Византия и арабы в раннем Средневековье - Михаил Васильевич Кривов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В течение веков сборник «Тысяча и одна ночь» неоднократно перерабатывался. Менялось количество входивших в него сказок, одни изымались, другие вставлялись на их место. При этом в сборник включались, кроме сказок иранского и чисто арабского происхождения, также произведения фольклора других народов, в том числе и греков.
О том, что арабские филологи интересовались греческим фольклором, мы имеем прямые свидетельства в источниках. Вот что писал известный арабский книготорговец и библиограф Мухаммед ан-Надим (X в.): «Абдаллах Мухаммед-ибн-Абдус ал-Джахшиари…[14] начал составлять книгу, для которой [решил] отобрать тысячу сказок из повестей арабов, персов, греков и других народов; каждый рассказ стоял сам по себе и не был связан с прочими. Джахшиари созывал сказочников и брал у них то, что ему нравилось, а он был человек достойный. Таким образом, у него набралось четыреста восемьдесят ночей, на каждую ночь по одной полной сказке листов в пятьдесят или больше или меньше, но смерть поспешила к нему прежде, чем он выполнил то, что задумал, и собрал тысячу рассказов. Я видел несколько частей этого сборника».
Из приведенного отрывка видно, что ал-Джахшиари пытался создать свою собственную редакцию «Книги тысячи и одной ночи» (вернее, «Тысячи ночей»). Хотя он и не осуществил своего намерения, не исключено, что собранные им сказки или хотя бы часть их вошли в более поздние редакции «Ночей». Входили в их состав и иные сказки кроме тех, что собрал ал-Джахшиари.
Окончательная редакция «Тысячи и одной ночи», та, которая известна нам сейчас в русском переводе М. А. Салье, сложилась в XVII в. За много веков она вобрала в себя литературное наследство арабов, персов, индийцев и других народов. Среди ее источников был и греческий фольклор – древний и средневековый. «Тысяча и одна ночь» подвергалась столь многочисленным переработкам, что зачастую в одной отдельно взятой сказке можно проследить самые различные влияния, которые самым причудливым образом переплетаются между собой. В качестве примера укажем на «Повесть о везире царя Юнана».
В этой сказке уже в самом ее начале встречается невероятное утверждение о том, что в «древние времена и минувшие века и столетия был в городе персов и в земле Румана царь по имени Юнан». Рассказчика нисколько не смущает то, что «земля Румана» (Византия) и «город персов» находятся в разных странах, для него это неважно, важна занимательность рассказа. У царя говорящее имя, которое указывает на его византийское происхождение (Юнан – по-арабски Греция). В то же время в этой сказке упоминается типично иранская игра – конное поло. Царь болеет проказой, от которой его излечивает мудрый врач, о котором сказано, что «он читал книги греческие, персидские, византийские, арабские и сирийские, знал врачевание и науку о звездах и усвоил их правила и основы, их пользу и вред, и он знал также все растения и травы, свежие и сухие, полезные и вредные, и изучил философию, и постиг все науки и прочее».
Как видно, в этой сказке мирно уживаются между собой иранские и греко-византийские реалии, различные культурные пласты накладываются один на другой.
Греческое влияние не обошло, по-видимому, и знаменитую историю Синдбада-морехода. В рассказе о его первом путешествии упоминается огромная рыба, которую путешественники приняли за остров. Этот мотив, как предполагают, проник в сказку из «Жизнеописания Александра Великого» Псевдо-Каллисфена.[15]
Во время третьего путешествия Синдбад и его спутники попадают во дворец к великану, который начинает пожирать путешественников, поджаривая их на вертеле. Тогда оставшиеся в живых пленники бегут, предварительно ослепив людоеда двумя раскаленными железными вертелами. Тот зовет на помощь женщину-великаншу, и они начинают бросать камни в судно, на котором спасаются беглецы. Спастись удается одному лишь Синдбаду и двум его спутникам. Остальные погибают.
Этот мотив мог проникнуть в историю Синдбада из «Одиссеи» Гомера, где Одиссей и его спутники дважды попадают к великанам. Первый раз они оказываются на острове одноглазых великанов-циклопов (киклопов). Циклоп Полифем запирает их в своей пещере и начинает пожирать одного за другим. Тогда Одиссей и его оставшиеся в живых спутники ослепляют циклопа обожженным в костре колом и спасаются бегством. Полифем преследует беглецов и, отломив от вершины горы утес, бросает его вслед их кораблю. Утес не попадает в цель, и судно уходит в море.
Второй раз Одиссей и его спутники попадают к великанам-лестригонам. Их царь съедает одного из них, другие путешественники убегают. Лестригоны бросают огромные камни, убивают многих из спутников Одиссея и, нанизав их на колья, уносят с собой. Самому Одиссею с немногими товарищами удается спастись. Их корабль выходит в море и благополучно покидает страну лестригонов.
Как видно, мотив приключений Синдбада у великанов, если он действительно проник в «Тысячу и одну ночь» из «Одиссеи», не был заимствован из нее непосредственно, а дошел, скорее всего, через многочисленные передачи. Мы видим это из того, что различные его детали заимствованы из разных мест поэмы Гомера. Ослепление великана раскаленными вертелами могло быть навеяно пребыванием Одиссея на острове циклопов, где Полифема ослепили обожженным колом. Такая деталь, как забрасывание судов камнями, встречается как в описании приключений Одиссея у циклопов, так и у лестригонов. Наконец, целиком из пребывания у лестригонов могли прийти в третье путешествие Синдбада такие детали, как дворец великана (царь лестригонов тоже съел одного из спутников Одиссея в своем дворце) и убийство камнями большинства спутников главного героя (утес, брошенный Полифемом, никого не убил). Если циклоп съедает товарищей Одиссея живьем, то великан из арабской сказки поджаривает своих пленников на вертеле. Эта деталь, возможно, также была навеяна сообщением Гомера о том, что лестригоны унесли спутников Одиссея, нанизав их на колья наподобие вертелов.
Кроме греческого, арабские авторы использовали фольклор и других народов стран бывшего византийского региона. В сочинениях арабских историков, писавших о Древнем Египте, встречается много сказочных мотивов, восходящих к фольклору коптов.
Усвоение арабами культурных достижений
