Положитесь на Псмита - Вудхаус Пэлем Грэнвил

Псмит молча созерцал дно лодки, подавляя оскорбленное чувство. Правда, во время их недолгой беседы в «Старейших консерваторах» он не удосужился узнать у мистера Мактодда, холост он или нет. Без сомнения, тому следовало бы упомянуть о своем семейном положении. Опять-таки Мактодд не просил, чтобы он заменил его в замке Бландингс. И все же Псмит чувствовал, что с ним обошлись мерзко. Он обладал упорядоченным умом и намеревался поддерживать завязавшиеся между ним и Евой теплые отношения, каждый день со своей стороны делая их все теплее и теплее, пока они в надлежащий срок не достигнут той точки, когда можно будет положить к ее ногам свои сердце и руку. Ибо он твердо знал, что в мире, перенасыщенном девушками, Ева Халлидей остается единственной и несравненной. И вот теперь эта Синтия, будь она неладна, вылезла неведомо откуда и встала между ними. Ведь сколь бы ни была сильна его спокойная уверенность в себе, но и ему было не просто продолжать свое ухаживание с таким балластом, как жена где-то на заднем плане.

Ева неверно истолковала его молчание.

— Полагаю, вы считаете, что меня это не касается? Псмит, вздрогнув, очнулся от своих размышлений.

— Нет, нет! Что вы!

— Видите ли, я нежно люблю Синтию, а вы мне симпатичны.

Она в первый раз улыбнулась. Ее смущение рассеивалось.

— В том-то и дело, — продолжала она. — Вы мне симпатичны, а я совершенно уверена, что, будь вы действительно таким, каким я вас представила, когда услышала о случившемся, понравиться мне вы никак не могли бы. Добрая знакомая, от которой я узнала про вас с Синтией, изложила все так, словно вина целиком лежит на вас. У меня сложилось впечатление, что вы вели себя с Синтией бессердечно. Я решила, что вы грубый зверь. И когда лорд Эмсуорт назвал ваше имя, я чуть было вас не возненавидела. Если бы вы вернулись тогда, я, наверное, встретила бы вас в штыки. Но вы задержались, и у меня было время подумать. Тут я вспомнила, как милы вы были со мной, и почувствовала, что… Ну, что вы правда симпатичный, и мне пришло в голову — должно же быть какое-то объяснение. И я подумала, быть может… если вы позволите, чтобы я вмешалась в вашу личную жизнь… и если все еще поправимо… то я могла бы как-то помочь… Попробовать помирить вас.

Она умолкла, вновь смутившись: теперь, когда все было сказано, ею вновь овладела недавняя неловкость. Пусть она и старинная подруга Синтии, все-таки есть что-то невыносимо неделикатное в такой назойливости. А когда на лице ее собеседника отразилось страдание, она пожалела, что начала этот разговор. Конечно же он оскорблен.

Предположив, что Псмит оскорбился, она ошиблась. В нем с новой силой запылало восхищение чудесными душевными качествами, которые он различил в ней из окна курительной клуба «Трутней», хотя кроме окна их разделяла еще и улица. Страдание же на его лице объяснялось тем, что, получив достаточно времени, чтобы отыскать выход из тупика, он твердо решил разделаться с этой Синтией раз и навсегда. Он намеревался навеки изъять ее из своей жизни. Однако изъятие даже такой относительно малознакомой женщины требовало, по его мнению, страдальческого лица. И его лицо стало страдальческим.

— Боюсь, — сказал он сурово, — это невозможно. Так похоже на вас — принять во мне участие! Не могу выразить, сколь глубоко я ценю доброту, с какой вы приняли к сердцу мои горести. Но примирение невозможно. Мы с Синтией развелись.

У него было возникло искушение уморить назойливую бабу какой-нибудь неизлечимой болезнью, но он устоял, опасаясь дальнейших осложнений. Однако его решение не допускать между ними никакого примирения было твердо.

И тут же он встревожился, обнаружив, что Ева смотрит на него с явным изумлением.

— Развелись? Но как же так? Ведь только несколько дней назад вы приехали в Лондон вместе.

Псмит уже не удивлялся, что Мактодд не ужился с женой. Не женщина, а репей какой-то.

