Искушение ворона - Дмитрий Вересов

Значит, правильную жизнь прожил он, Ленька Рафалович! Значит, правильной дорожкой пошел…

По флотской привычке адмирал сразу предложил пойти пообедать.

Уж понятное дело, что зама командующего по тылу кормят не в простой офицерской столовке!

Спустились на первый этаж. Офицеры по пути шарахались в стороны, замирали по стойке «смирно», вжимаясь спинами в стены коридоров. Те, кто в фуражках, вскинув ладонь к козырьку, кто без – провожали адмирала и его гражданского гостя поворотом головы, как подсолнух провожает дневное светило.

И Леониду было очень приятно.

В адмиральской столовой, представлявшей собой просторную комнату с единственным обеденным столом, накрытым белоснежной скатертью, все было очень чисто… Но в то же время как-то совершенно неуютно. То ли от клинически-белых занавесок, то ли от идиотской росписи по стене, где на фоне заполярных сопок резал форштевнем волну ракетный крейсер под советским еще флагом с серпом и молотом, а над ним резала воздух пара реактивных Мигов с красными звездами на треугольных крыльях… «Небось какой-нибудь матрос – выпускник художественного училища – в качестве дембельского аккорда намалевал», – подумал Леня.

Не спасали интерьер даже традиционные шишкинские мишки в сосновом лесу, повешенные на противоположной от панно стене. «Весь неуют от полной безвкусицы», – решил для себя Рафалович, усаживаясь напротив адмирала.

Возле столика уже стояла молоденькая официантка в накрахмаленном передничке и в таком же белоснежном кокошнике. Стояла, старательно изображая на лице крайнюю степень приязни и радушия.

«Наверное, жинка какого-нибудь майора, снабженца по продовольственной части, пристроенная на тепленькое местечко… – Леонид окинул взглядом ножки и фигурку улыбавшейся им официантки. – А в праздничные вечера, когда в этой адмиральской столовке банкеты закатывают, она и иные услуги может оказать, и муж ее, майор-начпрод, только рад будет тому обстоятельству, если она кому из оч-чень крупного начальства минет сделает! Потому как это вроде лишней гарантии от неприятностей, если какая недостача обнаружится…» – подумал Рафалович и, вздохнув, окончательно решил для себя, что советская военно-морская жизнь какой была, такой и осталась, и что для него, Леонида Рафаловича, она теперь смешна. Однако он приехал в этот заповедник вымерших мамонтов для того, чтобы поиметь здесь свой гешефт для настоящей жизни. Для той жизни, которая начинается там, где кончается Россия, – на Западе, в Калифорнии, в Майами!

На закуску подавали норвежскую семгу, салат из помидоров и заливной телячий язык. Адмирал сам налил из запотевшего графинчика и предложил выпить за Ленино здоровье. Отказываться было нельзя.

По второй – за здоровье адмирала – выпили под горячий пурпур украинского борща. По третьей – за тех, кто в море, – выпили под распрекрасные котлеты с гречневой кашей…

Говорили о разной чепухе, о кадровых перемещениях, что произошли в их бывшей дивизии и на флоте за последние пятнадцать лет, – кого в Москву забрали, кого в запас уволили…

– А помнишь Сережку Толстопальцева? Командира К-149? Помер… Рак поджелудочной железы… А Вову Тихомирова? Замом у Петровича ходил? Тоже похоронили. Инфаркт. И прямо в Сочи – в отпуске приключился! А Богданова Игоря помнишь? Он в третьей дивизии в Заозерном начальником штаба был? Он теперь в Министерстве обороны. Вице-адмирала в прошлом году получил. Перспективен. Я с ним недавно виделся в Москве – растолстел, не узнаешь!..

Разомлев от трех рюмок, Леня тут же припомнил свой давешний разговор с Колином Фитцсиммонсом. Не в адмиральской столовке, а в дорогом ресторане, куда пускают только обладателей золотых клубных карточек… Вспомнил, как лакомились десертом, как курили сигары по триста долларов за штуку…

Как разнились эти два обеда! Как разнились меню и интерьер!

И вместо улыбчивой женки ворюги-майора, там прислуживали им три официанта и все – натуральные французы…

Да и говорили они с Колином не по-русски. Да! Язык общения там был иным. Но было и что-то общее – вечное желание за едой делать бизнес.

Там, в Калифорнии, Колин выразил желание купить. Здесь, на русском Севере, адмирал Рукогривцев выражает желание продать. А его, Лени, дело – связать два взаимных желания при своей собственной выгоде, чтобы и ему что-то досталось.

Вот и пришла ваша перестройка, господин адмирал! Вот и пригодился вам еврей Ленька Рафалович, которого еще пятнадцать лет назад вы и знать не желали в вашем подполковничьем высокомерии!

