина подумала вдруг, что таким он ей очень нравится – с педикюром, алыми губами, накрашенными ресницами, грудями-вулканчиками, и в хорошо простиранном парике. Ей нравится, что только она знает, какой он… без лифчика.

– Халат! – приказала она.

– Сейчас, госпожа! – он сносился куда-то и притащил лёгкий, короткий халатик.

– Давай свои фрикадельки! – Катерина пошлёпала на кухню, ощутив, что смыла с себя не меньше двух килограммов грязи.

Он начал наливать суп, ловко орудуя поварёшкой, но она закапризничала, надулась и попросила одни фрикадельки. Послушно и молча он выловил все до одной, горкой сложил их в тарелку и поставил перед Катериной. Она поедала вкусные мясные шарики и думала: пусть бандит, зато умеет готовить.

– Давай поговорим о делах, – нарушил, наконец, он молчание.

– Нет.

– Да. Ты должна спросить, почему при обыске не нашли клад.

– Мне интереснее, зачем ты избил Найоби.

– Черномазого, что ли?! Так он попросил Кателила Илаловна, а когда я сказал, что ты в каталажке, он… полез мне под юбку! Я с ним не стал церемониться. Кажется, у него перлом ключицы. Козёл он! Черномазый козёл.

– Ты рассуждаешь, как барышня.

– Он что тебе – родственник?

– А почему клад не нашли?

– Слушай, он такой фиолетовый! Совсем на тебя не похож.

– Клад не нашли, потому что…

– Потому что искали шляпу! Я бросил цацки тебе на комод, и они никого не заинтересовали. Наверное, подумали – это твоя бижутерия! – Он снова захохотал так, как совсем не могла хохотать Монро.

– Дай молока! – попросила Катя.

– А с чего ты взяла, что оно есть?

– Но ты же ходил в магазин!

– Я люблю колу и пиво.

– У тебя на роже написано, что мимо молочного ты не пройдёшь.

Матушкин открыл холодильник, вытащил колу, плеснул ей в стакан.

– Твоё мнение не всегда верно, – прокомментировал он.

Катерина встала, вылила колу в раковину, заглянула в холодильник и достала оттуда пакет молока.

– Всегда, – сказала она, выпив целый стакан и улыбнувшись молочными усиками. – Тринадцать лет не пила молоко, а в каталажке только о нём и мечтала. – Она пошлёпала в спальню босиком, в коротком халатике, с мокрыми волосами, ощущая лёгкость в отмытом теле. Стоило просидеть трое суток в тюрьме, чтобы понять, как замечательны такие простые вещи, как душ, молоко из пакета, фрикадельки из супа и … своя домработница – свеженькая, как персик, красивая как Мэрилин, и почти послушная.

Она включила музыкальный центр, и голос Верки Сердючки обрушился на неё во всю мощь огромных колонок. Никогда Катерина не увлекалась попсой, но тут вдруг ритм незатейливой песенки совпал с её бесшабашным настроением, и она заплясала странный аборигенский танец, мельком поглядывая на себя в зеркало.

– А я не знаю почему, но ты мне нравишься… – пела Верка.

– Откуда Сердючка? – крикнула Катя, переорав колонки.

– Лифтёрша дала погонять! Она сказала, нужно развеяться, не грузиться, и всё рассосётся само собой. В смысле, ты вернёшься из тюрьмы, и я не потеряю работу! Мне нравится, что ты называешь меня Мат-Мат!

– И понимаю, что сама я не красавица… – вступила Сердючка.

– Тебе нужно побриться! – крикнула Катя.

– Да?!

– Обязательно!

– У нас ни будущего нет пока, ни прошлого… – Верка гнула своё.

– Лифтёрша пообещала мне телефон хорошего эндокринолога! Говорит – курс таблеток и борода не будет расти!

– Но ты увидишь и поймёшь, что я хорошая…

Мат-Мат тоже пустился в пляс, и у него это здорово получилось. Он кривлялся, скакал, орал в унисон незатейливый текст:

– И сердце рвалось, рвалось из груди… А правда, не ты грохнула Роберта? – пропел он, точно попав в мотив песни.

Катерина с размаху плюхнулась на кровать.

– Тук, тук, тук, стучит сердечко, тук, тук, тук…

– Ты тоже считаешь, что я «специализировалась» на старичках?!

– Я считаю, что ты здорово вляпалась! – Он за руку сдёрнул её с кровати, поймал в охапку и закружил по комнате.

– Я так устала от разлук, что кругом голова…

– А знаешь, когда меня арестовали по подозрению в убийстве, то изъяли сумку и сделали опись всего, что там находилось. Там было ожерелье, которое ты на меня нацепил! Малахольный Март Маркович за него зацепился и очень просил не врать, что это дешёвая бижутерия.

– Ситуация ай, ситуация ой… – завела новую песню Сердючка.

– Что ты ему сказала? – перекричал её Мат-Мат.

– Что Роберт Иванович подарил, разумеется!

– Умница. Где оно?

– В сумке. Мне всё вернули. А серёжки я даже в изоляторе не снимала.

– А если в жизни твоей черна полоса, то будет в жизни твоей и бела полоса…

– Теперь ты богачка! Говоришь, старикан всё тебе отписал?..

– Слышать не хочу об этом! – Катерина попыталась вырваться из его рук, но он умудрился силой заставить её танцевать.

– А в душе моей стон, а в глазах твоих боль…

– Это ты пока не хочешь!

– Ты что, не понимаешь, что кто-то хочет меня уничтожить? Посадить за решётку?!

– Он не знает, что у тебя есть я, и я – «особо опасен»! – Мат-Мат отплясывал, высоко задирая напедикюренные ноги.

– Знать после дождичка всегда солнышко буват… – подтвердила его оптимизм Сердючка.

– Веселитесь? – переорал Верку какой-то другой голос. Катерина и Мат-Мат замерли как вкопанные, в нелепой позе, в обнимку. – Веселитесь? А я слышу, музыка гремит, дверь нараспашку! – На пороге спальни стояла и улыбалась во весь свой златозубый рот весёлая Зойка. На ней было отчаянное мини, невероятные каблуки и немыслимое украшение на шее, напоминающее металлическое блюдце. Зойка вся светилась и бликовала – и зубами, и блюдцем, и голыми коленками. – Вернулись, Катерина Иванна? Так я и знала!