Моя шоколадная беби - Ольга Степнова

Мат-Мат отлепился от Катерины и выключил музыку.

– Да вы не стесняйтесь, – засмеялась Зойка. – Я женщина современная и вполне одобряю нетрадиционную ориентацию! Мариночка, как вы относитесь к тому, чтобы немного подработать и у меня? Два раза в неделю помыть полы и приготовить поесть? Я заплачу неплохо.

– Неплохо? – женственно переспросил Мат-Мат. Нагнувшись, он полюбовался на своё отражение в Зойкином блюдце и поправил причёску.

– Да, – засветилась Зойка, – у меня есть средства! Дело в том, что как только мой Найоби выйдет из больницы, он поселится у меня. Вы понимаете, он привык жить на широкую ногу, и прислуга просто необходима. Мариночка ему очень понравилась, он готов оплачивать её услуги.

– Я согласен, – хихикнул Матвей мужским вариантом голоса.

– Нет! Она не будет! – заорала Катя.

– Да почему, беби? – Мат-Мат звонко шлёпнул её по заду и стянул с головы парик. Зойка ойкнула и попятилась.

– Идиот, – шепнула Катерина Мат-Мату.

– Да я всё равно не брит, – отмахнулся от неё Мат-Мат и небрежно надел парик набекрень. – Я согласен! – крикнул он Зойке.

– Ой! – Зойка развернулась и побежала, стуча каблуками.

– Вот тебе и ой, – буркнула Катерина. – Ты же женщина современная!

– Дверь закрывать надо! – жалобно пискнула Зойка с лестницы.

– В твой огород камень, – сказала Катерина Мат-Мату, цепляя на дверь цепочку и запирая её на замок. – Хреновая из тебя горничная!

– Хреновая, – согласился он, сграбастал её в охапку и потащил обратно в спальню.

Она не проснулась, а очнулась. Открыла глаза, а над ней – облака и птицы. Как здорово, что она распорядилась разрисовать потолок! Сразу ясно, что ты не в тюремной камере и не в больнице. А остальное – ерунда, с остальным она справится.

– Эй, Мат-Мат! – крикнула Катерина, но ответа не дождалась. Судя по стрелкам часов, она проспала не больше двадцати минут – поддалась чистоте и уюту своей постели, усталости, измученности и… тому, что Матвей надумал её баюкать.

Ей было смешно сначала, когда он её раздел, уложил, объяснил, что он не горничная Марина, а нормальный Мат-Мат и в этом есть существенная разница. Что он три дня терпел, терпел, пока она мылась в душе, пока лопала фрикадельки, пока пила молоко, пока отплясывала под Сердючку, пока Зойка несла всякую чушь и слепила его своим блюдцем на шее, но больше он терпеть не может, не хочет и не будет…

Она прошептала: «Шов разойдётся», а он заорал, что у него сейчас вообще абсолютно всё разойдётся, что он лопнет по швам, если…

Когда всё закончилось, он положил её голову себе на плечо, сказал, что он снова Марина, пропел «баю-бай», ещё раз пропел, и ещё. И даже покачал, как ребёнка. Катерина вырубилась, позорно заснула, утратив контроль над ситуацией.

Она вдруг подумала, что он мог уйти. Совсем уйти. Ведь тыкала же она ему постоянно этой запиской, где с настырностью истерички три раза написала «Проваливай!».

– Мат-Мат! – заорала она, вскочила и понеслась по квартире.

В кухне его не было, в зале не было, только в ванной горел свет. Она на цыпочках подкралась к двери и прислушалась.

– Слышь, Фёдорыч, – не своим, тихим голосом говорил Матвей, – ты на меня не дави. Я за это дело взялся, я его и закончу.

Катерина испугалась, что в квартире находится ещё и неведомый Фёдорыч, но потом поняла, что Мат-Мат разговаривает по телефону.

– Нужно будет, отвечу, – тоном резидента сказал в ванной Матушкин. – Но это дело моё! Нормально у меня со здоровьем. И с головой нормально. Я их зацепил, я их и возьму. Это моё дело и я доведу его до конца! – заорал он так, что Катерина отпрыгнула от двери.

Она потихоньку вернулась в спальню, легла и попыталась себя убедить, что ничего не слышала. Размышлять, что за делишки пытается провернуть Мат-Мат, пользуясь её квартирой и телефоном, у неё не было сил. Она посчитала птичек на потолке, хотя точно знала, что их там десять, посчитала и облака, хотя была абсолютно уверена, что их ровно пять штук. «А можно ли считать облака штуками?» – тут же задала она себе глупый вопрос, и так же глупо себе ответила: «Ну не килограммами же их считать!»

– Подъём, беби! – закричал из коридора Мат-Мат. – Ты просила разбудить тебя в пятнадцать ноль-ноль! У тебя, кажется, церемония коронации!

Он возник на пороге бодрый, весёлый, без тени раздражения, которое почудилось Кате в его голосе три минуты назад. Он был чисто выбрит, умыт, без парика и поролоновых грудок, но в синем халатике и с педикюром.