— Я употребил этот термин не в юридическом, но в духовном смысле, — объяснил он. — Действительно, судебного постановления о нашем разводе нет, но мы расстались без какой-либо надежды на воссоединение. — Он заметил, что Ева расстроилась и поспешно продолжал: — Есть вещи, на которые мужчина не может закрывать глаза, каких бы широких взглядов он ни придерживался. Любовь, мисс Халлидей, растение нежное. Ее необходимо хранить, оберегать, всячески лелеять, а не метать за завтраком жареную грудинку в голову мужа.

— Как! — пискнула Ева, совсем растерявшись.

— На сковородке, — добавил Псмит. Синие глаза Евы вылезли на лоб.

— Синтия… Синтия…

— И не раз. По утрам она бывала в ужасном настроении. Я видывал, как она одним пинком швыряла кошку через два кресла и одну кушетку. И только из-за того, что не подали грибов.

— Я… я не могу поверить…

— Поезжайте в Канаду, — предложил Псмит, — и я покажу вам кошку.

— Чтобы Синтия! Синтия… она же всегда была такой кроткой и доброй!

— В школе?

— Да.

— Так, наверное, — предположил Псмит, — она тогда еще не запила.

— Запила!

На душе у Псмита заметно повеселело. Правда, его было смутила мысль, что все это, пожалуй, чуточку нечестно по отношению к отсутствующей Синтии, но он сразу же подавил недостойную мужчины слабость. Во имя благого дела Синтия могла и пострадать! Он уже начинал различать в глазах Евы первые проблески ангельской жалости, а жалость всеми знатоками признается одной из наиболее важных эмоций, которые может пробудить ухаживающий.

— Запила… — повторила Ева, вздрогнув.

— Мы жили в одной из провинций Канады, где запрещены спиртные напитки, и, как часто случается, с этого все и началось. А когда она установила в доме собственный самогонный аппарат, ее падение пошло стремительно. Я видел, как под воздействием домашнего варева она проносилась по дому подобно губительному смерчу… Мне тяжко говорить это о вашей задушевной подруге, — произнес Псмит тихим вибрирующим голосом. — И никому, кроме вас, я этого не открыл бы. Свет, естественно, считает, что вся вина за наш рухнувший семейный очаг лежит на мне. Я постарался, чтобы было так. Мнение света меня мало трогает. Другое дело — вы. Я не хотел бы, мисс Халлидей, чтобы вы думали обо мне дурно. Я нелегко завожу друзей. Я одинок по натуре, но едва мы встретились, что-то шепнуло мне, что мы с вами могли бы стать друзьями.

Ева порывисто протянула ему руку:

— Ну, конечно же!

Псмит взял ее руку и держал гораздо дольше, чем было строго необходимо.

— Благодарю вас, — сказал он. — Благодарю вас! Он повернул лодку и стал медленно грести к берегу.

— Я страдал, — сказал Псмит, помогая Еве выбраться на твердую сушу. — Но если я найду в вас друга, мне кажется, я смогу забыть.

Они молча пошли вверх по извилистой дорожке к замку.

VI

Пять минут спустя к Псмиту, который сидел с сигаретой у себя в комнате и мечтательно взирал на дальнюю цепь холмов, явился высокородный Фредерик Трипвуд, который, тщательно закрыв за собой дверь, пошатываясь добрел до кровати и испустил протяжный дисгармоничный стон. Псмит, грубо разбуженный от приятных грез, обернулся и поглядел на удрученного молодого человека без всякой радости.

— В любое другое время, товарищ Трипвуд, — сказал он учтиво, но категорично, — прошу вас. Но не теперь. Я не в том настроении.

— А? — неопределенно отозвался высокородный Фредди.

— Я говорю, что в любое другое время с наслаждением послушаю имитацию голосов на скотном дворе в вашем исполнении, но не теперь. В данную минуту я погружен в собственные мысли и позволю себе сказать откровенно, что смотрю на вас сейчас, как на незваный прыщ. Я весь во власти чудных грез, и от вашего присутствия меня порядком коробит.

Высокородный Фредди безнадежно сгубил свой элегантный пробор, запустив в волосы все пять пальцев.

— Да помолчали бы вы! Никогда еще не встречал человека, который столько говорит! — Скособочив свою шевелюру влево, он не успокоился на этом и скособочил ее вправо. — Послушайте, знаете что? Вам надо смыться отсюда, и поскорее! — Вскочив с постели, он подошел к окну. Затем наклонился к Псмиту и прошептал ему на ухо: — Все открылось!