Все оттенки боли - Наталья Штурм

Муж не нашелся что ответить. Слыть рогоносцем публично было уже не в его силах. А получить разнос от начальства — вообще нитроглицириновая тема.

— Зачем ты снимала вашу встречу? — только и спросил он. когда жена вернулась с работы домой. — Ты же обещала, что все это останется только нашими проблемами. А теперь о твоем пошлом поведении знают родители, и я уверен, что уже не только они. Я ответственный работник, что ты со мной делаешь… У меня же слабое здоровье…

Таньке даже жалко его стало. Ну кто виноват, что она его не любит?! Ни он. ни она. Родители виноваты, что выдали ее замуж за первого же кандидата… в члены ЦК. А она вот теперь мучается угрызениями совести.

— Давай жить отдельно. — вдруг предложил муж. — Я сниму себе квартиру. Может, твои мозги встанут на место, когда останешься одна.

Таня вдруг стала слабо сопротивляться, ей не хотелось так быстро и кардинально менять уклад жизни. Она слабо возразила:

— Но ведь Мухаммеда сейчас нет! Он выполняет интернациональный долг. Родине помогает. Что тебе не нравится?

— Ты, — ответил муж, собрал сумку и тихо ушел.

Даже дверью не хлопнул.

Танька сначала расстроилась, даже поплакала. Может, хлопнул, не плакала бы. Но потом она позвонила мне, и вывод напросился сам собой: рано или поздно все равно конец один. Так лучше пусть сейчас, чем потом. Наши мысли были целиком обращены к событиям в Афганистане и вестям от Мухаммеда. Грусти о муже в сердце Тани места не нашлось.

А через полтора месяца, в январе 1987 года, муж Тани по фамилии Счастливый умер от обширного инфаркта прямо во время чтения доклада Михаилом Сергеевичем Горбачевым о «Перестройке и кадровой политике партии».

Может быть, слушая доклад, он думал о том, что все зря: его фанатичная преданность делу партии, желание всем угождать и не раскачивать лодку, молчать, соглашаться, терпеть, любить тех, кто тебя не любит. Ведь меняется политика и все меняется: летят головы, усматривается злонамеренность и никто никому не верит в непрерывной внутриполитической драке. Следят, прослушивают, гадят.

Тем. кто вчера их прослушивал, следил и гадил. Новые политические вожди ставят на должности своих проверенных соратников, укрепляя межклановые отношения. Человеческие потери при смене власти неизбежны как для простых людей, так и для тех. кто некогда ими правил. Он один из «бывших» проигравшего режима, и его дни сочтены. Скоро начнутся серьезные и массовые разборки; кто уцелеет, начнет бороться, чтобы взять реванш, а у него нет ни тыла, ни оружия. У него есть только любимая книга «Комиксы Херлуфа Бидструпа», по которой и через тысячу лет политических баталий можно будет легко догадаться, что ничего не меняется и не прощается, и хорошее легко забывается…

Глава 9

Собственный гений

— Ну, скоро он?! — волновалась Светка, боясь встретить на служебном входе кого-нибудь из балета.

— Не дергайся, он же гримируется, — сама волновалась я.

Александр всегда появлялся эффектно. Что придумает на этот раз? Я так нервничала, словно мне сейчас выходить на сцену Большого театра в партии графа Водемона из оперы «Иоланта».

Он давал мне билеты, иногда контрамарки на все свои спектакли. И хоть я уже наизусть могла спеть любую партию, все равно каждый раз с трепетом шла на очередной спектакль и никогда не отказывалась. Я знала, что ему необходимы мои глаза и уши в зале. Что именно ко мне он будет обращаться, когда будет петь ариозо Германна «Прости небесное созданье, что я нарушил твой покой» или арию Хозе «Видишь, как свято сохраняю цветок, что ты мне подарила…» и многие другие арии, дуэты, терцеты, которые выучивал с поразительном быстротой.

Действительно, этот человек был отмечен богом. Выжил в тяжелейшей автокатастрофе, через месяц уже пел с Образцовой «Кармен», влюблял в себя женщин безотказно, при этом будучи далеко не красавцем. Был беспощаден к своему здоровью, не следил за режимом, изнашивая свой организм бессонными ночами и широкими застольями, и, несмотря на такой самоубийственный график, никогда не хандрил, не брал больничный, не отказывался работать на износ. Практически все партии были «героические», так же как и стиль жизни — до победного. Им можно было только восхищаться, потому что, когда любишь Певца, его человеческие качества не имеют значения.

