Белые ночи с Херувимом - Наталья Александрова

Вот же он вспомнил что-то из своего прошлого! Вспомнил самого себя – семилетнего мальчика с марлевым сачком в руке. Вспомнил цветущий июньский луг и порхающих на этом лугу бабочек. Он даже вспомнил их названия – капустница, траурница, адмирал, голубянка… Почему же он не может вспомнить свое собственное имя?

Он снова напряг память, чтобы поймать ускользающее имя. Ему казалось, это необычайно важно, что если он вспомнит имя – он вспомнит и все остальное, вернет себе свое прошлое, свою личность, вернет свою жизнь.

От напряжения мучительно заломило виски.

Он хотел уже сдаться, отложить это на потом – и вдруг перед ним отчего-то возник экран компьютера.

Компьютер? Может быть, это связано с его профессией? Может быть, он программист?

На экране всплывали ровные строчки текста. Эти строчки ничего ему не говорили, но среди них высветилось имя: Алексей.

Он попробовал это имя на вкус, проговорил негромко:

– Алексей…

Имя показалось ему знакомым. Значит, это и есть его имя?

Доктор собирался уже уйти, но, услышав имя, остановился, внимательно взглянул на больного:

– Алексей? Ну вот видишь – ты уже вспомнил имя! Если и дальше выздоровление пойдет такими темпами – глядишь, через пару дней ты вспомнишь и фамилию.

Доктор вышел, и пациент устало опустил веки.

К нему подошла нянечка тетя Нюра, поправила одеяло, проговорила тихо, заботливо:

– Поспи, касатик! Тебе нужно спать, тогда поправишься. Ты молодой, крепкий. Мой сыночек такой же был… убили его. В Чечне убили. А ты выкарабкаешься… Спи, касатик!

Через полтора часа Вадим Вадимович снова зашел в палату. На этот раз он был не один, с ним пришел заведующий отделением, чтобы взглянуть на удивительного пациента.

Пациент, однако, спал. На лице его было спокойное, умиротворенное выражение.

– Пришел в себя, говорите? – вполголоса осведомился заведующий. – Удивительно!

– Открыл глаза и заговорил. Речь связная, рефлексы нормальные, правда, наличествует остаточная амнезия, но через несколько минут после пробуждения вспомнил свое имя – Алексей.

– Очень хорошо! – заведующий потер руки. – Вспомнил имя – вспомнит и все остальное! Вот видите, коллега, я не устаю повторять, что мозг – это удивительное устройство! Казалось бы, у этого пациента была тяжелая черепно-мозговая травма, кроме того, пуля повредила значительный участок левого полушария – и вот, он пришел в себя и даже начинает восстанавливать память! А больной Иванов из шестой палаты всего-то ударился головой о дверцу холодильника – и изменения необратимые, полная амнезия и прогрессирующее разрушение личности… Нет, коллега, мозг – это, безусловно, самое загадочное, что есть в природе! Как, вы сказали, его зовут?

– Алексей, – напомнил Вадим Вадимович.

– Очень хорошо! Введите это имя в базу данных, возможно, его кто-нибудь разыскивает…

Мы с дядей Васей долго судили-рядили, но так и не выработали плана действий. И утром меня осенило.

Нужно подробнее разузнать, кто были эти люди – супруги Капустины. Кому они могли перейти дорогу? Потому что мой шеф Василий Макарович прав – обычных людей так не убивают. Так вот и надо выяснить, что же в них необычного?

И если про мужа, Сергея Капустина, я кое-что уже знала: он начинающий писатель, месяца три назад послал в издательство «Глагол» свой первый детективный роман, то про его жену Татьяну мы с дядей Васей до сих пор ничего не знали. Кто она такая, чем зарабатывала на жизнь?

А жили Капустины, по словам соседки, вроде бы безбедно. Хорошая квартира в центре, дорогой ремонт, шубы опять же, мебель приличная. Все это стоит денег.

Бонни боднул меня головой, так что я пролетела полкомнаты, и тут очень кстати под руку попался телефон.

– Отстань! – сказала я и набрала номер той самой соседки Капустиных. То есть бывшей соседки.

– Лариса Прокофьевна? – заворковала я. – Не разбудила вас? Уж извините, что так рано…

В ответ раздалось недовольное бурчание, но далеко меня не послали и трубку не бросили. Это хорошо, стало быть, Семен Ривкин все врал насчет собственных источников информации, которые есть у него в милиции, и эти прохиндеи понятия не имеют, что убийцы Нины Петровны Баранкиной уже сидят в камере. В противном случае никаких сведений от Ларисы мне бы получить не удалось.

– Вопросик у меня к вам имеется… насчет Татьяны… – по-свойски продолжала я. – Где она работала, во что одевалась, как вообще жила?

