Курортное убийство - Жан-Люк Банналек

– Официально заявляю: ответ на этот вопрос имеет решающее значение для успешного расследования дела.

Дюпену было ясно, что Реглас не желает уступать и расценит такой ответ как провокацию. Но ответ был по существу и соответствовал реальному положению вещей.

– В таком случае мы немедленно приступим к работе. Я сейчас вызову своих сотрудников.

Реглас сумел взять себя в руки, и мысленно Дюпен снял перед ним шляпу.

– Значит, вам неизвестна такая же картина, которую мог бы написать Гоген?

– Нет, как я уже сказал, имитатор совершил смехотворную ошибку. Это не копия, это – фальсификация.

– Но давайте подойдем к этому вопросу чисто теоретически. Как вы думаете, могла бы эта картина принадлежать кисти Гогена?

– Этот вопрос лишен практического смысла.

– Это я понимаю.

Реглас посмотрел комиссару в глаза, на мгновение задумался, а потом произнес:

– Ну, я думаю, что он вполне мог это написать. В известной мере манера похожа на манеру Гогена.

Теперь в недоумение пришел Дюпен. Ему стало неловко. Напрасно он ожидал нападения от Регласа.

– Спасибо, спасибо за вашу оценку.

Он откашлялся.

– Хорошо, я звоню моим сотрудникам.

Реглас сунул руку в карман пиджака и стремительно вышел из помещения с телефоном в руке. Дюпен не произнес больше ни слова.

Незадолго до восьми часов Дюпен вошел в кафе для завтраков. Он попросил администрацию отеля не беспокоить его и гостью до половины девятого. Мари Морган Кассель уже сидела в столовой за маленьким столиком у окна. Перед ней стояла большая чашка кофе со сливками. Стол украшала корзинка с шоколадными круассанами, бриошами и багетами, на тарелке Дюпен увидел мармелад и масло. Кроме того, был здесь и бретонский пирог, неповторимый вкус которого определяла смесь подсоленного теста и сахара. Здесь же стояла корзинка с фруктами и йогуртами. Мадам Мендю постаралась изо всех сил. Посреди всего этого кулинарного великолепия красовался ноутбук.

– С добрым утром, мадам Кассель! Как спалось?

Профессор приветливо улыбнулась Дюпену, кокетливо склонив голову. Волосы мадам Кассель были влажными – видимо, она только что приняла душ.

– С добрым утром. Знаете, я не большой любитель долго спать и никогда им не была. – Она пожала плечами. – Но это даже неплохо. Ночь была очень спокойной, если вы это имеете в виду. Во всяком случае, я без помех занималась нужными поисками.

На лице Мари Морган Кассель не было никаких следов утомления. Наоборот, она выглядела свежей и отдохнувшей.

– Вы что-нибудь нашли?

Дюпен сел за столик.

– Нет никаких указаний на то, что есть еще один окончательный вариант «Видения после проповеди» – картины на ту же тему. Складывается впечатление, что Гоген никогда не работал над вторым вариантом картины.

Мадам Кассель не стала тратить время на преамбулы, а сразу перешла к делу.

– Но теоретически это не исключено.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду одно. Гоген иногда довольно критически перерабатывал один и тот же художественный сюжет, если он сильно его занимал. Иногда он писал довольно много картин на одну и ту же тему, варьируя детали, мотивы и перспективу. У «Видения» существует большое количество эскизов, набросков и маленьких предварительных картин, разрабатывающих какие-либо аспекты целостного полотна. Гоген варьировал разные элементы, по-иному их компоновал. Я все еще раз тщательно просмотрела и обнаружила нечто поразительное.

Мадам Кассель просто сияла.

– Вот, посмотрите. Я кое-что нашла в специальном хранилище музея Орсэ. Там организован научный банк данных, где собраны электронные копии всех картин Гогена – в том числе и из частных коллекций. Об этих картинах вообще было мало что известно.

Она развернула ноутбук. Дюпен взглянул на экран. Рисунок был мелкий, и разглядеть его было трудно.

– Это эскиз – пятнадцать на двенадцать сантиметров. Качество снимка невысокое. Но на нем видна одна решающая деталь.

Слева и внизу на картинке были видны схематические контуры, обозначенные черными отчетливыми линиями, нанесенными на поверхность. В центре виднелся направленный вертикально ствол дерева, от которого в верхней части картины отходил короткий сук. Но главным в этом эскизе был фон – ярко-оранжевый фон, словно весь эскиз был нарисован на оранжевой цветной бумаге.

– Он пробовал и это. Гоген испробовал оранжевый фон. Это просто невероятно.

