Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (сборник) - Вячеслав Бакулин

Мой доверительный разговор с занавеской прервал непривычный для тишины перегонов грохот. Короткого взгляда через плечо хватило, чтобы обнаружить эпицентр шума, вздохнуть, покачать головой и повернуться обратно к окну. Подельник мой, Митяй по прозвищу Шнырь (гаденький такой позывной, я вам скажу, но что поделаешь), уронил ветхую тумбу. Чем он ее задел, история умалчивает, но эффект грандиозный: древний предмет деревянной мебели, страдальчески крякнув, разлетелся едва ли не в щепки. Неизвестным образом уцелевшая дверца по инерции проскользила по выцветшему ковру и ткнулась в ножку стоящего у окна столика. Пришлось придержать столешницу и вернуть опору в вертикальное положение.

– Отморок, ты мне еще на поверхности так пошуми, ноги-руки вырву и местами поменяю, – угрюмую реплику сопроводил звонкий шлепок и тихое шипение.

Эх, Митя, Митя. Разбудил-таки Кабана. Вот сиди теперь и три покрасневшее ухо. И ведь за дело получил. Как и всегда, в общем. Не любит метро лишнего шума. Чревато. Хоть перегон этот и считается спокойным, да все же не стоит лишний раз гневить Путевого Обходчика. Ой, чур меня. Накличу еще.

Попутчики-подельники достались мне весьма колоритные. Шнырь – тощий, верткий задохлик. Не телосложение, а теловычитание, как говорил дед, приютивший меня в детстве. Ростом он не вышел, метр в прыжке с кепкой. Жиденькие волосы мышиного цвета, висящие немытой паклей. Мелкие глазки, острый длинный нос. Тонкие пальцы хилых рук никогда не находятся в покое. Взгляд всегда пристыженный, прислуживающий. Самая типичная внешность для щипача. Хотя есть у него одна черта, заставляющая все же беречь от него спину. Из-за особенностей мускулатуры (а точнее, из-за ее полного отсутствия), с огнестрелом парень не слишком дружит. Мне даже рассказывали, как это чудо из «макарова» выстрелить пыталось. Итог упражнения: пуля улетела в потолок, у Митяя вывих кисти и колоритнейший синяк под правым глазом. Но смешно наблюдателям было ровно до момента, как в психе пацан жестом фокусника выудил из-под замызганных обносков ремень с метательными ножами. И положил их все ровно в центр мишени. Тут-то шуточки и закончились…

С Кабаном дело другое. Огромный шкаф два на два с антресолью. Короткий ёжик смолянисто-черных волос, шея красная бычья, черты лица, к слову, не слишком обремененные мыслью, соответствующие. Поведение тоже. Из отличительных черт – непропорционально большие клыки на нижней челюсти. В сочетании с жестким квадратным, чуть выдающимся вперед подбородком эффект они производят просто аховый. Впечатление, будто перед тобой то ли тролль, как у Толкиена в «Хоббите» (жаль не удалось полностью книжку прочитать, постовые, идиоты, половину на розжиг костра пустили… Непонятно, им видите ли. Ценители, чтоб их), то ли неандерталец. Дубины только не хватает, огромной такой, килограмм на десять. Хотя ее при случае заменяют кулаки. С мою голову, наверное.

При всей внешней бестолковости, граничащей с даунизмом, Кабан, а в простонародье Олег Игнатьевич, – человек вполне себе сознательный. С головой. Он только на вид дурак дураком, а как говорить начнет, так сразу понимаешь – обманулся. Собственно, он-то в этой паре «тощий и толстый» всем заправляет. Хоть и отвешивает иногда тумаков Митяю, но за какие-то качества (пока мне не известные) его уважает.

Так или иначе, со стороны эта парочка виду далеко не интеллигентного, я бы даже сказал – криминального. И что меня дернуло с ними пойти? Рассказывали красиво, наверное. Уговорили, уломали. Да черт знает, как наваждение какое-то нашло. Просто бросил все, даже Настеньке ничего не сказал, собрался и ушел. Вот теперь сижу, пялюсь в занавеску и думаю, на кой я им сдался-то? Я не военный, не стратег, важными знаниями местности не обременен. Да, не дохляк, за себя постоять смогу, да, знаю с какой стороны за «калаш» взяться, но все же. Таких половина мужского населения метро! Другие здесь не выживают… Не знаю… НЕ-ЗНА-Ю…

– Мужики, а вы в курсе, где мы на ночевку остались-то? – пробубнил со своего места Кабан. Вот не спится ему отчего-то. Не только же в Митяе дело. Тот уже давно сопит в обе дырочки.

– В каком-то особенном месте? – отозвался я, оторвавшись наконец от окна и приняв удобную полулежачую позу, уперевшись локтем в пол. Хочется человеку выговориться, пускай вещает. А то еще настроение испортится. Олег в гневе – не самое лицеприятное зрелище, с его-то габаритами. – Ну, дом всамделишный под землей, и что?

