Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот день был бы последним для всех племен, если б неуклонный путь солнца приостановила благосклонная отсрочка, как это некогда было[95]. Но поскольку светило село, следуя непреложному пути своего вращения, и скрылось за западными волнами, это вместе с наступившими сумерками лишило [римлян] возможности видеть бегущие племена и поле боя, так что наши храбрые войска вернулись в свой лагерь.
Песнь VI
(ст. 1—314)
В ту ночь не все победоносные римляне предались мирному отдыху одновременно; напротив, избранные ими часовые поочередно охраняли лагерь и не смыкали глаз для сна. Радостные мысли проносились в их бодрствующих умах, и никакая медлительность не овладела членами тех не разбитых в бою людей. Победа восстановила их одеревеневшие мускулы, и, что еще больше, ожидание добычи воскресило их доблесть, а обещания их верного предводителя облегчили их души.
В то же время под защитой ночной темноты войско мавров бежало прочь, рассеявшись в страхе по бездорожью пустынь всей области. Ночь помогла им, и ночь же тревожила их. Покрывая все тьмой, она спасла людей от пасти ада, и она же беспокоила те же приведенные в смешение отряды той неопределенностью, что принесла война. Они бежали в страхе, несмотря на то что никто их не преследовал. Трепеща, они воображали, что производимый ими самими и их товарищами шум – на самом деле [преследующий их] враг; и так, в смятении они продолжали нахлестывать высокие бока своих коней. В тишине ночи горы отражали эхом повторяющиеся удары их хлыстов, и копыто быстрого коня устрашало ряды их союзников, ударяя по твердой равнине.
Заря следующего дня вывела из океана солнце, чтобы оно следовало своим путем, и море волновалось и бурлило под его тяжело дышащими конями. Глубины водоемов нагрелись, зыбкие волны кипели и рождали священный огонь. Благочестивый, как всегда, наш главнокомандующий встал первым и радостно возблагодарил Господа Сил, воздавая хвалу, подходящую к той великой милости, каковой он был удостоен. Затем прибыли избранные храбрые начальники, большие и малые, и их передовые заместители. Командующий встал посреди них и первым повел речь: «Какой ожесточенный народ пал под вашими ногами, товарищи! Нигде более, даже в дикой Персии, не видел я людей, так стремившихся умереть, подставляющих свои глотки под мечи, стоя лицом к лицу с врагом. Ибо, как ни часто заставлял я их обращать спины в бегство, столь же часто они бесстрашно обращались назад, угрожающе крича и дико прыгая. Тем не менее они отступили, сломленные нашей непревзойденной дисциплиной и силой нашего Бога. Теперь я решил быстро наступать, защитить ливийские земли надлежащим гарнизоном и таким образом восстановить наше счастливое правление. Быстро отведите ваши войска в места их [прежнего] расположения и укрепите их. Окружите [словно] сетью высокие горы, пещеры, рощи, потоки и утесы в лесах и их тайные убежища. Тогда-то, очень осторожно, и захлопните ловушку. Пройдет немного времени, и подлый народ мазаков погибнет от голода. Поскольку их войско разбито, вряд ли у них хватит сил разорить близлежащие усадьбы, и либо они немедленно подчинятся силе нашего оружия и запросят мира, либо беженцами отправятся в самые дальние части земли и, таким образом, очистят нашу территорию. Пусть главной задачей двух военачальников Бизацены станет обращение в смятение бедствующих сил массилов организованным преследованием их, круша их злосчастные фаланги мечами и выдавливая их далеко от наших границ».
Так говорил он, и все согласились исполнить его распоряжения. Мощное и победоносное войско было разделено по частям, каждая направилась в собственную крепость. Они шли в города и форты и открытые районы [той] земли, так что бедная Африка была освобождена от долговременного горя и, в своей радости, отмечала победу тихого героя – Иоанна. Счастливый Юстинианов Карфаген выразил одобрение полководцу продолжительными аплодисментами и раскрыл ему свои объятия. Ворота, столь долго бывшие закрытыми, открылись, и герой в своем триумфе прибыл в центр города, а люди ликовали. Сидонские старейшины[96] преподнесли ему пальмовую [ветвь] и свежий лавр. Большая толпа сбежалась в ожидании увидеть прибытие латинской армии. Истомленные старики и робкие девы собрались вместе, желая увидеть [это], и матроны стояли вдоль стен и наблюдали, причитая от радости на разные голоса, ибо продолжительность этой жестокой войны затронула их души. Они горевали с женской преданностью, вспоминая былые несчастья и пересказывая злые дела дикого тирана: как в момент неопределенности он нарушил договор и открыл племенам все ворота, одни за другими; о чем он думал, когда изменнически предал их бедный город, и в какой хаос повергла [Карфаген] резня[97]. С бесконечной хвалой мальчики, юноши и старцы воспевали имя императора в знак признательности нашему главнокомандующему и сердца их радовались. Люди всех возрастов изумлялись при взгляде на боевые знамена, на запыленную материю и людей, которым дикая резня придала ужасающий вид. Они глазели на доспехи и шлемы, щиты и грозные мечи, перевязи, удила и плюмажи, луки и гремящие колчаны и копья, чьи лезвия были красны от крови массилов. Им доставляло удовольствие смотреть на пленных мавританок, они замечали, как те в страхе едут на высоких верблюдах с клеймеными головами, как с печальными лицами эти бедные матери старались обеими руками держать и груз на голове, и маленькие колыбели. Их нечестивые сердца стонали оттого, что теперь они практически не желали служить бедным матерям Африки. Горе дало урок их трусливым сердцам, и им было стыдно за свою былую злобу. Теперь они понимали, что войн требуется избегать прежде всего, и проклинали свой жребий и своих богов. Не все пленные были одного цвета. Сидела там женщина – страшно взглянуть! – такая же черная, как и
