Götterdämmerung: cтихи и баллады - Всеволод Емелин

Лирическое

Посвящается Всемирному дню поэзии 21 марта

Над Москвою ранняя весна.Между луж иду я, как по лезвию.Сколько же оттаяло говна,И еще Всемирный день поэзии.

По поводу недопущения альманаха “Воздух” на сайт “Журнальный зал”

Из цикла “Стихи о современной русской поэзии”

Увяли розы,Окончен бал,Не взяли “Воздух”В “Журнальный зал”.

Молодые пидарасы (обиженно):

Вернулся Сталин!Кирдык настал!И нас не взялиВ “Журнальный зал”.

Старые евреи (угрюмо):

Какой вам зал! Ведь место вашеПод шконкой, около параши!

Все вместе:

Вагон навозаЗазря пропал,Не взяли “Воздух”В “Журнальный зал”.

Безнадежная песня

Вот трясут мои плечи:— Эй, мужчина, не спать!Остановка конечная!Вылезай, твою мать!

Из автобуса в вечер яНеуклюже шагнул,Взяв клеенчатый, клетчатый,Челноковский баул.

И от станции в сторонуЯ побрел вдоль оград,Где стоит над заборамиЯдовитый закат.

Не сверкает здесь золото,Здесь огни не горят,Ни деревни, ни города,Слобода да посад.

Здесь Всевышний насупился,Здесь ни моря, ни гор,На бесплодных, на супесяхЗдесь живут с давних пор.

Под свинцовыми тучамиВозле мутной рекиЭти люди живучиеСловно те сорняки.

Налетали татары лиЛютой смертью в седле —Царь с князьями-боярамиХоронился в Кремле.

Чтоб со стен белокаменныхНаблюдать, как горятГородские окраины,Слобода да посад.

Но чуть пепел рассеетсяИ отхлынет номад,Воскресал вроде ФениксаРазоренный посад.

Сквозь кострища, проплешины,Толщу снега и льдаПробивались, сердешные,Как в саду лебеда.

Крыши дранкою крыли,Расцепляли вагоны.Наполняли бутылиГолубым самогоном.

Вешали занавескиНе бедней городских,Громыхали железкамиВ небольших мастерских.

В огородах потели,Запасали компот,Пропивали в неделю,Что скопили за год.

Чтили батьку усатогоИ, как камень ко дну,Уходили солдатамиНа любую войну.

На Страстной яйца красили,Чтоб держаться корней,Отмечали все праздникиДевять дней, сорок дней…

И под пенье метелиУ заклеенной рамыТелевизор смотрелиДолгими вечерами.

Где на главном каналеПолитолог-еврейВсе запугивал вамиМалолетних детей.

Здесь любили подраться.Ловко били под дых.На субботние танцыНе пускали чужих.

Здесь в глухих подворотняхНабирали ребят,Кого — в Черную сотнюКого — в красный Джихад.

Славить мудрость начальства,Разгонять гей-парад,Ты на все ведь согласна,Слобода да посад.

Пели песни кабацкие,Рвали воротникиСлободские, посадскиеВы мои земляки.

Помню комнатку спальную,Где ковер на стене,Шкафчик с плошкой хрустальною,Ветка вишни в окне.

Детский взгляд из-под челочкиНасторожен и смел,И три книжки на полочкеСерии ЖЗЛ.

В синей стираной маечкеИ в спортивных штанахВот сижу я на лавочке,С мятой “Примой” в зубах.

От летящего времениБезнадежно отстав,Я глазами похмельнымиПровожаю состав.

Подражание Дмитрию Александровичу Пригову

Вот радиоведущий ПидарасМне сообщает, затаив дыхание,Что щас споет поющий Пидарас,И я скорей напряг свое внимание,А тут телеведущий ПидарасНемедля обратил мое внимание,Что щас танцующий станцует Пидарас,Имеющий заслуженное звание.И вот выходит на подмостки Пидарас,Вокруг него нездешнее сияние.Его подстриг парикмахер Пидарас,Его наряд придумал Пидарас,Его в стихах восславил Пидарас,Нарисовал художник Пидарас,Запечатлел фотограф Пидарас,Поставил представленье Пидарас,И это они сделали для нас,Для эстетического воспитания…А мы, козлы…Эх!

Подражание Дмитрию Александровичу Пригову-2

Вот если ты, положим, нееврейИ ты, положим, скажешь нееврею,Что он еврей,То ничего, скорееВсего, тогда не будетИли в ответ услышишь: “Сам Еврей!”

А если ты, представим, сам еврейИ ты другому выскажешь еврею,Что он еврей,То будет все о’кей?Ведь жизнь, она и проще и сложнее.

Но если ты, допустим, нееврей,И ты зачем-то вдруг еврею скажешь,Что он еврей,То сразу станешь ты палач концлагерей,Ты станешь Гиммлер, и ты станешь Борман,Ты станешь Мюллер или Кальтенбруннер,Ты станешь Айсман или гнусный Холтоф,Но Штирлицем не станешь никогда!И не надейся даже.

