Кирза - Вадим Чекунов

Инициатива наказуема исполнением.

Конюхов сжимает мое плечо и заглядывает в лицо. «Тайком сможешь сделать? Для меня? Чтоб никто не узнал, а? А то идею спиздят…» «Не, я не умею» — пробую выкрутиться.

«Пизды дам!» — подкрепляет просьбу Конюхов. «А так — завтра в наряд вместе заступим, за ночь сможешь сделать? Ты ж студент, уметь должен. А то как вот этими» — Конюхов растопыривает толстенные пальцы и шевелит ими, с сожалением рассматривая. «Слышь, боец, ну сделай, а?» Я впервые вижу просящего, да еще с жалостным лицом, Конюхова. Искусство облагораживает человека.

Я в жизни не держал в руках пера для рисования и никогда не имел дела с гуашью. И в школе по «изо» у меня всегда был трояк с натяжкой.

«А снег чистить кто будет?» — делаю еще одну попытку.

«Я почищу», — быстро отвечает Конюхов. Опешив, поправляется: «Бойцов вызовем.» «Ладно», — сам себе не веря, отвечаю я. «Попробуем».

В голове у меня вертится бессмертное: «Киса, я хочу вас спросить, как художник художника». Хотя Остапу-то что — его просто с парохода ссадили. Фофанов ведь ему никто не вешал:

Не ожидал, но — получилось. И свести рисунок, и увеличить его, и перевести на ватман, и даже раскрасить желтой гуашью.

Конюхов был счастлив, как ребенок. Не тронул меня ни разу больше, до самого дембеля.

Замечаю — чем здоровее и брутальнее человек в форме, тем быстрее и легче он впадает в детскую радость от какой-нибудь незатейливой херни. Светлеет лицом, преображается. И наоборот, такие доходяги как Мишаня Гончаров или Гитлер будут недовольны всегда и всем, даже собственным дембелем. Для них есть особое выражение — «злоебучие».

Среди людей действительно сильных таких я не встречал.

Когда с рисунками покончено, приходит черед каллиграфии. Пишутся тексты.

На странице, куда потом будет вклеена повестка о призыве — если ее не сохранил, то пойдет и вырезанный из газеты приказ — пишется старославянским, реже — готическим шрифтом, что «Воевода Всея Руси Димитрий Язов указом своим призывает добра-молодца такого-то на службу ратную, для свершения подвигов доблестных и защиты Отечества от врагов окаянных». Особенно смешно, когда это видишь в альбоме писаря, кочегара или хлебореза.

Примерно такой же текст, где воевода Язов благодарит богатыря за службу и сулит ему кучу благ, помещается в конце альбома, рядом с приказом об увольнении в запас.

На некоторых листах названия: «Друзья-однополчане», «Адреса друзей» «Казарма — дом родной».

Желтыми затейливыми буковками выводятся четверостишия о трудной, но доблестной службе и радостях дембеля. «И будут нам светить издалека / Не звезды на погонах у комбата, / А звезды на бутылках коньяка!»

Наступает самый ответственный момент. Все, что предполагалось изобразить, изображено. Теперь листы альбома нужно «залачить» — покрыть лаком.

Здесь главное — уверенная рука и чувство меры. Переборщишь — запорешь работу художника. Залачишь неравномерно — рисунки изменят свой цвет, будут бледные, или наоборот, ненужно яркие.

Часто сами проделывать эту сложную и нудную работу не решаются. Поручают ее своего рода специалистам. В каждой роте есть такие — лакировщики листов.

Листы затем вновь приходится сушить, и сохнут они гораздо дольше, чем когда их затушевывали. Сушат листы обычно в каптерке, время от времени заботливо переворачивая, как хорошая наседка свои яйца.

Когда листы, наконец, высохли, желательно по их краям сделать из плотной фольги «кантик». Над цветом кантика подолгу размышляют, консультируясь с художниками. Золотой или серебряный? Иногда достают зеленую фольгу. Она почему-то ценится особо.

Теперь можно вклеивать фотографии, в заранее запланированные места.

«Самоделки» и студийные — когда в часть заезжал фотограф. Портретные и групповые.

Особая вещь — так называемые «кальки». Листы полупрозрачной бумаги, которыми проложены страницы альбома. Некоторые их оставляют чистыми. Но большинство предпочитает разрисовать. По традиции, на кальки наносятся карикатуры на армейскую жизнь. Пузатые генералы, лопоухие первогодки, мордатые и чубатые дембеля, голые бабы, военврачи, прапора-ворюги и многие другие в разных забавных ситуациях.

