Дорога на Вэлвилл - Т. Корагессан Бойл

– Поехали!

Когда они добрались до старой фабрики «Мальта-Виты» на углу Верона-авеню и Уоттлз-лейн, уже сгустились сумерки. Шесть лет назад компания «Мальта-Вита» имела грандиозный, но кратковременный успех: она взяла гранозные хлопья доктора Келлога, подсластила их ячменно-солодовым сиропом и получила патент на изготовление нового продукта. Парочка пришлых дельцов (ребята вроде Гудлоу X. Бендера и Чарльза П. Оссининга) переманили келлоговского пекаря, потратили кучу денег на рекламу – и в скором времени у них уже имелось пять огромных мобильных печей, работавших бесперебойно круглые сутки. Публика оказалась вполне готовой к восприятию хлопьев. Уставшие от овсяной каши, отрубей, вредоносной солонины, кукурузных лепешек и оладьев потребители, к тому же пресытившиеся рекламой «Мальта-Виты», сочли, что новый продукт вполне питателен, высококачественен, гигиеничен и предельно прост: берешь коробку, высыпаешь хлопья, заливаешь молоком и ешь. Успех был оглушительным. Новоявленные бизнесмены открыли вторую фабрику в Торонто; они гоняли свои хрустящие пшеничные хлопья ящиками, вагонами и пароходами в Мексику, Францию, Германию, Норвегию, Чехословакию. Но вскоре парочка продала свою фирму – весьма задорого, – и качество хлопьев значительно понизилось. Пекарь Келлога тоже куда-то ушел, в очередной раз соблазненный большими деньгами. И производство пошло вкривь и вкось. Хлопья начали покрываться плесенью, приобрели прогорклый вкус, стали портиться. И в образовавшуюся брешь стремительным потоком хлынули «Виноград и орехи», «Манна небесная», «Норка», «Триабита», «Черо-Фруто», «Морские яички» и еще сорок сортов других хлопьев.

Что же до Чарли Оссининга, то он несколько опоздал.

Чарли вышел из кэба и медленно обошел разрушенное здание. Как могла фабрика за несколько лет превратиться в такие развалины! Когда-то это была настоящая крепость: внушительные кирпичные стены, крепкая сводчатая крыша, а ныне остались одни руины. Даже с улицы было видно, что б здании случился пожар: оконные рамы обуглены, повсюду валяются обломки обрушившейся кровли. Дверей как таковых не имелось, окна зияли пустыми глазницами, деревянные перекрытия или безнадежно обгорели, или были растащены. Здание не было приспособлено для жилья, но все эти годы заброшенности и запустения в нем находили приют люди – нищие, бродяги, безработные, а во время индустриального бума 1902–1903 годов – и работяги, которым не досталось квартир. Все они оставили после себя следы жизнедеятельности. Повсюду валялись аптечные склянки, консервные банки, кости, обрывки газет и журналов, а также более серьезные предметы обихода: стиральная доска, письменный стол с проломанной столешницей и без ящиков, ботинок, носок, остов зонтика. И под всем этим лежал густой слой битого стекла.

Сколько сил и труда потрачено зря! Когда-то в школе Чарли учил наизусть стихотворение про каменные руины, поверженные во прах. Вот и здесь было то же самое. Полная безнадежность. Полная. У Оссининга упало сердце. Он часто-часто задышал и, несмотря на порывы ледяного ветра, покрылся испариной; по спине пробежал противный липкий холодок. Чарли вдруг испугался. За миссис Хукстраттен, за себя. Вот это место Бендер выбрал для их будущей фабрики? Вот отсюда начнется триумфальный марш «Иде-пи»? Чарли вдруг засомневался: понимает ли Бендер, что делает? В своем ли он уме, наконец?

Первым побуждением Оссининга было немедленно повернуться и поехать к Бендеру, сказать тому, чтобы и думать забыл об этой развалюхе, уж лучше начать строительство фабрики с нуля. Однако болезненное любопытство археолога влекло его пробраться сквозь эти завалы в соседнее помещение и взглянуть на печь. Когда он подошел к двери, из темноты вылетела птица – или это была летучая мышь? В углу что-то (крысы?) зашуршало. Потом все стихло. Повисла жуткая, гнетущая тишина.