Дюпен не вполне понял, что хотела этим сказать мадам Кассель.

– Таким образом, само существование этого наброска делает несколько более вероятным существование оригинала картины, копия которой висит в ресторане.

– Несколько более вероятным?

В дверь громко и решительно постучали. Дюпен не успел набрать в легкие воздух и крикнуть: «Позже!» – как дверь открылась и на пороге появился запыхавшийся Кадег. Он был бледен как полотно и говорил заикаясь.

– У нас, – проговорил он и перевел дух, – у нас еще один труп, господин комиссар.

Дюпен и мадам Кассель едва сдержали улыбку. Появление Кадега напоминало плохо разыгранную сцену любительского спектакля.

– Нам надо немедленно ехать, господин комиссар.

Дюпен вскочил на ноги с такой же театральностью, с какой Кадег ворвался в кафе для завтраков, не зная, что сказать.

– Да, да, я уже иду, – пробормотал он.

Труп был сильно изуродован. Положение рук и ног относительно туловища было устрашающе неестественным. Конечности были, видимо, во многих местах переломаны. Брюки и свитер были разорваны, так же как кожа на коленях, плечах и груди. Левая сторона головы была разбита. Обветренные штормами утесы в этом месте побережья были очень коварны. Эти скалы, высотой тридцать – сорок метров, отвесные, иссеченные глубокими расщелинами, острые и крутые, хотя и пористые, были очень опасны. Падение с этих скал даже с небольшой высоты могло стать смертельным. Луак Пеннек, должно быть, несколько раз ударился о выступы скал, прежде чем упасть на песчаный пляж в зоне прибоя. Было невозможно определить, был ли он жив сразу после падения, пролежав несколько часов в тщетном ожидании помощи. Сильный дождь и ветер уничтожили все следы, только между большими камнями песок был красным от крови.

Ветер дул частыми и сильными порывами, струи дождя, увлекаемые ветром, хлестали в лицо, как бичи. Было уже половина девятого, но светлее еще не стало. Небо было затянуто низкими, иссиня-черными тучами, висевшими над морем. Пеннек лежал приблизительно в двухстах метрах от пляжа «Таити», любимого пляжа Дюпена. Отсюда были видны два продолговатых романтических островка. На машине от Понт-Авена до пляжа можно было доехать за десять минут. Еще вчера туристы и отпускники наслаждались здесь великолепным летним днем. Дети плескались в синевато-бирюзовой воде и играли в мелком белом песке. Этот пляж было невозможно отличить от пляжа в тропиках, но сегодня берег являл собой апокалиптическую картину конца света.

По вершинам скал от восточного края пляжа вела узкая дорожка, опасно извивавшаяся вдоль побережья (это была старая тропа контрабандистов, как с гордостью говорили местные жители). Дорога эта вела в Роспико и дальше, до Порт-Манеша. Это была природоохранная зона, поэтому людей здесь обычно было очень немного. Дорога, правда, была сказочно красива. Иногда Дюпен любил прогуляться по ней.

Реглас приехал вместе с Дюпеном на его машине. Риваль и Кадег сели во вторую машину и приехали на место происшествия почти одновременно с комиссаром.

Пеннека обнаружила женщина, совершавшая утреннюю пробежку, и тотчас сообщила об этом в полицию. Оба коллеги из Понт-Авена прибыли сюда первыми и сейчас находились наверху, на дороге, которую было едва видно снизу – такой низкой была облачность. Боннек ждал Дюпена на стоянке, откуда проводил к тому месту, где лежал труп Луака Пеннека.

Они обступили тело – Риваль, Кадег, Реглас и Дюпен. Дойдя сюда от стоянки, они успели промокнуть до нитки. Картина была безрадостной. Первым заговорил Реглас:

– Нам надо немедленно приступить к поиску следов на дороге. Мы должны срочно выяснить, нет ли признаков присутствия второго человека.

– Да, это надо сделать как можно скорее, – отозвался Дюпен, признавая правоту Регласа. От этого зависело многое.

– Надо спешить, пока дождь не смыл следы, если они были неглубокими. Сейчас прибудет моя команда.

Реглас повернулся и принялся проворно, но соблюдая понятную осторожность, карабкаться вверх по склону скалы. Дождь и морские брызги сделали камни опасно скользкими. Риваль, Кадег и Дюпен остались возле трупа. Все молчали – просто стояли и смотрели, словно выполняя странное религиозное таинство.

Первым нарушил молчание Кадег. Он заговорил, изо всех сил стараясь говорить коротко и по-деловому:

– Вам надо немедленно оповестить мадам Пеннек о смерти ее мужа, господин комиссар. Это сейчас самое важное.