В общем, с адмиралом они договорились легко.

Рукогривцев для начала стал набивать себе цену – мол, кроме него с его связями в Минобороны, с тем же вице-адмиралом Богдановым и другими ребятами из Росвооружения, без которого тоже не обойтись, без него, контр-адмирала Рукогривцева, у Лени и его заокеанских партнеров ничего не получится. Рукогривцев попытался изобразить из себя опытного бизнесмена, но только рассмешил Леньку своими наивными представлениями о том, как делаются подобные дела…

Но расчет Леонида на то, что, покочевряжившись, адмирал соблазнится вульгарной взяткой наличными, полностью оправдался. Тридцать процентов авансом… И семьдесят процентов – по отгрузке товара. То есть – по отбытии ракетного крейсера со всеми документами в дальний поход под чужой флаг…

Расчет Леонида был правильным. Как только адмирал увидел написанную на бумажке цифру с пятью нулями, он сразу стал податливым и, как женщина в танце, уступил инициативу, согласившись, чтоб его вели. Он только все еще пытался набить цену. Но это уже звучало как формальное «не надо», которое женщина все еще говорит, когда все уже свершилось.

Наличные у Леонида были.

Колин уже сделал первый перевод, и теперь надо было только снять кэш со счета в питерском или московском отделениях Альфабанка.

Дело сдвинулось.

Но надо было еще утрясти миллион формальностей. И прежде всего – учредить две фирмы. Фирму-покупателя. И фирму-перекупщика. И сделать все так, чтобы фирмы эти существовали вне его, Ленечки, бытия.

Питер Дубойс

Дамбартон-Оукс

Вашингтон, округ Колумбия

Май 1996

Интернет-страница предложила ему на выбор два языка: английский и русский. Питер Дубойс выбрал русский…

Русский считался в его семье даже не родным, а домашним языком. Пока Питер был маленьким, отец педантично следил, чтобы в доме звучал только «великий и могучий». Мать называла Питера Петей-Петушком и читала ему русские народные сказки. Они усаживались у электрического камина, в котором искусственным огнем горели пластиковые дрова. Потом на плечи накидывалась «бабушкина» шаль, и начиналось странное чтение нараспев, то с оканьем, то с незаметным переходом на аканье, что, как казалось матери, придавало чтению особый фольклорный колорит. Правда, надолго ее не хватало. Через некоторое время она переходила на скороговорку и старалась незаметно пропускать целые куски повествования.

– Мама, но Иван-Царевич три раза дежурил у могилы отца: за старшего брата, за среднего и за себя, – ловил ее маленький Питер. – А ты прочитала только два.

– Питер, – для Пети-Петушка мальчик был слишком дотошным и внимательным, – какая разница? Во второй раз было совершенно то же самое…

– Нет, мамочка, ты мне сама объясняла, что три и два – разные числа. Их путать нельзя…

– А если бы здесь сто раз было написано, как он выходил сторожить эту чертову кобылу, – заводилась обычно мадам Дюбуа, – я бы все так и читала тебе, как дура?!

– Сто братьев не бывает, – логично возражал будущий криминалист.

– Ах, так?! Тогда пусть тебе дальше читает твой отец!

Питер прекрасно понимал, что это уже совершеннейшая фантастика. Чтобы отец читал ему книжку! Такого не могло быть даже в сказке! И Питер сдавался.

Но все равно, как он любил эти сказочные вечера! Как он ждал всех этих Сивок-Бурок, Кощеев Бессмертных, Иванов-дураков… А как он обожал сказки про Петю-Петушка. Про самого себя. Да и были они достаточно короткие, чтобы мать не сбивалась на халтуру. Вот он, Питер, то есть Петя-Петушок, идет с косой на плече. Петушок очень похож на рыцаря. Гребень, шпоры… Отвага, благородство… Навстречу несчастный Зайка, жертва подлости и обмана. И Петя-Петушок снимает с плеча косу и идет на бой. И все уже обступили: Волк, Кабан, Медведь… Куда уж ему, Пете-Петушку, справиться с этим злом? Нет, он не отступит! Не испугается! «Уходи, Лиса, вон!»

Как он ненавидел рыжую плутовку! Маленький Питер знал все ее уловки! Сладкие речи заведет, хвостом направо покажет, сама налево побежит, а если что, мертвой прикинется. Погоди, Лиса! Не уйдешь…

Как-то в зоопарке он специально отстал от матери, вернулся к вольеру с рыжей лисицей и запустил в нее камнем. Прибежал служитель, потом мать… Его тогда строго наказали. Рыжую Лису он стал ненавидеть еще больше. За ее происки…