Сохранились только две огромных трехэтажных печи. Они возвышались над руинами – ржавые, побитые, облепленные ласточкиными гнездами и пожухлой листвой, накопившейся за шесть лет. Но, как ни странно, вид это все имело значительный и наводило на размышления. Оссининг долго стоял в благоговейном трепете перед мощными агрегатами; в эти мгновения он и вправду чувствовал себя археологом, искателем сокровищ, попавшим в чудесный замок и обнаружившим там несметные богатства. Здесь все начиналось, здесь все рождалось: хлопья, деньги, золото, автомобили и экипажи, библиотеки, винные подвалы и бильярдные столы – одним словом, все то, о чем Чарли мечтал (а ему очень хотелось все это иметь, особенно бильярдный стол). И обязательно библиотеку. Не сказать чтобы он был большим любителем литературы – так, почитывал дешевые романчики: Ник Картер, Фрэнк Рид, Уоллес Большая Нога и тому подобное. Но библиотеку ему хотелось – на полках книги в кожаных переплетах с тисненными золотом корешками, в хрустальном графине бренди «Отар Дюпюи» 78 года. Все это совершенно необходимо джентльмену, бизнесмену, миллионеру и хлопьевому магнату; Оссининг готов был поспорить, что у Ч. У. Поста подобного добра сколько хочешь – и бильярдных столов, и английских костюмов, и библиотек, и лимузинов, и конюшен, и еще разных прочих чудесных штуковин, о которых Чарли представления не имел. А все благодаря этим вот агрегатам. Даже на печатные станки государственного казначейства Оссининг вряд ли взирал бы с большим благоговением.

Чарли смотрел на огромные печи и пытался представить, как когда-то давно, новенькие и блестящие, они выплевывали из своих недр груды золотистых хрустящих хлопьев. Краем глаза он снова заметил какое-то шевеление в углу, услышал, как что-то заскреблось, зашуршало, затем последовал глухой удар, сопровождаемый невнятными проклятьями. Оссининг был здесь не один. Он оглянулся и увидел в пустом проеме двери спокойно дремавшего на козлах извозчика. Тогда Чарли стал вглядываться в дальний угол за печью, где появились неясные контуры фигуры: человек бормотал ругательства и яростно пинал соломенную подстилку на полу.

– Эй! – позвал Чарли и задал преглупый вопрос: – Тут кто-нибудь есть?

Человек замер. Бродяга. Нищий. Рука Чарли инстинктивно потянулась к внутреннему карману, но потом он вспомнил, что денег миссис Хукстраттен в кошельке, слава богу, больше нет, и с облегчением перевел дух. Из темноты раздался хриплый угрожающий вопрос:

– А ты что за хрен такой?

Бродяга двинулся вперед. Мутные пьяные глаза, пальто в подтеках засохшей блевотины, в спутанных волосах – сухие листья, мусор и паутина. Несло от него как от канализационной крысы.

Оссининг не испугался. Он мог постоять за себя. Мальчишкой ему частенько приходилось это проделывать в Академии Святого Бэзила, где, благодаря щедрости миссис Хукстраттен и равнодушию родителей, он оказался самым младшим из учеников. Да и позднее не раз попадал в переделки в тавернах Петерскилла, Территауна и Кротона. Так что в кулачном искусстве Чарли новичком не был. А кроме того, если уж кто имел право находиться в этом мрачном, богом проклятом месте, так это – главный президент компании, которая намеревается приобрести эту собственность. Поэтому Чарли не тронулся с места.

Бродяга сделал несколько шагов вперед и вдруг резко остановился и огляделся, будто что-то искал. Потом замер, быстро поднял глаза и дыхнул таким гнусным перегаром, что Чарли отпрянул.

– Ты думаешь, я нищий? – сказал бродяга. – Побираюсь и сплю под забором? Так?

– Слушай, приятель, – прошипел Оссининг, сжал кулаки и выпятил вперед челюсть. – Мне плевать, кто ты и где ты спишь. Я тебя представляться не просил.

Человек, пошатываясь, наклонился, сплюнул, на лицо ему упала прядь сальных волос. Чарли весь подобрался, готовый в любую минуту отразить нападение. Но бродяга этого даже не заметил. Он мотнул головой, откидывая волосы, и улыбнулся. Улыбка была странная, почти безумная, просто губы рефлекторно разъехались, обнажив гнилые зубы. Но только сейчас Чарли заметил, что этот голодранец очень молодой, моложе его самого.

– Нет, ты погоди, – заговорил бродяга, обдавая Оссининга табачным смрадом. – Вот скажи, ты ведь ни за что не поверишь, что у меня есть сто долларов, а? Наличными? Билетами государственного казначейства. А спорим, есть? Сотня долларов… нет, чуток поменьше – на одну-две бутылку виски.

Резкий порыв ветра взметнул бумажные обрывки и прочий мусор.

– Я, если захочу, могу снять номер в «Таверне Поста». Люкс. Понятно тебе?

Чарли вдруг стало скучно. Пусть этот тип идет своей дорогой, какое ему дело? Что ему до этой фабрики? Конечно, интересно было представить себе, как она раньше работала; но понятно и то, что им она совершенно не подходит. Так он и скажет Бендеру. Значит, надо искать новых инвесторов, вот и все. Оссининг круто развернулся и пошел прочь.

– Эй, мистер, – крикнул ему в спину оборванец, но Чарли даже не оглянулся. – Мистер, я же с вами разговариваю.