Разница во времени - Анна Бабяшкина

— Это правда так дорого — сгонять в прошлое? — продолжала недоумевать Наташа.

— Скажем так: не дешево. Изъять страницы гораздо дешевле, поверь мне. Вся неустойка составила порядка 40 тысяч долларов в ценах этого года. А сколько стоит переход, тебе лучше и не знать!

— Нет, а почему же вас тогда здесь так много, если это такая дорогостоящая процедура? — пытала Максика г-жа Ростова.

— Потому что это все же дешевле, чем поддерживать человека на «низшем благе» в XXIII веке. Вот так вот! — солидно сказал г-н Чусов. — К тому же мы не можем вернуться в любой момент, как только захотим. А только когда проживем в прошлом минимальный срок рентабельности, за который экономия за счет нашего отсутствия в будущем превысит стоимость перехода туда-обратно. Андестенд?

— А что это такое — ваше «низшее благо»?

— Грубо говоря, прожиточный минимум. Самое дешевое жилье и необходимый уровень продуктов, одежды и всякой другой фигни. Только чтобы человек не загнулся.

— А! Ну, типа тюрьмы! — закивала г-жа Ростова. — А в нашем времени для вас устроили тюрьму мягкого режима.

Наташино личико расползлось в улыбке. А потом она совершенно бесстыдно и заливисто расхохоталась.

— Что тут смешного? — недоумевал г-н Чусов. — Все очень серьезно. Между прочим, ты не представляешь себе размеров несчастья.

— Почему же не представляю? Очень хорошо представляю, — продолжала хихикать г-жа Ростова. — Теперь нам придется смириться с тем, что вокруг нас будут шляться толпы лузеров из будущего, и их теперь никак назад в свое время не запихнешь.

— Дурочка, — обиделся Макс. — Между прочим, некоторые из нас очень хотят вернуться в свое время. Особенно те, кто считали себя уставшими. Они тут так наотдыхались, что у них просто руки чешутся вернуться назад, в свое время, и там та-аких гор понаворотить, та-акие карьеры со свежими силами сделать! И они оказались запертыми в вашем нефтяном веке, как в мышеловке.

— Почему это запертыми? Что, вас тут навсегда поселили?

— Я ж тебе говорю — рентабельность! Теоретически вернуться можно. Но только отбыв здесь довольно долгий срок — такой, чтобы оправдать расходы на переход. Чтобы экономия для государства за счет нерасходования средств на поддержание тебя на «низшем благе» оказалась больше, чем расходы на отправку тебя в прошлое.

— Неужели ты свой срок еще не отбыл? — изумилась г-жа Ростова. — Ты же здесь столько лет!

— Почти два года назад у меня наступил срок минимальной рентабельности, и теоретически я мог бы вернуться.

— А практически?

— А практически ты представляешь себе, каково это — возвращаться в мир, где тебя не было лет десять и где все меняется каждые сутки? Какие у меня там шансы вырваться с «низшего блага»? Вот то-то же! Я попытался, но понял, что не выдержу…

— Раньше надо было думать, — Наташа вернулась к серьезному тону. — А если серьезно, по-моему, вы просто кучка сумасшедших, вообразивших, что они из будущего. А поскольку никаких реальных путешествий во времени вы, как я погляжу, совершить не в состоянии, вы убедили друг друга, будто вас тут кто-то держит. Очень изобретательное сумасшествие, надо сказать…

— Ты не веришь, что я из будущего?

— Честно? Не верю, — кивнула г-жа Ростова. — Чем докажешь?

— Ну вообще-то, я неплохо знаю историю этого периода. Какой у нас сегодня день? — Макс посмотрел на свои часы. — Ага… Я могу, например, рассказать тебе что-нибудь из будущих новостей. Хочешь, например, знать, чем закончится дело Ходорковского?

— Это и я могу сказать. Тут не надо быть семи пядей во лбу. Посадят его лет на пять или пятнадцать. И вообще, как я сейчас смогу проверить — верно ты предсказал или нет? До вынесения приговора еще жить и жить! Ты мне скажи, что в завтрашних новостях будет — тогда, может, я и поверю…

Макс на несколько секунд задумался, покусывая губу. Наконец он растерянно развел руками:

— Извини, про завтра, послезавтра и другое ближайшее будущее ничего сказать не могу. Ничего выдающегося. Ближайшее событие этого года, которое мне удается вспомнить, случится осенью.

— Ну понятно! Как всегда, гнилые отмазки!

— Ну правда, — пожал плечами г-н Чусов, — ты вот можешь вспомнить, что происходило неделю назад и про что 25-го, допустим, июня были новости?

Наташа напряглась. И поняла, что вспомнить не может.

— Ну то-то же! — поучительно поднял указательный палец Макс. — А уж если бы я тебя попросил вспомнить навскидку какие-нибудь новости из середины 2000 года? А из сентября 1955 года? Слабо?

— Слабо, — созналась г-жа Ростова.