В большинстве своем, за редким исключением, служители оперного искусства — крайне эгоистичные люди, зацикленные только на своем голосе. Все вокруг должны служить ему, холить и нежить. Это специфика жанра. Все подчинено одному — чтобы голос звучал и бралось верхнее до. Нельзя, чтобы дуло, морозило; нельзя острого, холодного, невысыпаться, кричать, долго говорить по телефону; последний секс за неделю до спектакля, а до Радамеса (опера Верди «Аида») — и того больше; запрещен кондиционер, орехи. На бумаге выглядит карикатурно, но на самом деле, если все соблюдается, зритель в зале получает отличный продукт и народ ликует.

В истории с Александром было все наоборот. Режим он не соблюдал. И на удивление все равно всегда «звучал». Наверное, еще и это вызывало в нем восторг и восхищение. Хотя заниматься таким самоуничтожением всю жизнь ни у кого еще не получалось. Но для меня, студентки первого курса музыкального училища, он был королем на оперном Олимпе, небожителем. Я видела все его недостатки, но не принимала их во внимание, поскольку талант выше, за него многое можно простить.

Я просто была влюблена в его голос.

…Он вышел из служебного входа в костюме графа Водемона. неся на кончике шпаги билет.

— Ух ты, — прошептала обалдевшая Светка, — умеет очаровать, подлец!

Это был сногсшибательный роман. В прямом смысле слова.

Когда он звонил мне домой, я как дура хватала трубку с первого гудка. Он говорил мне: «Приезжай! Я БЕ-ЗУМ-НО соскучился!» И я верила безоговорочно.

Хотя манера произносить слова театрально и нараспев, как речитатив перед арией, вызывала у меня всегда улыбку, я покупалась на эту милую ложь и, сбивая на ходу столы, стулья и маму, неслась к двери, чтобы он долго не ждал.

Я приезжала на такси или на троллейбусе — он снял квартиру недалеко от моего дома. Не думаю, что специально, просто совпадение. Но помню, что в те дни, когда он не звал меня к себе, я, проезжая мимо его дома, даже боялась смотреть на его окна и уж тем более звонить.

Деликатное отношение к личному пространству мужчины, видимо, было заложено во мне с рождения. Я никогда никому не звонила сама. Чисто интуитивно понимала, что, если мужчина хочет видеть женщину, он сам ее из-под земли достанет. На этот счет существуют разные мнения, и многие мои подруги «за мужчин» додумывали их желания, звонили, «доставали» и откровенно предлагали себя.

Может, с робкими и нерешительными так и надо. Но для меня самое страшное было, если пострадает мое самолюбие.

Я высчитывала дни до очередного Сашиного спектакля, как муж месячные своей жены. И точно знала, когда ему «можно», а когда «нельзя». Светка высмеивала меня, но мои мысли были только об одном — не навредить. Чтобы Сашеньке было комфортно, чтобы не искушать его романтической встречей. Поэтому я ждала и ждала звонка, готовая нестись к нему «по первому мановению пальца», как комментировала моя мама.

Когда он не звонил, я про себя додумывала, что он учит очередную партию. В тот год у него была премьера за премьерой, и в те дни он репетировал Канио в «Паяцах».

Музыкальные критики признали, что эта партия одна из лучших в его репертуаре. Сравнивали с Владимиром Атлантовым — непревзойденным лирико-драматическим тенором. Александр очень гордился этими отзывами и каждый раз после очередного спектакля звонил мне. я неслась к нему, и начинался разбор полетов.

Сила голоса, насыщенность обертонами, невероятно красивый тембр плюс природный артистизм влюбляли поклонников оперы. Понятно, что после каждого триумфа у Саши сносило крышу, и при встрече он часами обсуждал собственный гений с бокалом вина в руке.

А я ему вторила. Потому что критиковать можно было лишь какую-нибудь мелочь, типа пришитого красного лоскута на груди Вертера, который только что «застрелился». Все остальное критике не подлежало, да не больно-то и хотелось. Моя задача — чтобы с него пылинки не упало, чтобы ни одна морщинка не потревожила его лоб.

Так любит первая скрипка дирижера, молодая актриса — режиссера, студентка — профессора, медсестра — врача.

После ночи, проведенной с ним. я бежала через дорогу в свое училище и яростно начинала учиться. Итальянский, сольфеджио, ансамбль и главное — вокал! Для кого-то просто предметы, для меня — важные трамплины к достижению цели.

Я стеснялась при нем петь. Он просил, но неактивно, и я выдыхала с облегчением. Комплексы переполняли меня, даже ноту не могла выдавить в его присутствии. Александр всего-то был старше меня на пять лет. а мне казалось, что на полвека.