Лалангамена (сборник) - Гордон Диксон

Моуз с редким упрямством держался за свои серебряные доллары.

— В бумажных деньгах есть что-то незаконное, — не раз говорил он. — Мне нравится трогать серебро и слушать, как оно позвякивает. В нем чувствуется сила.

Вопреки опасениям Моуза, доктор уехал не в таком уж плохом настроении. После его ухода Моуз пододвинул к кровати стул и сел.

«До чего же несправедливо, — подумал он, — что нет никого, кто мог бы помочь такому больному существу, — никого, кто знал бы хоть какое-нибудь средство облегчить его страдания».

Сидя между плитой и кроватью, Моуз слушал, как в тишине кухни громко тикают часы и потрескивают дрова.

Он смотрел на лежавшее перед ним существо, и в нем вдруг вспыхнула почти безумная надежда на то, что оно выздоровеет и будет жить с ним. Теперь, когда его клетка покорежена, ему волей-неволей придется остаться. И Моуз надеялся, что так оно и будет, ведь даже теперь в доме уже не чувствовалось прежнего одиночества.

И тут до Моуза внезапно дошло, как здесь раньше было одиноко. Пока не умер Тоузер, было еще терпимо. Он пробовал заставить себя взять другую собаку, но не смог. Потому что не было на свете собаки, которая могла бы заменить Тоузера, и даже сама попытка найти другого пса казалась ему предательством. Разумеется, можно было взять кошку, но тогда он стал бы слишком часто вспоминать Молли; она очень любила этих животных, и до самой ее смерти в доме всегда путались под ногами две-три кошки.

А теперь он остался один. Один на один со своей фермой, своим упрямством и серебряными долларами. Доктор, как и все остальные, считал, что, кроме как в стоявшей в буфете коробке из-под сигар, у Моуза больше серебра не было. Ни одна живая душа не знала о существовании старого железного котелка, доверху наполненного монетами, который он спрятал под досками пола в гостиной. При мысли о том, как он провел всех соседей, Моуз хихикнул. Он много бы отдал, чтобы посмотреть на их лица, если бы они об этом пронюхали. Сам-то он никогда не скажет. Если уж им суждено узнать, обойдутся без него.

Он сидел, клюя носом, и в конце концов так и заснул на стуле с опущенным на грудь подбородком, обхватив себя руками, словно хотел подольше сохранить тепло.

Когда он проснулся, в предрассветном мраке слабо мерцала на столе лампа, догорали в плите дрова, а пришелец был мертв.

То, что существо умерло, не вызывало сомнений.

Оно похолодело и вытянулось, а поверхность его тела стала жесткой и уже начала засыхать — так с концом роста засыхает в поле под ветром стебель кукурузы.

Моуз прикрыл его одеялом и, хотя еще рано было начинать обычную работу на ферме, вышел и сделал все, что требовалось, при свете фонаря.

После завтрака он согрел воды, умылся и побрился — и это впервые за много лет он брился не в воскресенье. Потом надел свой единственный приличный костюм, пригладил волосы, вывел из гаража старый полуразвалившийся автомобиль и поехал в город.

Он отыскал Эба Деннисона, чиновника муниципалитета, который одновременно был секретарем правления кладбища.

— Эб, — сказал Моуз, — я хочу купить участок земли на кладбище.

— Но у вас уже есть участок! — запротестовал Эб.

— Так то семейный, — возразил Моуз. — Там хватит места только для меня и Молли.

— А зачем же вам еще один? — спросил Эб.

— Я нашел кое-кого в лесу, — сказал Моуз. — Я принес его домой, и прошлой ночью он умер. Я хочу похоронить его.

— Если вы нашли в лесу покойника, вам надо сообщить об этом следователю или шерифу, — предостерег Эб.

— Все в свое время, — сказал Моуз, и не думая этого делать. — Так как же насчет участка?

И, сняв с себя ответственность за эту сомнительную сделку, Эб продал ему место на кладбище.

Купив участок, Моуз отправился в похоронное бюро Алберта Джонса.

— Ал, — сказал он, — мой дом посетила смерть. Покойник не из здешних мест, я нашел его в лесу. Не похоже, чтобы у него были родственники, и я должен позаботиться о похоронах.

— А у вас есть свидетельство о смерти? — спросил Ал, который не утруждал себя лицемерной деликатностью, свойственной большинству служащих похоронных бюро.

— Нет.

— Вы обращались к врачу?

— Прошлой ночью заезжал док Бенсон.

— Он должен был выдать вам свидетельство. Придется ему позвонить.

Он соединился по телефону с доктором Бенсоном и, потолковав с ним немного, покраснел как рак.

Наконец он раздраженно хлопнул трубкой.

— Не знаю, с какой целью вы все это затеяли, — злобно набросился он на Моуза, — но док говорит, что ваш покойник вовсе не человек. Я не занимаюсь погребением кошек, собак или…

— Это не кошка и не собака.

— Плевать я хотел на то, что это такое! Чтобы я взялся за устройство похорон, мне нужен покойник-человек. Кстати, не вздумайте сами зарыть его на кладбище. Это незаконно.

Сильно упав духом, Моуз вышел из похоронного бюро и медленно заковылял на холм, на котором стояла единственная в городке церковь.

Он нашел пастора в кабинете, где тот трудился над проповедью. Моуз присел на краешек стула, беспокойно вертя в искалеченных работой руках изрядно поношенную шляпу.

— Пастор, — произнес он, — я хочу рассказать вам все, как было, с начала до конца. — И он рассказал. — Я не знаю, что это за существо, — добавил он. — Сдается мне, что этого никто не знает. Но оно скончалось, и его нужно похоронить честь по чести, а у меня с этим ничего не получается. Мне нельзя похоронить его на кладбище и, видно, придется подыскать для него местечко на ферме. Вот я и подумал, не согласитесь ли вы приехать и сказать парочку слов над могилой.

Пастор погрузился в глубокое раздумье.

— Мне очень жаль, Моуз, — произнес он наконец. — Полагаю, что это невозможно. Я далеко не уверен в том, что церковь одобрит такой поступок.

— Пусть это не человеческое существо, — сказал Старый Моуз, — но ведь оно тоже тварь божья.

Пастор подумал еще немного и даже высказал кое-какие соображения вслух, но в результате все-таки пришел к выводу, что сделать этого не может.

Моуз спустился с холма к своей машине и поехал домой, по дороге размышляя о том, какие же попадаются среди людей скоты.

Возвратясь на ферму, он взял кирку и лопату, вышел в сад и там, в углу, вырыл могилу. Потом отправился в гараж за досками, чтобы сколотить гроб, но оказалось, что последние доски ушли на починку свинарника.

Моуз вернулся в дом и в поисках простыни, которую за неимением гроба решил использовать вместо савана, перерыл комод, стоявший в одной из задних, уже много лет пустующих комнат. Простыни он не нашел, но среди тряпья ему попалась старая льняная скатерть. Он подумал, что сойдет и это, и отнес скатерть на кухню.