Земля (сентябрь 2007) - журнал Русская жизнь

Валерий Пыхов пострадал меньше других, он стоял чуть в стороне, за выпарной станцией. «А у Сереги, - говорит слесарь Николай Жигулин о Сергее Прибыткове, самом молодом (27-летнем) слесаре в бригаде, - у Сереги мозгов нет с макушкой и одного глаза». Слесарь Жигулин рассказывает о том, что у Сереги нет мозгов, как будто пересказывает какой-то фильм, но его можно понять, потому что он с утра сильно пьян. И то, что пьян, понять можно: Жигулин был в бригаде ремонтников четвертым. И тем вечером отпросился у начальства домой пораньше, копать картошку. Взрыв услышал, когда был у проходной. «Еще подумал: вовремя ушел, там громыхает что-то», - смеется Жигулин. Смеется, а глаза заплаканные.

IV.

Восемь вечера - это не рабочий день, и в пресс-релизе справедливо сказано, что «никто из людей не должен был находиться рядом с коллектором в это время». То есть получается, что Пыхов, Прибытков и Коростылев сами, от нечего делать, собрались в коллекторе и давай устраивать предпусковую проверку пара. На самом деле утром пятого числа должны были пускать завод. Потому что грузовики со свеклой едут, а хранилище не резиновое.

Перелешинский завод, как и все сахарные заводы Черноземья (в Воронежской области таких заводов девять), работает не круглый год: график естественным образом привязан к сезону. В начале осени собирают сахарную свеклу. Собирают и везут на завод, который к этому времени должен быть запущен. Свеклу на заводе перерабатывают месяца два, до начала ноября. Потом свекла заканчивается, и завод останавливают до следующей осени. И каждый раз в конце августа директор спохватывается, что скоро надо опять пускать предприятие. Так и возникают сверхурочные работы и предпусковые проверки пара.

Хотя, конечно, рабочие сами кровно заинтересованы в том, чтобы завод заработал как можно скорее. Когда завод работает, им платят зарплату: от двух до четырех тысяч рублей в месяц. Когда не работает, получают они по десять процентов. У Валерия Пыхова десять месяцев в году выходило по четыреста рублей в месяц. Зарплата Валентины на водокачке - полторы тысячи. «Но вы не думайте, что мы бедно жили, - пугается непонятно чего Валентина. - У нас огород есть, картошка, тыква, помидоры. Ну и у мамы пенсия хорошая». Мама Валентины, теща покойного, тоже в черном. Сидит на грядке, на сваленных горкой тыквах и плачет. Внук Юра приносит ей кружку воды и включается в разговор о деньгах. «Я в Воронеже работаю, я электрик. Работа - две лампочки в месяц вкручиваю. И выходит у меня за это девять тысяч. А у дяди Валеры было четыре, ну как так можно?»

Надеюсь, я больше никогда не побываю в Перелешине, потому что Юра очень боялся, что его «Ну как так можно?» будет процитировано в печати, и просил меня его не цитировать. Юра очень боится, что семья его родителей из-за его неосторожного слова подвергнется репрессиям со стороны заводского руководства и его службы безопасности. Но я все-таки его процитирую, потому что в самом деле: ну как так можно, а?

V.

У Пыховых мы были на следующий после взрыва день. Гроб с телом Валерия Пыхова в дом привезли только наутро - в день похорон. А накануне в Перелешине гастролировала похоронная контора из райцентра Панино, по такому случаю устроившая в поселке антираспродажу, предлагая 250-рублевые венки по 400. Народ брал, целый КамАЗ венков раскупили.

Отпевали погибших на улице, через дорогу от заводской проходной, возле круглой бетонной клумбы между заводом и заводоуправлением. От администрации присутствовала секретарша, брюнетка в брючном костюме и на шпильках. Директор уехал в Панино, дела. Рабочих, продолжающих ускоренно готовить завод к пуску (свеклу-то завозят), выпустили попрощаться на полчаса. Школьникам тоже разрешили не ходить на занятия (школа в райцентре), тем более что желтый школьный автобус задействовали для перевозки родственников на кладбище.

Час дня, жара, над улицей кружатся стаи ворон: они любят оставшуюся от производства сахара патоку. Ворон здесь вообще много, и очень красиво получается, когда ворона садится на гору известнякового булыжника (знаете же, почему сахар получается белым? Его известью отбеливают), - как на картине Верещагина «Апофеоз войны».