Листы собираются снова вместе, прокладываются калькой, склеиваются и соединяются с обложкой. Обложка украшается кокардой с фуражки, иногда, скромно — генеральскими «листьями» по краям. Некоторые, на манер старинной книги, делают массивные застежки — из армейских ремней, кожаных, конечно. Бляхи для такой цели шлифуются сначала шкуркой, затем иголкой, после войлоком, потом бархоткой: У каждого свой метод.

Наконец, сзади, в левом верхнем углу, там, где на книгах указывается цена, можно проставить свою. Небольшими буковками, вырезанными из фольги, указать: «Цена — 2 года.» Альбом готов.

Не меньше сил тратится и на то, в чем предстоит увольняться.

Парадка.

Здесь все зависит от сезона. Осенникам сложнее — приходится работать и над шинелью. Правильным образом подрезать ее, начесывать для придания особого ворса, пришивать офицерские пуговицы, зашивать заднюю складку, подклеивать к шевронам твердую основу, делать вставки под погоны и обшивать их белым кантом:

Тоже и с шапкой — уши ее подрезаются, сшиваются вместе. Сама шапка натягивается на спещиальный деревянный куб и тщательно отпаривается утюгом — для принятия формы «кирпичика».

Я так понимаю, чтобы подчеркнуть схожесть кирпича и головы.

Шапка, конечно, должна быть нулевой, то есть новой. Желательно — офицерской. Шинель — ни в коем случае не та, в которой ты таскался в наряды и под которой спал, где только придется. Тоже — только нулевая.

Китель и брюки относят в клуб или баню — где служат люди, наделенные портняжным талантом, свободным временем и местом для работы. Там проходят многочисленные примерки и подгонки парадной формы по фигуре. Нашиваются опять же уплотненные шевроны и особой, выгнутой формы погоны, с обязательным белым кантом. Сержантские лычки изготавливают из жести. Под значки — комсомольский или «Воин-спортсмен» — делают подкладки из красной пласмассы. Поэтому незадолго до этого из тумбочек изчезают все мыльницы красного цвета. Из всеми правдами-неправдами добытых парашютных строп плетутся аксельбанты.

Ранты ботинок обрезаются, каблуку придается скошенная форма — «рюмочкой». Если человек решает увольняться в сапогах, то их голенища подрезаются на треть почти, сминаются «гармошкой» и долгое время держатся под прессом, для закрепления. Некоторые идут дальше — приделывают на сапоги мини-аксельбанты, такие кисточки по бокам. Удивительно, что никто еще не додумался до шпор.

Козырек фуражки отпарывается и пришивается снова, но уже с большим углублением, для уменьшения его общей площади. Солдатская кокарда заменяется на офицерскую. В обязательном порядке на тулью приделываются наши ВВСные «крылышки». Из самой тульи вынимается придающий ей круглую форму обруч, внутрь набивается бумага и вставляется черенок от ложки. По бокам края головного убора прижимаются к его основанию. В идеале фуражка должна походить на немецкую, времен Великой Отечественной.

На груди дембеля должен имеется иконостас — от значка «Классность» до «Отличника БПП». «Классность», как и «Воин-спортсмен», он же «бегунок» — только первой степени. Хорошо бы еще добыть знак «Гвардия».

Основное правило — значков должно быть много. Кашу маслом не испортишь.

Те, кому их все же мало, разыскивают в городе по киоскам любые похожие на медали значки — к юбилею Ленина или съезда ВЛКСМ, например. В особой чести — полагающийся только офицерам нагрудный знак «Военно-космические силы» — те же крылья, на фоне взмывающей в небо ракеты. Такой знак прячется в укромном месте до дня увольнения. Похвастаешь раньше положенного — непременно спиздят.

Усовершенствованную парадку необходимо тщательно прятать, так как, в отличие от альбома, командование этого не одобряет.

Воронцов просто рвет ее в клочья сам, или заставляет сделать это хозяина формы. Более утонченный майор Парахин вешает обычно три наряда за порчу казенного имущества.

Все дембеля в день увольнения проходят обязательный инструктаж с осмотром внешнего вида у начальника штаба. Поэтому настоящая парадка прячется в военгородке в надежном месте, а для осмотра надевается форма самая обычная, кого-нибудь из молодых.

Потом происходит переодевание и отъезд. Только вот молодым их парадка не взвращается обычно, а просто скидыается в кучу где-нибудь за сараями.

Ходи потом и ищи.

Обижаться нечего — через полтора года ты сделаешь так же.

Редко, очень редко попадаются те, кто решает ехать на дембель в «гражданке» — обычной, цивильной одежде по сезону. Формально это не разрешено — до тех пор, пока ты не прибыл по месту приписки и не встал на учет в военкомате, ты — военнообязаный. А значит, должен носить форму.