Великий Линкольн. «Вылечить раны нации» - Борис Тененбаум

Вопрос был, пожалуй, дискуссионным. Конституция хранила на этот счет полное молчание, но Бьюкенен истолковал это молчание как согласие с его точкой зрения. Не могли же «отцы-основатели» заключить свое соглашение о « еще более совершенном союзе », имея в виду, что он может быть расторгнут? То есть это следовало понимать как поддержку новой администрации? Отнюдь нет – в своем послании конгрессу президент Бьюкенен обвинил штаты Севера в « ненужном нажиме » на штаты Юга. И он предложил им следующее: они должны запретить всякую пропаганду, направленную на отмену рабовладения, отменить правила, дающие бывшим рабам свободу, всячески способствовать поимке беглых на территории свободных штатов и принять конституционную поправку, дозволяющую рабство на национальных территориях.

А для полного примирения хорошо бы захватить Кубу и устроить там новый большой рабовладельческий штат – это могло бы успокоить южан, и они тогда, скорее всего, смогли бы вернуться в Союз после своего отделения. Ибо если у штатов нет законного права на отделение, то и « у федерального правительства нет законного права на то, чтобы заставить штаты оставаться в составе федерации …».

Бьюкенен считал свое предложение « разумным компромиссом » – и, наверное, это его мнение неплохо объясняет тот факт, что историки единодушно считают его самым плохим президентом в истории США.

Ну, его современники выражались на этот счет гораздо сильнее. Самое мягкое из того, что о нем говорилось, можно суммировать двумя словами – « старый идиот ». В сущности, он предлагал платформу партии унионистов, под знаменем которой на выборах выступал Брекенридж, вице-президент. Она была отвергнута огромным большинством, шестью избирателями из семи – и теперь, уже после выборов, уходящий президент предлагал сделать эту платформу частью Конституции США!

С другой стороны, если с предложением Бьюкенена о « разумном » соглашаться не хотелось, то что же следовало делать? Заставить штаты Юга делать что бы то ни было силой было затруднительно – федеральная армия насчитывала всего 16 тысяч человек, да и эти силы были рассеяны по гарнизонам крепостей или заняты борьбой с индейскими восстаниями на западных границах. Но и оставить все как есть было тоже нельзя – дурной пример Юга мог оказаться заразительным. Штаты северо-востока, стоящие на платформе аболиционистов, отделяться от Союза не хотели – зато имелось немало желающих отделиться от них.

По крайней мере, такого рода толки шли в штате Нью-Йорк. Мы знаем об этом из писем, которые получал из Нью-Йорка блестящий молодой инженер, Джордж Макклеллан – мы о нем еще услышим. Оставалось ожидать, что же скажет обо всем этом новоизбранный президент, Авраам Линкольн.

C 4 марта 1861 года ответственность за состояние Союза лежала на нем.

III

Как известно, всякая речь направлена на определенную аудиторию – именно ее оратор и хочет убедить в первую очередь. Инаугурационная речь Линкольна была направлена на людей, которые хотели бы сохранения Союза, и это было далеко не случайно. К 4 марта, то есть к моменту его вступления в должность, об отделении заявили 7 штатов – было критически важно, чтобы их примеру не последовали и другие. Кроме того, было чрезвычайно желательно сплотить население штатов Севера, – в конце концов, республиканцы собрали здесь 60 % голосов, что было достаточно для победы, но довольно далеко от единодушной поддержки. Надо сказать, что в этом отношении он встретил поддержку с довольно неожиданной стороны – в пользу безусловного сохранения Союза высказался сенатор Стивен Дуглас.

Линкольн начал свою речь самым миролюбивым образом:

«… Судя по всему, среди жителей южных штатов существуют опасения, что с приходом республиканской администрации их собственность, мирная жизнь и личная безопасность могут оказаться под угрозой. Однако для подобных опасений не было и нет никаких разумных оснований. В действительности всегда были и есть самые убедительные доказательства, свидетельствующие об обратном …»

Он добавил, что у него нет никаких намерений вмешиваться в ход дел в тех штатах, в которых рабовладение является частью существующего правопорядка: «…собственность, мир и безопасность любого региона никоим образом не будут подвергаться опасности со стороны приступающей к своим обязанностям администрации … любая защита, которую можно предоставить в соответствии с Конституцией и законами, будет предоставлена всем штатам, когда она будет законно востребована, по любому поводу и с одинаковой готовностью независимо от того, кем она запрашивается …»

Линкольн был даже настолько предупредителен по отношению к желаниям южан, что коснулся чувствительнейшего вопроса о выдаче беглых:

«… Много споров возникает относительно выдачи беглых слуг или работников. Статья, которую я сейчас зачитаю, записана в Конституции столь же понятно, как и всякая другая:

«Ни одно лицо, обязанное к службе или работе в каком-либо из штатов согласно его законам и бежавшее в другой штат, не может на основании законов или постановлений последнего освобождаться от этой службы или работы и должно быть выдано по требованию стороны, которая имеет право на такую службу или работу» …»

При желании это можно понять как согласие с требованиями южан, хотя лукавый автор речи «утопил проблему», поставив массу встречных вопросов насчет того, кто же именно будет осуществлять эту самую выдачу – федеральные власти или власти штатов? Поскольку, согласно самому Линкольну, федеральная власть не имела юрисдикции на территориях отдельных штатов, а власти северных штатов выдавать беглых рабов не хотели, то получалось, что « добрые намерения президента » некому выполнять. Но дальше, после всех этих реверансов, Авраам Линкольн заговорил о главном вопросе – о будущем Союза:

«… Семьдесят два года прошло со дня первой состоявшейся по нашей Конституции инаугурации президента. В течение этого периода пятнадцать различных в высшей степени выдающихся граждан один за другим осуществляли управление органами исполнительной власти. Они действовали вопреки многочисленным опасностям и, как правило, с большим успехом. И все же при всей масштабности прецедента сейчас я приступаю на короткий 4-летний конституционный срок к исполнению той же задачи в крайне трудной и необычной ситуации.

Раскол федерального Союза, выступавший доселе только как угроза, теперь предстает как устрашающая попытка осуществить его …»