По одну сторону улицы Заводской у магазина «Кедр» сотни две хмурых мужчин в поношенных грязных спецовках; через дорогу, у магазина «Березка», сотни четыре женщин и детей в чем-то турецком или китайском, но, в общем, неотличимом от рабочих костюмов мужей и отцов. Стоят, ждут. Кто-то горячо доказывает, что надо было открывать два вентиля: один на атмосферу, второй на две. Кто-то вспоминает такое же ЧП в 1981 году, когда погибли пять человек; рассказчик утверждает, что, как и Жигулин теперь, он должен был быть в той бригаде, но ему, конечно, никто не верит. Еще кто-то даже рассказывает анекдот. Слушатели, впрочем, не смеются.

Гробы несут со стороны дома Пыховых (Коростылев жил там же, а Прибытков был холостяк, поэтому его тоже привезли на Мира; о том, что Прибытков - самый молодой, много говорили в толпе, но не в смысле «жалко, ему бы еще жить и жить», а - «слава Богу, что жениться не успел, плакать по нему некому». Где живут родители Коростылева, неизвестно, главное - не местные). Но не выносят сразу на Заводскую, а проносят через все Перелешино - по Солнечной и по той улице, на которой нет табличек. Принесли. Ставят на табуретки у клумбы. Рабочие кучей переходят дорогу, становятся вокруг гробов. Крышки и деревянные кресты дожидаются своего часа в сторонке.

Участковый-капитан хоть и местный, но почему-то мнется поодаль от остальных. Так же, как и докторша в белом халате с бутылкой минеральной воды в руках. Духовой оркестр, мужички в пыльных спортивных костюмах, время от времени заводят Шопена, но обрывают на половине, для другой половины нет нот. Рабочие без особых эмоций обсуждают, что у кого оторвало и кому теперь придется чинить пароконтактный сборник.

Пароконтактный сборник - это горизонтальный цилиндрический сосуд на двух опорах с патрубками (собственно, он и взорвался). Через один патрубок от котла поступает пар, через остальные пар распределяется по трубам между цехами. Аварийных клапанов на пароконтактном сборнике не было. Ну и заглушки, как справедливо написано в пресс-релизе, поставлены двадцать лет назад, и вообще странно, почему они выдержали так долго. Впрочем, про старые заглушки в пресс-релизе написали сгоряча. Созданная на заводе комиссия (директор, начальник ТЭЦ и инженер по технике безопасности) уже сделала предварительный вывод: котел взорвался из-за того, что бригада слесарей в составе Прибыткова, Пыхова и Коростылева нарушила правила техники безопасности. Этот факт комиссия оценила как вдвойне ужасный, поскольку все трое расписывались в журнале инструктажа, то есть знали, что правила нарушать нельзя (кстати, накануне в доме Пыховых Юра рассказывал мне, как он после армии пришел работать на сахарный завод, отметив с утра трудоустройство - разумеется, свекловичным самогоном, - и ничего, прошел инструктаж и расписался в журнале, все нормально).

О предварительном выводе комиссии рабочим уже объявили, и рабочие в ответ на мое «Кто виноват?» равнодушно показывают на гробы. «Вот те, что там лежат, они и виноваты». Рабочие так говорят не потому, что им не жалко погибших товарищей или, допустим, они верят комиссии, а просто - ну а что тут сделаешь или скажешь? По-другому не бывает.

Мы с фотографом единственные журналисты на отпевании. Воронежская пресса готовится к Дню города, да и вообще - это только по официальной версии директор уехал в Панино, а на самом деле вроде бы в Воронеж, договариваться с кем-то. Может, и с телевидением заодно договорился, черт его знает.

VI.

Из Панина приехал батюшка, крепкий дяденька лет сорока. Речь его была выдержана скорее в светской манере. «Молитесь за них, пожалуйста. Я понимаю, что молиться будут только родные, но вы тоже молитесь. Время придет, когда мы все встретимся там, а пока пусть наши молитвы будут им милостыней».

Больше никаких речей. Батюшку перебивает тоненький, жалобный, но все равно какой-то мерзкий заводской гудок - и в память о погибших, и в том смысле, что пора работать, потому что свеклу завозят и завод надо пускать. Толпа редеет, рабочие уходят за проходную. Те, у кого смена не сейчас, тоже уходят - к «Березке». Остаются женщины, дети и представители службы безопасности.

Гробы поднимают с табуреток, и на ту, на которой только что стоял гроб с телом Ивана Коростылева, сажают его жену Катю. Когда подняли гроб, она потеряла сознание. Служба безопасности суетится, кто-то зовет врача, подбегает докторша со своей минералкой, набирает полный рот воды и брызгает в лицо Кате. Катя не реагирует, докторша лупит ее по щекам, охранники берут Катю под руки и тащат к медпункту.

Гробы заносят за здание заводоуправления, процессия топчется: куда нести дальше, непонятно, весь транспорт остался на Мира у дома Пыховых. Кто-то предлагает донести до конца улицы: «Туда еще не носили». Несут. В середине улицы процессия теснится на обочину: школьный автобус и два грузовика догнали людей.