Игроки Господа - Дамиен Бродерик

— Вытащи меня отсюда! — потребовал я дрожащим голосом.

Мы снова стояли перед красным зданием. Обе двери стали черными. На каждой был выгравирован белый вопросительный знак.

— Представь себе, будто у тебя амнезия, — предложил Джулс.

Я с дрожью вспомнил зеленый луч Купа. Судя по всему, я действительно потерял память. Иначе как вышло, что эти божественные Зайбэки знают меня? Почему у нас одна фамилия?

— Предположим, я сказал тебе, — неумолимо продолжал преподобный, — что ты родился в одном из тех двух мест, в которых мы только что побывали. Это все, что ты помнишь: ты пришел из одной из этих людских стай. Можешь предположить, из какой?

Я ненавидел все это, но логика оставалась непреклонной. Параноидальная логика.

— Очевидно, из большего. Шансы в миллиарды раз больше. Но ты полагаешь…

Джулс взмахнул рукой. Внезапно мы снова оказались в меньшей из двух необъятностей, под колоссальными стеклянными ярусами, окруженные восемью миллиардами мужчин, женщин и детей в робах, вонючих шкурах, школьных формах, набедренных повязках и татуировках. Со стоявшей неподалеку кафедры говорил священник, одетый в черное церковное облачение, его спокойный красивый голос перекрывал гул толпы:

— Эта комната — не единственная. За соседней дверью, друзья мои, есть еще большая комната. «Он сказал им: „Вы пришли снизу, я — сверху, вы от этого мира, я же — нет“».

Джулс прошептал мне на ухо:

— Его паства никак не может проверить истинность этих слов. Они заперты здесь, у них нет серебристой двери. В любом случае, быть может, галактики за ней — только иллюзия. Быть может, они — лишь постулат, экстраполяция. Ты смог бы обеспечить хоть одного из этих восьми миллиардов мотивом верить в реальность того большего места, того значительно большего места, того космоса, забитого размножающейся человеческой плотью, рядом с которым эта реальность есть не более чем булавочная головка?

Я ответил, стараясь говорить потише:

— Я вижу, к чему ты клонишь. Не надо со мной нянчиться. Это место представляет мир до нынешнего момента. Большее же место за серебристой дверью — это потенциальное будущее, далекое будущее человеческого рода, в котором галактики наводнены людьми. Ты пытаешься убедить меня, что…

— Тесс! — монахиня в полном облачении погрозила мне пальцем.

— Извините, мадам, — наклонил голову Джулс.

Мы вернулись в полосатую пустоту оболочки Матрешки. Огни сияли на перевернутом своде, огромном до плоскости и безграничности.

— Идем, Август, — сказал преподобный, — Рут ждет нас. Снова дома, дома снова, гоп-ля-ля!

Schwelle закрылся за моей спиной. Куп мирно сидел там, где мы его оставили, истинный святой дзен-робот. У меня подкосились ноги, и я рухнул в кресло.

— А не выпить ли нам по чашечке хорошего доброго чая? — предложил Джулс.

Я заставил себя обдумать все то, что он мне показал. Меньше чем через полтора века на Земле будет больше людей, чем за всю прошедшую историю человечества. В мире за зеленой дверью находились все мужчины и женщины этой грядущей эпохи. Я одернул себя. Нет-нет, все гораздо ужаснее — всей истории. Поэтому если бы какое-нибудь божество наклонилось и выдернуло наугад произвольного человека, мужчину или женщину из любого места и времени до 2150-го года, вероятность того, что он живет в конце времен, составила бы пятьдесят процентов. В году 2150 или около того. Что ж, продолжим. Добавим еще пару-тройку плодовитых поколений — и числа, без сомнения, будут расти и расти, живущие перевесят мертвых, а бессмертное человечество заселит звезды.

И это означало — что? Что мы все обречены на вымирание прежде, чем произойдет подобный галактический исход бессмертных?

Стиснув руки, я поднял глаза. Стоя в дверном проеме, Джулс созерцал меня с холодной, иронической усмешкой. Я снова уставился в пол, чувствуя, как от усиленной мыслительной деятельности собираются складки на лбу.

Нет, постойте, это нонсенс. Начнем с начала. Он утверждает, что шансы каждого человека, включая меня, жить именно здесь и сейчас удивительно высоки. Двадцать тысяч лет назад на всей Земле обитало не больше миллиона человек. Было крайне маловероятно родиться тогда, будучи одним из восьмидесяти миллиардов всех людей. То же самое, с минимальными модификациями, относится и к 1000-му году до Рождества Христова. Забудем на секунду о будущем. Восемь-десять процентов всех когда-либо живших людей находятся на нашей планете прямо сейчас, и я — один из них. Шансы не так уж и низки.

Но предположим, что мир не обречен, или хотя бы что человечество справится с поджидающими его бесчисленными опасностями, мы освоим героические технологии, которые приведут нас к звездам, и наше семя распространится по небесам… тогда за сто тысяч лет человек может заселить всю галактику, что я и видел в душераздирающем симе. Пятьсот миллионов звезд, и на каждой — десятки миллиардов потомков живущих в нашу эпоху.

Так каковы были бы наши с Джулсом шансы родиться сейчас, так рано?

Если бы какое-нибудь божество наклонилось и выдернуло наугад произвольного человека из этого бесконечного множества тысячи миллиардов миллиардов человек, с какой вероятностью ему попался бы я — или кто-либо другой из этого века? Сотни миллиардов против одного, вот с какой. Потрясающе маловероятно.

В таком случае, для того, чтобы мое существование здесь и сейчас было бы хоть сколько-нибудь, хоть немного вероятным, а не исключительным случаем, моей эпохе следовало бы наступить где-то около XXII века. Как и вышло. Но все это имеет смысл, только если число людей почему-то прекратит расти около 2150 года.

Я действительно существую. Вероятностное единство. Вероятностная определенность. Значит, из этого следует… Мое сознание съехало с рельс жестокой логики. Из этого следует, что будущее должно быть предрешено, закончено, задолго до того, как произойдет великая экспансия на небеса. Иначе, мое собственное нахождение в пространстве и времени есть исключительная невероятность… а ведь у нас нет никаких причин полагать, что мы живем в особенном месте или эпохе.

Моя голова болела, глаза слезились, потому что такая логика, в свою очередь, означала, что я таки живу в особенном месте и в особенное время — в последнюю эпоху перед концом человечества.

— Эй, ты ведь предпочитаешь черный с сахаром, верно?

Вспотевший и разбитый, я взглянул на Джулса и взял у него кружку с чаем. Он оказался слишком горячим и сладким. Я обжег губы.

— Ну хорошо. Я не буду с тобой спорить. Надеюсь, в Судном дне есть какая-то лазейка, но я ее, в любом случае, найти не могу. Что дальше? Я не вижу никакой связи между тобой, и Рут, и Купом, и Лун, и всеми остальными. Не говоря уже обо мне. Мы что, какие-то космические хранители записей? Бухгалтеры вечности? — я скривился. — Неплохое название для группы.