Невидимая связь - Сандра Браун

– Ложись на кровать. Я сам вотру тебе лосьон.

Через несколько минут он лег рядом в одних плавках и с бутылкой лосьона в руке. Она не посчитала нужным надеть ночную сорочку, поскольку лосьон оставит пятна. Сейчас только мягкий янтарный свет ночника окутывал ее. Она удивлялась собственной нескромности, но не слишком. Излишняя застенчивость сейчас казалась глупой.

– Я говорила, что мне нравятся твои волосы? – спросила она, когда он щедро налил лосьон в пригоршню и стал втирать в туго натянутую зудящую кожу живота.

– Седые волосы? У тебя пристрастие к старикам?

– Ты не старик! Когда они начали седеть?

– Лет в двадцать пять. Как у отца. К пятидесяти годам его волосы были совершенно белыми.

Его руки творили настоящее волшебство массажа. И надавливали ровно настолько, что усталость и сварливость куда-то исчезли под его успокаивающими прикосновениями. Ее веки отяжелели, и она почти заснула, когда он объявил:

– Все!

– Ты не натер мне груди! – выпалила она и широко раскрыла глаза, поняв смысл собственных слов. Дик с любопытством уставился на нее.

– Неважно, – поспешно заверила она. – Я могу пропустить один вечер.

Она попыталась натянуть на себя одеяло, но он поймал ее руки.

– Ты втираешь лосьон в груди?

Она прикусила губу, хотя понятия не имела, какие муки желания доставила Дику своими неосторожными словами.

– На груди тоже могут появиться растяжки.

– Мы не можем этого допустить – решил он, плотоядно улыбаясь, и, налив в пригоршню еще лосьона, растер между ладонями.

Он растирал обе груди одновременно, а Лейни закрыла глаза и затаила дыхание, изнемогая под сладкой тяжестью восхитительных ощущений.

Его руки были теплыми и скользкими от лосьона. Ее груди наполнили его ладони. Он поднимал их, сжимал, взвешивал, увлажнял кожу. Сильные тонкие пальцы выдавливали неглубокие ямки в сливочно-белой плоти.

– Жаль, что не поручила мне эту работу с самого начала, – выдохнул он. Темно-розовые кончики ее грудей живо отвечали на его ласки. Забыв о первоначальной цели, он стал легонько пощипывать ее соски, пока они не затвердели. Когда она прохрипела что-то, напоминающее его имя, он стал прикусывать соски губами.

Лейни судорожно выгнулась и жадно запустила пальцы в его волосы. Он стал сосать и обводить языком сосок, пока она не начала извиваться под ним. Руки сами собой поднялись и стали вновь знакомиться с тугими мышцами его спины, жесткой канавкой позвоночника, углублением на талии и тугой упругостью ягодиц.

– О боже, Лейни! Я снова хочу тебя, – простонал он, целуя ее груди. – Помнишь, каково это, когда мы вместе? Когда я вхожу в тебя?

– Да-да, – выдохнула она.

Помнила слишком хорошо, и тело тоже помнило. Жаждало, чтобы он снова ее наполнил.

Его рука скользнула вниз по ее бедру, по шелковистой внутренней стороне. Палец очертил мягкий треугольник и с бесконечной интимностью коснулся ее.

– Я целовал тебя там. Помнишь? И здесь.

– О да, – вздохнула она и, повернувшись на бок, вжалась бедрами в твердый бугор его мужественности.

С отчаянием, граничившим со свирепостью дикаря, он приподнялся, чтобы поцеловать ее губы жадным, жарким поцелуем. Они впились губами друг в друга, словно изголодавшиеся – в кусок хлеба. Лейни почти чувствовала, как кипит кровь в его жилах.

Но тут он внезапно откатился на спину, стиснул зубы, торопливо сорвал с себя плавки и швырнул на пол. Самообладание дорого ему давалось.

Немного отдышавшись, он повернулся к ней лицом и стал нежно обводить ее губы кончиком языка и стирать тревожные морщинки на лбу.

– Мы не можем, Лейни.

Она с безмолвной обидой уставилась на него.

– Ты же знаешь, как я этого хочу!

Но она по-прежнему молчала.

Он взял ее руку и притянул к своей плоти, все еще твердой и пульсирующей жизнью.

– Я хочу тебя. Но когда мы в следующий раз будем любить друг друга, нужно, чтобы все было идеально. Не желаю сдерживаться. Беспокоиться, что могу повредить тебе или ребенку. Хочу для нас обоих чего-то большего, чем просто оргазм. Хочу слиться с тобой не только телом, но и душой. Хочу ощутить единение, как в ту ночь, в Нью-Йорке. Чужие и одновременно знакомые друг другу люди. Все равно что прийти домой. Наконец.

Он коснулся ее щеки.

– Понимаешь?

Она понимала. И с блестящими от слез глазами кивнула:

– Да.

Отстранив ее руку, он сначала поцеловал ее пальцы, а потом – губы. Накрыл одеялом их обоих. Еще долго после того, как Лейни услышала его мерное дыхание, лоно казалось заполненным и растянутым. Ощущения были не физическими, а скорее духовными. Что-то вроде радости, любви бурлило в ней, как лава в готовом извергнуться вулкане.

Она наслаждалась непривычным чувством. Но и пугалась его. Оно делало ее уязвимым. Но слишком восхитительным, чтобы от него отделаться.

– Все идет несколько быстрее, чем я предсказывал, – объявил доктор Тейлор на следующий день. Дик забрал Лейни из школы, – теперь он отвозил и привозил ее с работы, потому что не хотел, чтобы она сама водила машину, – и они отправились на осмотр.

– Похоже, вы родите раньше назначенного срока.

Дик сжал ее руку. Она ответила робкой улыбкой.

– Но ничего дурного в этом нет? – спросила она доктора.

– Нет-нет! – заверил тот. – Вы не набрали лишний вес, а плод очень велик.

– Лейни грозит опасность? – осведомился Дик, пронзая его взглядом, приводившим в ужас свидетелей.

– Нет, но я требую от нее чрезвычайной осторожности. Пусть возможно больше лежит с поднятыми ногами, когда приходит домой из школы. И не переутомляется.

Он глянул на Дика и откашлялся.

– Возможно, следует воздержаться от… ну, вы понимаете.

И Дик и Лейни покраснели, вспомнив, что случилось прошлой ночью.

– Конечно, – заверил Дик с серьезностью нашалившего озорника в воскресной школе.

– Увидимся на следующей неделе, – сказал на прощанье доктор.

Он сильно ошибался, если считал, что его предостережения облегчат жизнь Лейни. Наоборот, они сделали ее жизнь невыносимой. Дик хлопотал над ней, как мать-наседка. Он едва позволял ей самостоятельно почистить зубы. Доводил до умопомрачения, требуя быть осторожной в школе, а во время перемен даже парковал машину на противоположной стороне, чтобы наблюдать за школьным двором. И упорно игнорировал ее мольбы успокоиться.

Через три дня такой заботы она оставила учеников на попечение другой преподавательницы, которую крайне веселила ситуация, и решительно направилась через дорогу. Рывком открыла дверь машины и объявила: