Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я мотнула головой и направилась к дому. Быстро. Почти бегом.
Гости?
К Софье никто не приходил. Ко мне – тем паче. Даже с Одинцовским поверенным, который все норовил узнать, не надо ли мне чего, я общалась в порту. Раз в полгода. Наши тоже не совались лишний раз.
А тут…
Приоткрытая дверь.
И чужой резкий запах, в котором смешались вонь немытого тела и дешевого одеколона. Мужчина, почуяв меня, начал оборачиваться. А главное, потянулся к кобуре.
В моем собственном доме?!
Я добралась до него раньше. Короткий тычок в шею. И в последнее мгновение удержать руку, чтобы удар не стал смертельным. А потом подхватить тело, что стало заваливаться вбок.
– Да что ты с ней рассусоливаешь! – донеслось откуда-то изнутри.
Я вытащила из кобуры упавшего пистолет. Неплохой. И чистили его, смазывали. Проверила обойму. И сунула за пояс. Пригодится.
– Господин, вы…
– Дай я сам с ней поговорю…
Вот урод. Я принюхалась, поморщившись, – чужие запахи виделись темными пятнами. Трое… этот, что лежит и пролежит еще минут десять точно. А большего и не нужно. И двое там, в Софьиной гостиной.
– Слышишь ты, тварь?! Знаешь, кто я?
Софьины покои на первом этаже. Она все еще боится лестницы, а я вот, наоборот, люблю, чтобы повыше. Хотя… для двоих дом все одно велик. И сейчас он настороженно замер, прислушиваясь к происходящему.
Паркет и тот не скрипнул, несмотря на отвратный характер.
– Чего молчишь? Ты сейчас напишешь письмо этой вот… скажешь, что ошиблась. И еще что-нибудь придумаешь.
Дверь открыта.
Софья никогда ее не запирает. И сейчас в коридор пробивается узкая полоска света. В ней видна тень. Длинная. Уродливая. Она извивается змеей.
– Господин, я прошу…
– Заткнись. А ты смотри на меня! Слышишь?
Резкий звук пощечины заставил меня оскалиться. И та, другая часть рванула. Ее уже беспокоили сегодня, и теперь она, чуткая, ждала.
Почти дождалась.
Я остановилась, уперлась в стену, сдерживая нервную дрожь.
– Смотри в глаза! Кого ты видишь, ну?
– Чудовище. – Софьин голос был спокоен. – Мертвое. Скоро.
– Что?!
В лицо плеснуло кислотой, и кости заныли.
Ненавижу этот момент… и людей… и…
– Ты, кажется, не поняла, с кем имеешь дело. – Я запомнила этот голос, такой уверенный, такой спокойный. – Сейчас я выдавлю тебе глаз. Левый или правый. Выбирай. Хотя… можешь не выбирать. Выдавлю сначала один, потом второй.
Он говорил это почти равнодушно.
А тварь во мне очнулась окончательно. И зарычала. Утробно. Низко. Беззвучно.
– Потом отрежу палец. Один, второй и третий… и буду резать вот так, по кусочку… И главное, что мне за это ничего не будет. А знаешь, почему? Потому что никому нет дела до старой тупой стервы, забившейся в эту вот дыру.
Я потянулась, и мышцы захрустели. Всегда так поначалу, занемевшие, они плохо слушались.
Сжать кулаки. Разжать. Наклониться…
Поэтому мы не слишком любим менять форму.
– Мне даже о компенсации договариваться будет не с кем, потому что…
Я сделала шаг.
Второй.
Дверь потянуть. Она скользит беззвучно, слегка застревая в мягком ворсе ковра. Но ныне дверь сдерживает обычный свой протяжный стон.
Двое.
Один уже знакомый толстячок, что жмется к стене, прижимая к животу портфель. А второй навис над Софьей. Он стоит спиной. Широко расставив ноги.
Модный костюм в узкую полоску. Аккуратная стрижка. Шея… не самая толстая.
Софья сидит прямо. И улыбается.
Безумно так.
Чудовище, стало быть… И да, мертвое, хотя пока еще живое.
Толстяк почувствовал что-то и повернулся ко мне. Лицо его красное исказилось, и я прижала палец к губам. Не надо шума.
Не надо.
Софья улыбнулась шире. Кажется, это совсем не понравилось парню.
– Ты… ненормальная!
– А ты мертв. – Она подняла руку. Тонкие бледные пальчики, и золотое колечко на среднем болтается. Она под него подворачивает тонкую полоску ткани, но кольцо постоянно слетает. – Во всех вероятностях. И это хорошо. Очень… очень хорошо.
Он отшатнулся, этот княжич.
Удачно.
Я положила руку на плечо. А второй ткнула в печень. Он захрипел и… сильный, паразит. Редко кто мог остаться на ногах. Этот же поворачиваться начал и запоздало потянулся к силе.
Только…
Ищейки – твари особые.
А потому просто пропустила его энергию сквозь себя. Я так могу. В отличие от этого урода. Если перехватить мага за горло и хорошенько тряхнуть, спеси в нем поубавится.
А если горло сдавить… И дернуть, двинув сжатыми пальцами под дых, то и вовсе до разума достучаться можно. Или до страха?
Я не позволила ему упасть на колени. И ручонки, которыми он попытался дотянуться до меня, стряхнула. А горло сдавила еще сильнее.
И отпустила, позволяя сделать вдох.
Небольшой.
– И что мне с тобой делать? – поинтересовалась.
Мальчишка ведь.
Сколько ему? Семнадцать? Восемнадцать? Красивый. Чувствуется благородная кровь.
– Отпустите, госпожа, – трепыхнулся толстяк, впрочем не рискуя приближаться.
И этот княжич, как его там… не запомнила. Главное, задергался, затрясся, бледнея.
Воздуху не хватает?
А можно ведь еще иначе. Маги, они на самом деле хрупкие. Тела. Человеческие. И точек на них много есть. Нас учили, потому что физическое тело с энергетическим связаны намертво. Особенно у магов. Это простому человеку, если в нужное место ткнуть, будет больно. А магу будет очень больно.
Но я ткнула.
И снова убедилась, правы были добрые люди. Его аж перекосило.
– А вот так можно и от силы отрезать. – Я надавила чуть повыше ключицы. – Временно. Но если, скажем, надавить сильнее… или в сочетании с энергетическим воздействием, то начнется нарушение малого узла… он как раз тут и находится.
– Госпожа, вы не имеете права…
– Кто сказал? – Я вглядывалась в глаза этого…
Боится? И ненавидит.
Надо же, злости в нем больше, чем страха. Не верит? Неужели и вправду не верит, что решусь? А может, и прав. Не решусь.
Если бы сразу шею свернуть, но… почему-то не свернула.
– Дернешься, я его просто додавлю, – это я толстяку, который за портфелем прятался.
– Зима Желановна, – голос Бекшеева несколько отвлек от мыслей на тему, почему же так сложно кого-то убить в мирное время, – думаю, вы можете отпустить… молодого человека.
– Зачем?
– Затем, что иначе его будет сложно доставить в участок. – Он стоял, опираясь на свою тросточку. Такой взъерошенный и нелепый слегка. – А нам еще протокол писать.
– Думаете, надо? Можно ведь и так.
– Я… я буду жаловаться!
– Если доживете, – меланхолично ответила и пальцы-таки разжала, позволив уроду упасть.
И тот захрипел, выгнулся. Зашелся сиплым кашлем.
– Ох… охр…
