Теперь я твоя мама - Лаура Эллиот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то утро Карла проснулась очень рано. Ее всю трясло. Камни, каменные плиты, дольмен… Она постаралась вспомнить кошмар, прежде чем он исчезнет из ее памяти. Во сне она забралась под нависший камень, застряла, и камень начал сползать на нее. Что-то… детский крик… заставил ее лезть под тот камень в попытке найти ребенка.
Воспоминания о сне уже начали расплываться. Она села на кровати и включила свет. Роберт, мигая, потер глаза и покосился на нее.
– Что случилось? – спросил он. – Что-то не так?
– Я видела сон…
Не в силах продолжать, она закрыла лицо руками.
Роберт приподнялся и обнял жену.
– Все в порядке, теперь все в порядке. Это был всего лишь сон.
– Нет, – возразила она уверенно. – Это было нечто большее. – Карла высвободилась из его объятий и погладила мужа по лицу. – Это была не Исобель.
– Что ты имеешь в виду? – Щетина на его лице оцарапала ее руку, когда он резко дернул головой. – Все сходится.
– Это только кажется. – Ее рука безвольно опустилась на одеяло, и она уставилась на свои пальцы. Она ползла, а не шла, согнувшись под нависшим камнем, загребая руками землю, навстречу детскому крику. – Но мы не знаем наверняка. Даже шеф полиции сказал…
– Карла, прекрати немедленно! – Роберт слишком устал, чтобы спорить. – Если ты будешь отрицать…
– Ты хочешь сказать, что я тешу себя пустой надеждой?
– Я этого не говорил. Отрицание – это неспособность принять факты. Наша дочь мертва. Мы должны похоронить ее и оплакать, а потом, Карла, двигаться дальше.
– Нет.
– Да. Я тоже хочу жить с надеждой, что однажды… Но этого не случится. Я полицейский. Я работаю с фактами. А с этими фактами не поспоришь.
– Как ты можешь говорить так? С точки зрения судебной медицины результаты не окончательные. Это единственный факт, который я готова принять. – Она опустила голову на подушку. – Почему ты хочешь, чтобы эта кучка костей была нашей дочерью?
– Я этого не хочу. Я просто хочу, чтобы это бесконечное ожидание закончилось. Иначе я сойду с ума.
Она верила ему. Он сильно похудел, постоянно был в подавленном расположении духа и полностью опустошен. Он больше не мог скрывать недовольство тем, в каком направлении двигалась его карьера.
– Новое начало, – сказал он, когда было проведено исследование причин смерти.
Коронер вынес неокончательный вердикт, а так как анализ ДНК не мог определенно доказать, что останки принадлежали Исобель Гарднер, он не мог принять решение о ее личности.
Полгода прошло с тех пор, как Карла и Роберт признали, что останки принадлежат их дочери и похоронили их. Карла запретила упоминать имя Исобель во время унылой и короткой церковной службы. Они назвали ее Ангелом и похоронили на кладбище Гласневин.
Газетчики дожидались возле въезда на кладбище. Как пояснил Джош Бейкер, когда Карла попросила их уйти, они инвестировали свои эмоции в эту историю, поэтому вполне ожидаемо, что они хотели бы увидеть ее конец.
«Убитая горем мать «Ожидания» оплакивает свое дитя».
В газетах, которые вышли на следующий день, были в основном фотографии, где она плачет. Карла отказалась пролистать газеты или посмотреть «Неделю на улице». Но заголовки лгали. Она плакала из-за матери, которая похоронила ребенка в той унылой промышленной зоне. Она плакала из-за Роберта, который считал, что поиски закончились. Он ухватился за эту мысль, не понимая, что это их брак, а не их надежда, подходит к концу. Только тогда она поняла тяжесть дара, который передала ей Гиллиан.
– Мы едем в Австралию вместе, или я еду один, – заявил он, когда расследование было завершено.
Это прозвучало как ультиматум. Назад дороги не было. Удивительно, что они смогли пережить скандал в прессе из-за ее романа с Эдвардом Картером, но эта находка, эта маленькая трагедия со своей собственной историей, сломала что-то в Роберте. Возможно, он был надломлен. Но это было бы слишком простым объяснением. Ее браку пришел конец. Карла инстинктивно понимала это. Это случилось в тот момент, когда Джош Бейкер появился на набережной Сандимаунт и ткнул микрофон ей в лицо. С того момента все шло к концу.
Желание, которое владело ими в первые годы брака, снова охватило их, подсластило понимание того, что вскоре они могут расстаться. Никто из них не признавал, что решение уже принято. Каждый надеялся, что другой капитулирует и останется, капитулирует и уедет.