— И мне слабо. Поэтому тебе придется просто поверить в то, что я говорю. И вообще — машина работает! Ведь оттуда люди продолжают прибывать. Ладно, хватит с тебя на сегодня впечатлений! — подытожил г-н Чусов. — Светает уже. У нас еще будет время поговорить. Все равно за раз всего не расскажешь.

— Спокойной ночи, — согласилась Наташа, повернулась на бок, дотянулась пяткой до теплой пятки Макса и сделала попытку заснуть. Хоть и не сразу, но удалось.

Иногда с утра, еще не открыв глаза и даже не успев толком вспомнить день вчерашний, чувствуешь, каким выдастся новый день. То есть ты даже как будто видишь его в своем последнем перед пробуждением, коротком и каком-то рваном сне. И либо просыпаешься радостным, страшно энергичным и бодрым — если предвкушаешь славный денек… Либо еле разлепляешь глаза и с трудом выпихиваешь себя в мрачную и неприятную реальность — если сонное подсознание подсказывает, что ничего хорошего этот день не предвещает. И если это самое подсознание намекает, что что-то печальное или случилось накануне, или вот-вот случится.

В таком вот полуболезненном состоянии Наташа и нащупывала с утра в пятницу будильник на тумбочке рядом с кроватью, не открывая глаз. Перед ее внутренним взором еще мелькали тени, а все внутри сковывал какой-то неприятный холод. Г-жа Ростова «на автомате» отключила будильник и зависла где-то между сном и бодрствованием: когда конец сна все еще продолжает демонстрироваться, но выглядит почти рациональным и оценивается трезвым взглядом.

Сон, из которого на секунды была вырвана г-жа Ростова и к которому вернулась, был каким-то невыносимо депрессушным. В нем Наташа кралась, прижимаясь к стенам, по какой-то серой-серой улице, среди серых-серых домов, окруженных серыми-серыми дорожками. А по этим серым-серым дорожкам гуляли толпы серых-серых полупрозрачных теней… Тени шли медленно, бесшумно и казались мертвецами. Наташа же передвигалась по этим серым-серым улицам мелкими перебежками в военизированного вида костюме цвета хаки. На плече у нее висело ружье. Она почему-то страшно боялась этих почти бесплотных теней и пряталась от них за серыми-серыми заборами. Наташа знала, что ружье у нее для того, чтобы стрелять в этих людей. Стрелять страшно не хотелось, но она почему-то знала, что все-таки придется. «Взял ружье — стреляй. Если висит ружье — оно обязательно должно выстрелить», — всплывали в памяти какие-то слова, очевидно обрывки инструкции. И Наташа выстрелила. И только нажав на курок, поняла, что на самом деле у нее в руках ружье пейнтбольное, стреляющее краской. Маленький красный шарик попал прохожему в плечо, и по его серости начало расплываться яркое алое пятно. Г-жа Ростова с удовлетворением наблюдала из своего укрытия за тем, как человечек пытается стереть с себя следы краски, но от этого лишь еще больше в ней пачкается. Все его руки, а потом и штанины, о которые он пытался их вытереть, стали пунцовыми. Наташе было смешно наблюдать за тем, как суетливо он сучил ручками, чтобы вернуть себе первоначальную расцветку. И тут она уже без всякого зазрения совести принялась палить по серым прохожим всеми цветами радуги. И только расстреляв в запале всю обойму, заметила, что под действием краски человечки начали исчезать. Первый из подстреленных уже стал еле видимым — как привидение в кино, и Наташа, бросив ружье, кинулась ему на помощь. На бегу смачивая платок водой из оказавшейся на поясе фляжки, она готовилась оттирать краску с испаряющегося тела прохожего. Подбежав совсем близко, она встала как вкопанная: прямо посреди улицы у нее на глазах в облачко дыма превращался… Макс! Наташа страшно закричала и окончательно проснулась. Сон был настолько противно-метафоричным, что даже показался Наташе неприлично рациональным для галлюцинации…

Макс, живой и невредимый, лежал рядом на кровати и круглыми глазами смотрел на всполошенную г-жу Ростову.

Утро выдалось ярким, солнечным. В другой бы день Наташа сочла такое начало дня очень многообещающим. Но сегодня колючие, жесткие и пыльные солнечные лучи нездорово резали глаза. Себя г-жа Ростова ощущала страшно разбитой и несчастной. В воздухе витало предчувствие болезни, беды и потери. С трудом скинув ноги с кровати, Наташа открыла окно в надежде, что в комнату ворвется свежий воздух и принесет с собой ощущение чистоты и благополучия летнего утра. Но вместо вожделенной свежести в комнату ворвались зной и уличный гам. Г-жа Ростова посмотрела на часы: ба! Да уже почти полдень! Наташа села на подоконник и прикоснулась к своему лбу ладонью: нет, температуры не было… Тут в ее памяти начали всплывать вчерашние события. Наташа выудила из сумочки сигареты, поудобнее устроилась на подоконнике и закурила, старясь направлять дым в раскрытое окно.