Подражание Дмитрию Александровичу Пригову-3

Вот Средний класс спускается в подъезд,Вот он выходит на автостоянку,Конечно, у него не “мерседес”,Но у него своя есть иномарка.

Он энергичен, словно Билли Гейтс,Он съел свой легкий и полезный завтрак,Ему не нужен даром “мерседес”,Ведь он в свою садится иномарку.

Пускай пока весь его внешний видЯвляет собой некоторую странность,В дальнейшем он многопартийность нам                                                         сулит,А главное, сулит нам толерантность.Он армию контрактную сулит,И общество гражданское сулит,Но главное, сулит нам толерантность.

Пускай не завтра и не послезавтра,Но все равно ведь все-таки сулит.Ведь правда же, сулит?Сулит? Скажи, сулишь?Сулишь? Сулишь, скотина?Сулит.

Печень

Когда во французской столицеК власти пришел Саркози,В унылой московской больницеДелали мне УЗИ.

В загадочном аппаратеЧто-то квакало тихо,Была в белоснежном халатеМолодая врачиха.

Она мое бедное телоТерзала какой-то штукой,Лицо ее все мрачнелоИ искажалось мукой.

Горбились девичьи плечи,Сбирались у глаз морщины.

— Говно у вас, а не печень,Допрыгались вы, мужчина.Волной подкатились слезыК подслеповатым глазам.

— Поздно, мужчина, поздно,Поздно вам пить нарзан.

Есть ли на свете что-то,Что может отсрочить конец?Эссенциале Форте,Аллохол, Гепа-Мерц?

— Нет, мы таких не лечим, —Сказала она сквозь слезы. —Была бы больна ваша печеньЖировым гепатозом…

А тут, глянешь на мониторе,Сразу по коже мороз.Горе, какое горе!У вас, мужчина, цирроз.

В кабинете вдруг стало тихо,Словно что-то оборвалось.А ты лучше спроси, врачиха,Отчего у меня цирроз?

Откуда боли и опухоль,Печень ведь не из стали,По ней жернова эпохиКак танки проскрежетали.

Вот лежу посреди весны,Ультразвуком просвечен.История страныУгробила мою печень.

Как говорят в народе,Не все доживут до лета.Трещина мира проходитЧерез печень поэта.

Легкие и желудокПоглощают еду и воздух,А если кто очень умный,Тот все понимает мозгом.

А если кто очень добрый,Тот все пропускает сквозь сердце.Оно птицей стучится в ребра,Ищет, как в клетке, дверцу.

У каждого свои судьбы,Своя выпадает карта.Умный — умрет от инсульта.Добрый — умрет от инфаркта.

А кто не добр, не умен,Рифмует розы-морозы,Тот, пожелтев, как лимон,В муках помрет от цирроза.

Есть в организмах разныхСвои вертикали власти.Мозг отдает приказы,Он здесь типа начальство.

Ниже, подобно плаксивой,Бесхребетной интеллигенции,Мечется, рефлексируетРуки ломает сердце.

Но все, что они начудятМолча, с утра до вечера,Словно пролетариат,Знай разгребает печень.

Мозг все думает что-то,В сердце горит любовь.А печень на грязных работах,Она очищает кровь.

Но стоит сменить точку зренияНа распределенье ролей,То ясно всем без сомнения,Что мозг конкретно еврей.

Прикидывает, экономит,Вылитый Рабинович,Алгеброю гармониюВсе проверяет, сволочь.

А сердце, оно капризное,Вспыхнет, подобно газу,Чем являет все признакиУроженца Кавказа.

То замирает мрачно,То как тротил взорвется.Сердце — оно горячее,Как характер у горца.

А печень, трудяга кроткая,Она держит ответ за базар.Она от ножа и водкиПринимает первый удар.

Печень, она все терпит,Она живет не по лжи.Она не боится смертиСовсем как русский мужик.

Она никому не перечит,Ей год за три идет.Она встает бедам навстречуИ в результате вот.

Как все русские люди,Солдаты фронта и тыла,Печень не позабудетВсе, что с народом было.

Докторша, я люблю тебя,Хоть ты мне годишься в дочки.Читай на экране компьютераРодной истории строчки.

Вот мертвых клеток слойПролег дорожкой багровою,Его оставил застойПортвейнами двухрублевыми.

А вот жировая прослойка,Жизни прямая опасность.Спасибо тебе, перестройка,Ускоренье и гласность.

Скрылись давно в тениГорбачев, Лигачев ли,Но до сих пор ониСидят у меня в печенках.

Где тот народный гнев?Демонстрации, митинги?Остался в тканях БФДа стеклоочистители.

А с победой конечнойДемократии и свободыСколько пришлось тебе, печень,Обезвредить паленых водок?

Черный вторник, дефолт,Замиренье Чечни —Все предъявили свой счетМоей несчастной печени.

Скоро двуглавый кречетСорвется камнем с небес,Изнуренную печеньОн до конца доест.

Ну что же. Никто не вечен,Каждого ждет могила.Так спи же спокойно, печень.Ты долгу не изменила.

Светлая память печени,Гулливеру среди лилипутов,Самому человечномуИз внутренних субпродуктов.

Письма крымского друга