Глава двадцать седьмая
Сюзанна
Дублин стал чужим городом. Повсюду краны. Только они и видны на горизонте. Стеклянные башни растут возле доков словно грибы. Я помню время, когда там не было ничего, кроме брошенных складов и серого уныния. Сейчас все разговоры только о кельтском тигре и экономическом росте, возможностях и капитальных вложениях. Когда-то я могла проехать через центр города, держась одной рукой за руль, а другой отбивая ритм в такт музыке. Теперь же я обеими руками хватаюсь за руль, утопая в потоке транспорта на улицах с односторонним движением.
Вернулись мы домой поздно, но какое это было облегчение!
Мой отец был рад, что мы остались на целую неделю. Правда, все внимание отца и Тессы было приковано к тебе.
– Пойди поговори с друзьями, – посоветовал он. – Вспомни старые времена. Ты выглядишь как человек, которому нужен отпуск.
Я встретилась с Амандой и Джулией в «Грешаме». Аманда работает старшим исполнительным директором в «Кей коммьюникейшн», а у Джулии своя рекламная компания.
– Корпоративный сектор, – сказала она. – Большой бизнес. Большие деньги. А ты чем живешь?
– Работаю матерью на ставку, – ответила я. – Много обязанностей, но оно того стоит.
Джулия бросила взгляд на Аманду и начала ковыряться вилкой в салате. Дети никогда не были их первоочередной заботой.
– Оно того стоит… Как бы не так! – заметила Аманда. – Я пыталась совладать с этим полгода, а потом выкарабкалась из могилы назад к жизни.
У нее трое детей, которыми целый день занимается няня. Джулия же вообще не беспокоилась об этом. Для нее карьера важнее нянек и детского питания. Я завидовала их свободе. Я хочу быть частью этого кельтского тигра, но ты, моя дорогая дочь, ты стала моим тюремщиком. Каждый раз, когда я думаю о побеге, ты тянешь меня назад. Тебе всего четыре года, а ты такой тиран.
Ты вернулась в тот вечер с пакетами из магазина «Браун Томас», платьями, джинсовыми комбинезонами и кроссовками с лампочками на пятках, которые решила обувать на ночь.
Ты надела их, когда мы пошли в городской парк. Я повела тебя кормить уток. Я села на скамейку и наблюдала, как ты побежала к пруду с пакетом хлеба. Твои кроссовки мигали красным светом при каждом шаге. Ты такая подвижная.
Потом ты споткнулась о развязавшийся шнурок и захныкала, как только ты умеешь хныкать, когда тебе больно. Какой-то человек подоспел к тебе на помощь раньше меня. Эдвард Картер. Он поставил тебя на ноги и опустился на корточки. Какая-то утка нырнула возле берега. Перья на ее хвостике трепыхались так же сильно, как мое сердце.
– Привет, Эдвард, – сказала я. – Вижу, ты уже познакомился с моей дочерью Джой.
Он поднялся. Трудно сказать, кто из нас больше смущен. Удивительно видеть его растерянным. Но это длилось недолго.
– Черт возьми, – сказал он, – Сюзанна… Какой приятный сюрприз!
– Для меня тоже, Эдвард, – ответила я.
– Итак, – продолжал он, пожимая мне руку, – у тебя есть дочь. Очень красивая. И очень подходящее имя.
Ты подняла заплаканные глаза, словно его слова успокаивали тебя.
– Посиди со мной немного, Сюзанна, – предложил он. – Мы так давно не виделись. – Он взял меня за руку и повел к скамейке. – Расскажи, чем ты занимаешься, что сейчас происходит в мире рекламы.
– Ничего по этому поводу сказать не могу, Эдвард, – ответила я. – Я больше этим не занимаюсь. Как и ты, я живу дальше.
Он наблюдал, как ты нагнулась, чтобы рассмотреть утку. Она вперевалку шла к хлебу, который ты держала в руке. Солнечные лучи играли в твоих волосах. Завитки медового цвета закрывали половину твоего лица.
Мне захотелось убежать, в ужасе прижимая тебя к груди, но я не двинулась с места. Что мне еще оставалось делать?
Он рассказал о скандале.
– Должно быть, ты возненавидела меня, когда узнала, что у меня был с ней роман, – заметил он.
Я кивнула.
– Какое-то время так оно и было, – ответила я. – Ты убил восемь лет моей жизни ложными обещаниями. Но больше такого не будет. Я слишком занята, чтобы тратить время на старые ошибки.
Капля пота скатилась у меня по шее, словно слеза. На нем были потертые туфли, а на галстуке пятно. Пятно от яйца. Мне захотелось наклониться и стереть его.
– Я рад, что ты движешься дальше, – признался он. – Все движутся вперед, кроме меня. И нее, конечно. Она никогда не будет двигаться дальше.