– У меня церемония кремации, – равнодушно поправила его Катерина. – И я не могу на неё не пойти. Я должна проститься с Робертом.

– Я понимаю, – кивнул Матвей, и вся его шутовская весёлость куда-то пропала. Катерина порассматривала его тонкий профиль и решила – ему бы белогвардейца играть, у которого и дворянская кровь, и идея, и состояние, и гонор, и образование… А ещё она подумала, пусть бандит, пусть у него и «дело», и Фёдорыч, лишь бы он не ушёл сейчас, не закрыл за собой дверь, и она не осталась одна в этой большой квартире.

– Я понимаю, – повторил он тише. – Только подумай о том, что твоего Роберта кто-то убил. Убил так, чтобы подставить тебя. Но тебя отпустили! Как ты думаешь, тебе ничего не грозит?!

Катя пожала плечами, открыла шкаф и стала выбирать платье.

– Я думаю, нет, – пробормотала она. – Кому я нужна?.. Представляешь, у меня нет чёрного платья. А что ты имеешь в виду?

– Только то, что ты открыто таскаешь на себе цацки, которые стоят как весь бюджет Украины.

– Почему Украины?!

– Сними кольцо и серёжки, вытащи ожерелье из сумки.

– Нет.

– Сними. Не дразни гусей, беби. Ещё непонятно, какое отношение они имеют к убийству, ведь…

– Никакого! Чёрт, у меня вообще нет ничего чёрного!

– Одевай красное. Это тоже цвет траура.

– Где? На Украине?

– Почему на Украине?..

– Слушай, не держи меня за идиотку! Я прекрасно понимаю все возможные причинно-следственные связи в этом гнусном, грязном деле. И я не собираюсь быть бессловесной, покорной жертвой. Я собираюсь решить эту задачку сама! От ментов ничего не дождёшься. А уж тем более от этого… Марта Марковича. Я вычислю гада, который решил подставить меня. Я в том числе и для этого иду на церемонию. И для этого не снимаю цацки. Вполне возможно, что убийца придёт на кремацию, вполне возможно, он как-то выдаст себя, вполне возможно, что я что-то услышу или замечу! И найду убийцу Роберта!

– Ого!

– Я хочу спровоцировать его на действия!

– Ого-го!

– И я надену красное платье!

– Ого-го-го-го!

– И пусть меня принимают за гражданку Украины!

Мат-Мат сел на кровать, похлопал себя по карманам халата, достал пачку сигарет и закурил. Сигареты были тёмные, длинные, дамские. Катерина посмотрела на его бордовые ногти на ногах, понюхала дым, и решила, что курить она не хочет. После изолятора ей хотелось чистоты, уюта и свежего воздуха.

– Мне было с тобой хорошо, – зачем-то сказала она, просунув голову в вырез платья.

– И мне было здорово, беби, – сказал Мат-Мат, щурясь от дыма. – И будет ещё не раз.

– Значит, ты не уйдёшь? – Она потянула платье за подол и оно, словно вторая кожа облепило её, неприлично обтянув все нюансы её голого тела. – Не уйдёшь?

– В твоём голосе я слышу надежду.

– Слышь, что угодно. Ты не уйдёшь?

– Я бы ушёл. Но кто же будет вести хозяйство?..

В траурном зале было много народу. По одинаково грустным лицам, обилию дорогих букетов и атмосфере всеобщей скорби, Катерина поняла, что Роберт Иванович был человек действительно хороший, и смерть его вызвала у очень многих людей чувство невосполнимой утраты. Дамы и господа были очень состоятельны – тёмные наряды, лица без косметики, отсутствие вычурных украшений не могли скрыть этого. Катерина и представить не смогла, что среди этих благородных, породистых лиц может быть и лицо убийцы. Она бросила это бесполезное занятие – всматриваться в лица пришедших, прислушиваться к их тихим разговорам. Она в своём красном платье почувствовала себя куртизанкой среди монашенок, но как ни странно, не поймала на себе ни одного осуждающего взгляда. Катя спиной прижалась к стене, протиснулась поближе к гробу, увидела, что он закрыт и вдруг громко, навзрыд разрыдалась. Это было так неожиданно для неё самой, что она подумала: всё, пропала, сейчас все эти благородные тёти и дяди осудят её показное горе, начнут насмешливо переглядываться, брезгливо и презрительно смотреть на неё. Но ничего подобного не произошло, кто-то наоборот подхватил её сочувственно под локоток и сказал на ухо: «Тихо, тихо!» Гроб вдруг поехал куда-то на полозьях, скрылся за чёрной шторкой. Катерина затихла и поняла, что опоздала безнадёжно, что церемония уже подходит к концу – все слова сказаны, слёзы пролиты, и гроб уехал в страшную топку, и там его будет терзать огонь, превращая в пепел и прах… Она схватила подхватившую её руку и сильно сжала чьи-то холодные пальцы.