Тень Чернобога - Евгения Витальевна Кретова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прореха в плотном тумане. Сквозь нее видна четко очерченная дорожная разметка. Остановилась и прислушалась, как и всегда в этом месте. Только еле слышный шелест вязкого тумана. И вдруг тихий шорох сменился торжественными песнопениями, едва слышным смехом людей, потом голосами, уже более отчетливо звучащими. Их гул нарастает, тембр и тональность меняются, и вот становится ясно, что это крики и ругань толпы, взрывы, гул моторов, стрельба, мольбы о помощи тысяч и тысяч человек.
Гул нарастает, бьет по грудной клетке, давит и оглушает. Не в силах больше терпеть, она закрывает уши руками, падает на колени и кричит. И тут происходит что-то из ряда вон выходящее: вместе с сотнями голосов до нее начинают доходить запахи. Ароматы горькой полыни и придорожной ромашки тонким шлейфом окутывают ее. Их сменяет запах дождя, в узком коридоре от него становится свежо и прохладно.
Она распрямляет плечи, готовая улыбнуться приятному ветерку, но к нежному аромату свежести примешивается что-то еще – противное и липкое, тяжелое и въедливое. Это зловоние подкрадывается, постепенно окружает ее, проникает под кожу, все сильнее сдавливая горло. И вот ей уже нечем дышать. Бессильными руками пытается она сбросить наваждение, разгоняя мутную мглу вокруг, царапает кожу, пытаясь освободить горло от тяжелых тисков.
– Не надо! – кричит она не своим голосом.
Тишина. Ужасные запахи отступают, позволяя распрямить плечи. И тут – оглушительный взрыв. Где-то совсем рядом, ударяя по барабанным перепонкам. Скрежет металла, крики людей. Она падает, всем телом ощущая, как на нее сыплется тяжелыми комьями сырая земля. Беззвучно хватает воздух, но вдыхает лишь запах смерти и смрад. И этот запах, впечатывающийся в ее мозг, – сладковато-приторный, с мерзким железным привкусом, оседающим на языке. Запах крови. Она поняла это внезапно. Ахнув, прикрыла рот, чтобы сдержать рвотные позывы, дернулась в сторону, ударилась плечом о стену и…
Очнулась.
Приятный полумрак спальни. Мягкая бархатистая простыня, пушистое одеяло, ворох подушек разбросан по темному ковру. Комната большая, со стенами, обитыми серо-голубым шелком с трогательными цветами черемухи. У противоположной от кровати стены – широкий письменный стол, придвинутый к нему вплотную стул и могучее кресло с высокой спинкой, на котором аккуратно разложено ученическое платье: синий бархат с ярко-алой отделкой темнеет в лунном свете. В узкий отложной воротничок из византийского кружева вставлена тонкая серебряная игла – такой вид отцовский посох приобрел не так давно и наотрез отказывался выглядеть иначе. Большое круглое окно слегка приоткрыто, впуская внутрь комнаты аромат ночных трав и свежесть ветров. Где-то вдалеке началась гроза: небо над горизонтом окрасилось огненными всполохами, и через занавески врывался приглушенный расстоянием гром.
– Раз, два, три, четыре, пять… двенадцать, – Катя посчитала секунды между всполохами и раскатами грома. Четыре километра[1]. Значит, гроза началась за рекой.
Она села, еще не окончательно придя в себя после ночного кошмара, с силой обняла колени, уперлась в них острым подбородком. Глянула на часы: четыре пятнадцать. Как обычно. Ее еще слегка мутило, руки дрожали, волосы прилипли к вспотевшему лбу. Она неловко мотнула головой, сбрасывая прядь с лица, и, ежась, передернула плечами.
Это видение преследует ее во сне с того самого дня, когда она, оставив позади Аякчаану с ее дедом-шаманом и Каменных людей, взмахнула отцовским посохом и открыла переход.
Катя была уверена, что уж в этот раз дойдет до конца и никто не собьет ее с маршрута. Поэтому она решила идти нарочито уверенно и не торопиться, предвкушая, как совсем скоро обнимет свою маму, познакомится с отцом и домом. Ей казалось, что, оказавшись среди родных, она быстрее вспомнит всё. Подумав об этом, она не выдержала и помчалась по сумрачному коридору. И не сразу заметила, что что-то пошло опять не так. Это не привычный для нее переход: он был узок, как кроличья нора, темен, как ночной город, по стенам его струились белый, серый и черный дымы, смешиваясь и ослабевая от этого. Звуки и запахи сюда не проникали. Только сизый туман.
Катя остановилась, не зная, попала ли она в очередную ловушку. Так она стояла, прислушиваясь к тишине. Тут-то и стали происходить с ней загадочные вещи: внутри этого лаза – иначе его и не назовешь – Катя услышала шорохи, до нее стали доноситься оттенки незнакомых ароматов, фрагменты слов на неизвестном языке, обрывки неразборчивых фраз. То ближе, то совсем далеко. Будто кто-то невидимый, огромный и опасный почему-то отдалялся от нее, а потом приближался, да так близко, что касался кончиков волос. Катя почему-то вспомнила о чудище, что пряталось в сундуке Могини, и настолько испугалась, что с диким криком бросилась вперед. Через мгновение она вырвалась из серой пелены и буквально вывалилась на руки встревоженной матери.
Все тогда кончилось хорошо. И все бы ничего – показалось, померещилось, темным мороком навеяло, – но каждый раз, стоило ей сомкнуть глаза, она оказывалась в том самом переходе, снова и снова переживая случившийся кошмар. Только каждый раз – с новыми, неведомыми подробностями. Будто кто-то специально показал ей это место, чтобы раз за разом приводить в него вновь и раскрывать его тайны.
Однажды ей удалось рассмотреть туман, и она поняла, что он не сизый, а состоит из разных, довольно узких языков белой, темной и черной хмари. Потом она смогла разглядеть пол: ровные квадратики черных, будто обсидиановых плит. Постепенно – разобрать голоса и запахи. Выделить в общей какофонии что-то знакомое. И наконец ей стало ясно, что в том коридоре не было никого, кроме нее, никакого чудовища. Катя была одна вместе со своим страхом. И еще крохотный лучик света мерцал впереди.
Всякий раз во сне достичь его представлялось наивысшей наградой. Но… Как она ни старалась, не могла до него дотянуться. И оттого каждый раз девочка просыпалась в холодном поту из-за ощущения физического, неотвратимого страха. Как-то мама застала ее утром – всклокоченную, испуганную и