– Жила хорошо, – сквозь зубы ответила Лариса, – на работе от звонка до звонка не горбатилась, в метро в час пик не толкалась. Одевалась очень прилично, дорого даже, не с рынка все, а из дорогих магазинов. Шубы у нее высший класс, пальто дорогое, но без шика, в глаза не бросается… волосы всегда в порядке, духи… Работала она фотографом, но не таким, кого на свадьбы посылают или там на похороны, а в газете…

– Фотокорреспондентом, что ли?

– Ну да… – неуверенно сказала Лариса. – Но я точно не знаю… и про газету меня не спрашивайте, понятия не имею, как она называется.

Я повесила трубку и в сомнении пожала плечами – вряд ли фотокорреспонденты зарабатывают хорошие деньги. И заняты они очень, их, как волков, ноги кормят, это про них поговорка: «Как потопаешь, так и полопаешь»… А тут обеспеченная, по словам соседки, женщина, никуда не торопится, работает от случая к случаю, не слишком напрягаясь… Но не верить лисе Ларисе я тоже не могу, у нее глаз наметанный, сквозь стены видит…

Ладно, примем ее слова к сведению. Жаль только, что я не знаю названия газеты, где трудилась Татьяна Капустина.

В это время меня снова ощутимо боднули в бок.

– Ты что – ошалел? – возмутилась я. – Синяк же будет!

Бонни сидел напротив, склонив голову набок, и смотрел на меня очень умильно.

– Да что с тобой? Иди, погуляй в садик…

Бонни не сделал попытки сдвинуться с места.

– Бонни, ты уже завтракал, – спокойно сказала я, помня, что на детей и собак не следует кричать, – у тебя и так лишний вес. Никакой ветчины и морепродуктов!

Бонни зарычал: «Четвер-рг, четвер-рг»!

И правда, сегодня же четверг! Опять я забыла, но Бонни этот день помнит всегда. Дело в том, что по четвергам мы ходим на Андреевский рынок за мясом. Там тихий и вежливый Ахат оставляет нам приличную порцию костей. То ли он любит Бонни, то ли неравнодушен к моим прелестям (ни разу не сделал попытки подклеиться, чего не было, того не было), во всяком случае, на костях остается прилично мякоти, а берет за них Ахат как за чистые кости.

Вы себе представить не можете, во что обходится кормежка собаки такого размера. Никаких денег бы не хватило, если бы не Ахат, да еще дядя Вася подкармливает Бонни по доброте душевной.

Так что по четвергам у Бонни праздник, и этот день он никогда не пропустит. Короче, мне следует на время выбросить из головы расследование и сосредоточиться на проблемах собственной собаки.

Мы взяли с собой большую хозяйственную сумку и пару непромокаемых пакетов и пошли. Бонни двигался целеустремленно, не отвлекаясь на встречных кошек и разную дрянь, валявшуюся на асфальте, поэтому до рынка мы добрались очень быстро, даже раньше назначенного срока.

Разумеется, у меня и мысли не было войти внутрь маленького магазинчика – с собаками туда нельзя, да Бонни и не поместился бы в тесном душном помещении. Мы обошли ряды и подобрались к магазину Ахата с черного хода. По дороге Бонни сделал попытку перелаяться с местной собачьей шпаной, а также едва не схрумкал зазевавшегося голубя. Но обошлось.

Приблизившись к заветной двери, Бонни успокоился и чинно уселся рядом, вывалив язык. Дело близилось к благополучному завершению. До конца оставались считаные минуты.

Ахат всегда был точен, как часы на Спасской башне. Ровно в десять открылась дверь и показалась его улыбающаяся физиономия.

– Держи! – сказал он, передавая мне увесистый сверток. – Все свеженькое, только рубили.

– Спасибо тебе, Ахат, – с чувством произнесла я, – что бы мы без тебя делали?

Вопрос, как всегда, был риторический, и ответил на него Ахат невпопад, как, впрочем, каждый раз:

– Замуж тебе надо, Василиса, вот что. Такая хорошая женщина пропадает!

Вот уж куда мне точно не надо, так это замуж! Накушалась я этого замужества по горло! Но Ахату я этого, конечно, не сказала, только сделала вид, что смутилась, и выразительно развела руками – и рада бы, мол, да никто не берет…

Он улыбнулся и развернул сверток. Сверху лежал солидный кусок вырезки – бонус для Бонни. Ахат подбросил кусок в воздух, Бонни вроде бы не шелохнулся, а мясо исчезло, растворилось в этом воздухе. Бонни громко сглотнул и облизнулся.

– Кушай на здоровье, – умилился Ахат и ушел, взяв с меня небольшие деньги.

Мы отправились домой, причем Бонни все время приглядывал за сумкой – вдруг украдут по дороге.

Дома он, разумеется, первым делом распотрошил сумку, я и оглянуться не успела. И опомнилась, только когда этот обжора вывалил кости прямо на пол на кухне.