Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине) - Вячеслав Васильевич Бондаренко

– Отец Александр, а как вы все-таки думаете: почему все начало меняться? Ведь столько лет Церковь… ну, попросту убивали. А теперь – и Патриарха разрешили избрать, и «Журнал Московской Патриархии» снова начал выходить, и прочее…

Замолкали, ожидая ответа. А отец Александр не спешил, понимая, как важно каждое произнесенное им слово, как ловят все эти молодые люди все, им сказанное…

– Если у нас в стране что-то происходит, то это – не случайно, во всем есть свой смысл… Вот началась война, тяжелая, тяжелейшая… Кто может сплотить народ? Церковь Христова. Вот вам первая причина. Потом – союзники: эти наверняка начали спрашивать, каково положение Церкви, и отвечать им что-то надо было. Это вторая причина. Ну а третья, я думаю, – то, что наша армия наступает теперь на запад и многие земли освобождает, а многие еще и освободит. И если живущие там люди узнают, что идет к ним страна, где Церковь преследуется, а храмы сносятся, как вы думаете, – обрадуются они этому или нет?.. Вот и третья причина. Так что все эти радости, скорее всего, временны… Но – нам ли о том заботиться?.. Благодарили Господа в минуты тяжестей, благодарим его в радостные минуты, а их у нас сегодня достаточно, особенно в сравнении с тем, что было раньше…

Вот на фоне этих радостных для Церкви событий Иван Крестьянкин все чаще задумывался о том, что приблизился час исполнения очередной части предвидения владыки Николая (Никольского). Тем более что ему привиделся сон, которым он поделился с отцом Александром:

– Мне приснился незнакомый старинный храм, где принимает народ Амвросий Оптинский. Я стою поодаль и даже не пытаюсь пробиться к старцу: уж очень много народу. А он, отпустив всех, вдруг сам ко мне приближается, обнимает и, обращаясь к келейнику, велит: принеси два облачения, мы с ним вместе служить будем. Сон был таким ярким, что я даже помню, как начал объяснять старцу, что не рукоположен и служить с ним не могу. Тут и проснулся окончательно…

Отец Александр, внимательно выслушав, долго молчал, а затем произнес:

– Ну что же, Ванечка, думаю, что смысл твоего сонного видения вполне понятен. Пора тебе начинать подготовку к тому, ради чего ты рожден, – к служению Господу. Поначалу псаломщиком, потом диаконом, а потом и иереем. – И тихо, сосредоточенно благословил младшего друга, внимательно вглядываясь в его лицо, словно пытаясь разглядеть там его будущую судьбу.

И он начал готовиться. Вокруг по-прежнему была военная Москва, салютовавшая освобожденным городам, отоваривавшая карточки и плакавшая над похоронками. А для него была уже одна цель – небесная.

На праздник Казанской иконы Божией Матери, 21 июля 1944 года, местом служения для него, псаломщика Ивана Крестьянкина, был определен храм Рождества Христова в Измайлове – на восточной окраине Москвы. Управляющий епархией митрополит Крутицкий Николай (Ярушевич) ввел его в алтарь и благословил на служение.

Добираться до храма из центра нужно было долго. Сесть в метро на «Арбатской» и выйти на новой, открытой полгода назад станции «Измайловский парк культуры и отдыха имени Сталина». Там сесть на 22-й трамвай, шедший к Поселку НКПС, и проехать несколько остановок. А оттуда – пешком, по длинной, пыльной улице Хохловке, застроенной деревенскими избами. Вообще этот район Москвы производил впечатление большого села, только четырехэтажное кирпичное здание школы, явно довоенной постройки, выбивалось из общего ряда. Восточной границей Измайлова была улица Никитинская (местные старожилы продолжали ее звать по-старому – Колдовка), за которой высились корпуса ткацкой фабрики, а дальше – огромный, чуть всхолмленный пустырь, простиравшийся к северу до самого Стромынского шоссе и рабочего поселка Калошино…

Храм высился на северной окраине Измайлова, примыкая к кладбищу. Сначала он показался Ивану похожим на его родной орловский, Ильинский, но потом он понял, что измайловский храм все же приземистее, крепче, словно шире в плечах. Да и старше он был почти на целый век. А внутри похож на царские палаты, какими их изображают в кино: с низковатыми сводчатыми потолками, щедро расписанный. «Почему он кажется мне таким знакомым? – думал Иван, разглядывая росписи. – Как будто я уже бывал здесь раньше…» Мысленно он перебирал в памяти все московские храмы, в которых успел побывать с 1932-го, – нет, в далекое Измайлово его раньше не заносило… И вдруг вспомнил, запнулся, покраснел: да это же храм из его сонного видения. Именно здесь Амвросий Оптинский обнял его и сказал, что они будут служить вместе…

– Это ты, что ли, новый псаломщик? – раздался за спиной голос суровый и насмешливый одновременно.

Иван крутанулся на месте. Никогда ему еще не доводилось видеть такую прекрасную седину. Настоятель храма отец протоиерей Михаил Преферансов был сед полностью: пышная шевелюра, брови, усы, благородная борода; восемьдесят три года жизни, две ссылки слегка пригнули старца к земле, но блекло-голубые глаза его смотрели остро и проницательно.

– Благословите, отец Михаил… Да, это я, Иван Крестьянкин.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа… Экая у тебя фамилия хорошая, – одобрительно отозвался настоятель, благословляя. – От «крестьянки», то есть христианки. Ну, да и меня вроде ничего – Преферансов. Знаешь, кому такие фамилии в семинариях давали?

– Тем, кто учился хорошо? – улыбнулся Иван.

– Верно. Означает «предпочтительный»… Самто откуда будешь?

– Из Орла.

– О, так у меня твой земляк служит, отец Алексий Дёмин. Я-то сам москвич, мой отец в свое время сторожем у Василия Блаженного был… Ну, пойдем.

Так началось его знакомство с приходом.

Он узнал, что храм был освящен в 1678 году и с тех пор ни разу не закрывался. Его главной святыней был чудотворный список Иерусалимской Божией Матери – огромный, метра три в высоту, он размещался в правом приделе. Были там и другие чудотворные иконы: Владимирская с частицей мощей апостола Фомы, «Благодатное Небо», «Спас Нерукотворный», «Спас Смоленский», афонский образ великомученика Пантелеимона, Иоасафа Белгородского, мученика Трифона с частицей мощей.

– Роспись у нас вон какая, – старый настоятель показал на потолки, на стены, – красота, залюбуешься, и можно подумать, что старинная. Но на самом деле ей чуть больше сорока лет. Это ведь Василий Павлович Гурьянов расписывал, первый реставратор рублевской «Троицы». А поновил год назад наш, местный, Никита Иванович Смирнов. Он баптистом был, да вот одумался и в православие перешел.

– А ценности у вас… изымали? – поинтересовался Иван. Настоятель грустно вздохнул.

– Ну а как же без этого?.. С Иерусалимской вон ризу сорвали и топтали ногами… А так больше сотни предметов вывезли. Но не закрыли, живцам-обновленцам не передали – и