– А то! – губы мужчины растянулись в довольной улыбке, явив миру клыки-переростки.

Бр-р-р, зрелище. Как динозавр улыбается, ей-богу.

– Давно, еще до Войны, о нем легенды ходили. Мне братан-метростроевец рассказывал. А ему дед, вроде бы… Не суть важно. В общем, когда станцию Боровицкую копали – ту самую, что сейчас под Полисом, – метрах в шести под землей наткнулись на постройку. Покатая крыша, стены из красного кирпича – самый обычный дом. Стекла в окошках целы, а внутри как будто время застыло. Даже пыли не было. Занавески эти самые на окнах, ковры везде, мебель антикварная, светильники… Вот почти как сейчас видите, так оно и было. Его не демонтировали, даже в музей превратили. Только в таком виде просуществовал дом недолго. Начали люди замечать, что как внутрь заходишь, так сразу тоска на тебя накатывает. Неспокойно становится, и в груди холодеет все, сжимается. Будто этот дом пропитан одиночеством. Будто до сих пор ждет, когда вернется его хозяйка. Почему именно баба, люди объяснить не могли. Говорили что-то вроде: «Дом сказал». Власти решили, что «музей» плохо влияет на психику посетителей. И вскоре его разобрали.

Олег замолчал, рассматривая ничуть не пожелтевший от времени и сырости потолок. А мне… Мне вдруг стало жутковато. История-то далеко не светлая, и чего это он так довольно улыбается тогда? Вопросов, что ли, ждет? Ладно, так и быть.

– Хм… ты сказал, что дом на Боровицкой нашли. Но мы-то сейчас далеко за пределами Ганзы. – Так, главное – стараться, чтоб голос не дрожал. – В техническом туннеле…

– А вот тут начинается самое интересное, – Кабан растянул губы шире. – Когда грянула Война и в метро народ набился по самые яйца, вылезли все страшилки подземки. Гуляющие туннели царских времен, коридоры из человеческих костей, поезда-призраки, Черные машинисты и тому подобная хрень. И Дом Хозяйки исключением не стал. Путники начали натыкаться на него то тут, то там. Но всегда в пределах серой ветки. Сначала его стороной обходили… Но как-то один из первых сталкеров перед вылазкой зашел внутрь. Отдохнуть пару часов. А потом рассказывал, как на поверхности чудом от смерти спасся. Будто что-то увело его прям из-под носа мутов. Сами знаете, сталкеры – народ суеверный. Решили, что появление Дома – добрый знак. И если его встретил, надо зайти и что-нибудь оставить. Цветочков там или цацку какую. Мол, не вернувшаяся Хозяйка в благодарность за тобой ходить будет, беды отведет и удачу приманит. Так-то, – Олег ненадолго замолчал, а потом недовольно добавил: – А этот, дурака кусок, тумбу сломал. Чего б оставить, Хозяйку задобрить…

Вот тебе и быдло, как говорится. Хозяйку чем задобрить, тю… Мои вот мысли занимал совершенно другой вопрос, более низменный. В этой хибарке и вправду много чего осталось. Некоторые вещи вполне еще служить могли. Но до сих пор никто их не тронул. Все на своих местах, разве что пыли тут теперь стало гораздо больше. Нанесли на сапогах странники…

Как уснул, я, конечно же, не заметил. Но пробуждение добавило, пожалуй, пару-тройку седых волосков в мою рыжую шевелюру. Сами посудите: открываю я глаза от странного шума, сильно напоминающего хныканье. И вижу в мутном стекле окна женский силуэт. Незнакомка стояла у двери дома с той стороны и робко тянула к ней руку, будто не в силах дотронуться. Щипок в чувство не привел, наваждение не рассеялось. До крови прокушенная губа тоже пользы не принесла. Не считаю себя трусом, но общая картина была довольно жуткой. И тем не менее, вместо того, чтобы разбудить товарищей, я встал, подошел к двери и распахнул ее. Возможно, мной двигало любопытство… или нетерпимость к женским слезам. Факт остается фактом: я как последний дурак распахнул дверь, только потом подумав, что метро не прощает беспечности. И множество жутковатых историй, рассказываемых стариками у костров, – лишнее тому подтверждение.

К моей радости девушка – а за дверью стояла именно девушка, – бросаться на меня явно не собиралась. Слабо верилось, что это хрупкое существо вообще в состоянии обидеть кого-то страшнее комара. Стройную невысокую фигурку окутывала тонкая ткань легкого цветастого платьица, столь неестественно смотрящегося на фоне сырых стен туннеля. Хрупкие покатые плечи обнимал прозрачный платок из белоснежной шерсти. Кажется, подобные называли раньше «паутинками». Длинные каштановые волосы некрепко связанной косой обхватывали шею и, прикрывая правую ключицу, спадали почти до коленок. На вид девушке было лет шестнадцать-восемнадцать, и, хотя чуть покрасневшие от слез серые глаза немного портили впечатление, она была не просто прекрасна. Она была слишком божественно красива, чтобы быть живой.