Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
15 апреля я получил от Штрандтмана уведомление о том, что на следующий день, в 5 часов вечера, я буду принят королевичем Александром.
Я тотчас стал подготовлять подробную справку, которую я решил подать при моем представлении в виде доклада по поручению Главнокомандующего. Я заготовил донесение в двух экземплярах, из которых одно, еще до представления Королевичу, послал при особом письме Пашичу для сведения. Донесение это я дал предварительно для просмотра нашему посланнику, который попросил внести несколько редакционных исправлений, что мною и было исполнено.
В назначенный час я прибыл во временный дворец Королевича. Я был принят им в его гостиной. Начал разговор Королевич на русском языке, иногда переходя на французский. Я предложил Королевичу говорить по-французски, чем он немедленно же и воспользовался, так как русский язык он стал, по-видимому, забывать. По его предложению я ему прочел (по-русски) поданный ему мною доклад, который он очень внимательно выслушал. Затем он мне сказал, что он имел уже по этому вопросу беседу с председателем правительства, который ему передал о нашем с ним разговоре. Я очень просил Королевича посодействовать Главнокомандующему в вопросе размещения армии в Королевстве и дать толчок к скорейшему разрешению этого вопроса, а также и к увеличению числа принимаемых в первую очередь. Королевич дал свое обещание и, перед тем как меня отпустить, просил меня передать ему, как именно понял я ответ Пашича на заданные мною ему вопросы. На это попросил я разрешения ответить ему по-русски, так как я хотел бы, ввиду важности вопроса, подчеркнуть все детали. Получив на это согласие, я доложил следующее.
1) Председник Влады дал принципиальное согласие на принятие Русской Армии на территорию Королевства С.Х.С., с тем чтобы содержание контингентов, не принятых на работы или в пограничную стражу, нисколько не легло бы на средства страны.
2) К переезду в Королевство вместе с армией и ее командования – препятствий не встречается.
3) На работы в ближайшее время будет принято около 5 тысяч человек.
4) Дальнейший прием на работы будет возможен по мере приискания подходящих массовых работ.
5) На службу в пограничную стражу будет принято несколько тысяч человек, точное количество и срок принятия которых будут определены военным министром.
Королевич мне на это сказал, что это именно то, о чем говорил ему Пашич. На мой вопрос, смогу ли я передать этот ответ Главнокомандующему от имени Его Высочества, Королевич ответил мне положительно.
Представление мое королевичу Александру произвело на меня самое благоприятное впечатление, как той деловитостью, которая была проявлена Королевичем, так и его сердечностью и внимательностью к нашему тяжелому положению. Что же касается впечатления, произведенного лично им, то оно до некоторой степени напоминало то обаяние, которое производил наш покойный Государь. Та же простота обращения, то же доброжелательство в разговоре; не хватало только того ясного и бесконечно доброго взгляда, выражение которого сразу подкупало к себе всех, видевших Государя впервые.
После представления королевичу Александру, возложив на генерала Потоцкого ведение дальнейших переговоров о принятии первой партии на работы и на службу в пограничную стражу и получив от Штрандтмана обещание постепенно подталкивать решение нашего дела, я 17 апреля выехал в Софию.
Перед отъездом из Белграда, посоветовавшись со Штрандтманом, я написал письмо нашему послу в Вашингтоне Бахметеву. В нем я указал на тяжесть сложившейся для нас в Константинополе обстановки и на согласие правительства С.Х.С. принять наши контингенты, если будут на их содержание изысканы средства. Поэтому я просил Бахметева выполнить его патриотический долг и обеспечить имеющимися в его распоряжении средствами существование, хотя бы на первое время, части армии, перевезенной в Сербию. Письмо это я прочел В.Н. Штрандтману, который вполне его одобрил и обещал с первой же оказией послать его через Париж, с аналогичным своим письмом своему американскому коллеге. Ответа на мое письмо я не получил, но спустя некоторое время Штрандтман мне передал, что он получил ответ Бахметева, который просил передать и мне, что им будет сделано все возможное для ассигнования достаточных средств на переселение армии.
Приехав в Софию, я узнал от генерала Вязьмитинова, что недавно довольно серьезно заболел председатель болгарского правительства А. Стамболийский, поэтому ни ему, ни Петряеву не удалось ничего сделать, чтобы подготовить для моих будущих разговоров благоприятную обстановку. Из разговоров с Петряевым я выяснил, что, несмотря на достигнутые результаты в Сербии, рассчитывать на то, что болгарское правительство пойдет так же широко нам навстречу, нельзя. Он, кроме того, тоже говорил, что время для переговоров неблагоприятное ввиду болезни Стамболийского.
Таким образом, чтобы «схватить быка за рога», мне не представлялось той возможности, какая оказалась в Сербии, и пришлось наметить лишь непосредственные переговоры со второстепенными правительственными деятелями и постараться привлечь на свою сторону наиболее влиятельные болгарские круги. Кроме того, я попросил аудиенции у царя Бориса, но на него рассчитывать, по его положению в царстве, совершенно не было надежды. Он был тогда лишь слепым орудием в руках своего премьера Стамболийского, грубого и решительного мужика. Влияние последнего на решение всяких важных государственных вопросов было еще более могущественным, чем влияние Пашича в Сербии, так как в Болгарии существовал не коалиционный кабинет, а партийное правительство земледельческой партии, во главе которой стоял тот же Стамболийский. Не имея же возможности побывать у него, я ясно сознавал, что при такой обстановке очень трудно было рассчитывать на успешность переговоров.
Однако в Софии я неожиданно нашел себе сторонника в лице французского посланника, господина Жоржа Пико. Занимая в Софии среди дипломатов исключительное влияние, он пользовался таковым и у болгарского правительства. Примирительная тогда позиция Франции в отношении Болгарии ему в этом много содействовала. Большую помощь обещал и болгарский епископ Стефан, русский воспитанник, горячий в то время сторонник России. Кроме того, нам широко пошли навстречу искавшие всегда сближения с Россией болгарские буржуазные круги. Впрочем, влияние их на правительство было минимальное, так как они в составе его не имели ни одного представителя.
Наконец, наиболее реальным двигателем нашей просьбы о принятии армии являлся начальник штаба болгарской армии полковник Топалджиков. Он, по существу, был управляющим военным министерством, во главе которого стояли попеременно политические деятели, ничего не смыслящие в военном деле.
Посещая то с генералом Вязьмитиновым, то с Петряевым, а иногда и один не только упомянутых выше, но и других лиц, я пришел к убеждению, что необходимо пока результат переговоров основывать на содействии Топалджикова. Он произвел на меня впечатление человека чрезвычайно благожелательного в отношении
