Как Путин стал президентом - Дэвид Саттер

Первым шагом было назначить цену предприятия, о котором шла речь. Обычно цену устанавливали директор предприятия и служащие соответствующего министерства на основании предполагаемой стоимости зданий и оборудования. Эти цифры либо искусственно занижали, используя цены годичной или двухлетней давности и списывая годное оборудование, либо завышали, чтобы помешать посторонним инвесторам. Установленная цена должна была быть одобрена местным Комитетом по государственной собственности, который, как правило, не чинил препятствий.

В случае, когда могущественный банк или коммерческая группировка были заинтересованы в приобретении завода, следующим их шагом было устранение существующих или потенциальных конкурентов. Поскольку в организации аукциона принимал участие местный фонд собственности, который подчинялся губернатору, та партия, которая пользовалась влиянием в данном регионе, оказывалась тут как тут и манипулировала аукционом, подделывая документы или добывая информацию о встречном предложении. Фактически многие аукционы состоялись только на бумаге. А в тех случаях, когда аукцион все же проходил, часто цены предлагали фирмы, работающие на победителя. Лишь в редких случаях аукцион был настоящим, и если цену могущественной группировки перебивал более настойчивый конкурент, удачливый покупатель мог запросто поплатиться жизнью за свое упорство.

Цены, по которым распродавали эти предприятия, ошеломляли российское общество; 324 завода были проданы по средней цене менее 4 млн. долл. каждый. Уралмаш, огромный машиностроительный завод в Екатеринбурге, был продан всего за 3,73 млн. долл.; Челябинский металлургический комбинат — также за 3,73 млн. долл., а Ковровский механический завод, который снабжал огнестрельным оружием Российскую армию, Министерство внутренних дел и контрразведку, был продан за 2,7 млн. долл. Телефонные компании продавались за 116,62 долл. за линию, тогда как в Северной Америке — 637 долл., а в Венгрии — за 2,083 долл. Объединенная энергетическая система была продана за 200 млн. долл. В Центральной Европе компанию с аналогичной продукцией продали бы за 30 млрд. долл., а в Соединенных Штатах — за 49 млрд. долл.

Российские нефтяные компании продавали разработанные нефтяные скважины по 0,4 доллара за баррель, тогда как цена за баррель нефти в североамериканских компаниях была 7,06 долл. Мурманский траловый флот, состоявший из 100 кораблей, каждому из которых было менее 10 лет и которые стоили более 20 млн. долл. при спуске на воду, был продан за 3 млн. долл. Северное морское пароходство было продано за 4 млн. долл.

9 сентября 1994 года инвесторский бюллетень «Независимая стратегия» сообщал: «Большая часть основных производственных фондов России продается примерно за 5 млрд. долл. Даже если считать, что в России стоимость основных средств производства равняется стоимости ее валового внутреннего продукта (в странах Запада она обычно по крайней мере в 2,6 раза больше), на самом деле она составляет 300–400 млрд. долл.; сумма же, полученная от приватизации, минимальна. По этой причине данная организация рекомендует британским инвесторам не упустить возможности и принять участие в покупке российских предприятий».

В конце 1994 года российское правительство под давлением со стороны Международного банка, требовавшего понизить уровень инфляции до одного процента в месяц и ликвидировать дефицит бюджета, прекратило печатать деньги, которые шли на покрытие текущих расходов, включая выплату зарплаты. Положение стало критическим, и чтобы покрыть обязательства, правительство стало брать ссуды в коммерческих банках в обмен на доли в престижных, неприватизированных отраслях промышленности.

Теоретически программа «Ссуды за акции» предусматривала конкуренцию пакетов акций, а победителем выходил тот, кто мог предложить наибольшую ссуду правительству. Но на практике победителем оказывался банк, имевший самые тесные «неформальные» связи с правительством, и данная схема, хотя и упрощала передачу наиболее рентабельных российских предприятий олигархам, давала очень мало доходов правительству, в которых оно так нуждалось. В 1995 году, например, общий доход от залоговых аукционов 21 наиболее прибыльного российского предприятия составил 691,4 млн. долл. и 400 млрд. рублей.

Как только предприятие было «заложено», банк, обладавший правом собственности на него, мог свободно использовать его; а когда правительству не удавалось выплатить банку ссуды, что, учитывая дефицит доходов государственной казны, было в порядке вещей, банк, получивший закладную на это предприятие, организовывал его финальную продажу. Неудивительно поэтому, что предприятия становились собственностью банков, которые давали им первоначальные ссуды.

В 1995 году Онексимбанк получил контрольный пакет из 38 % акций «Норильского Никеля», производителя— гиганта цветных металлов, в обмен на ссуду правительству в 170 млн. долл. Чтобы удержать свою долю, два года спустя, в августе 1997 года, оно заплатило 250 млн. долл. После удержания ссуды правительство получило всего лишь 80 млн. долл. за львиную долю акций завода, который производит 90 % российского никеля, 90 % кобальта и 100 % платины. Тем временем Онексимбанк спокойно использовал огромный комбинат по своему усмотрению. «Норильский Никель» был одним из ведущих российских поставщиков устойчивой валюты, но к весне 1997 года он задолжал своим рабочим зарплату в объеме 1,2 трлн. рублей. Для рабочих было не внове терять от голода сознание, и в том году, впервые за многие десятилетия, норильских детей не послали летом на отдых из полярного города. Банкротство «Норильского Никеля» в связи с платой по обязательствам подняло вопрос о том, что Онексимбанк делает с деньгами, заработанными от комбината. Из статьи, напечатанной в «Общей газете», мы узнаем, что банк участвовал в высокоприбыльных проектах, для которых требовалось огромное вложение наличных денежных средств. Одним из таких проектов была своевременная выплата по простым векселям федерального правительства региональной администрации взамен на 20–30 % от номинальной стоимости векселя. Поскольку долг правительства рабочим составлял более чем 50 трлн. рублей, часто невозможно было заплатить по самим векселям, а коммерческие банки использовали доход со своих предприятий для покупки этих векселей, оставляя контролируемым ими предприятиям недостаточно средств для выплаты зарплат. Фактически банки со своими неограниченными возможностями вскоре стали контролировать уже приблизительно 50 % экономики страны и начали постоянно «подкармливать» государственный бюджет. Они собирали проценты с бюджетных фондов, используя эти деньги для приобретения наиболее прибыльных российских предприятий, а затем и доходы от этих предприятий, получая огромные прибыли за счет одалживания денег правительству.

Схема «заем-акции» изменила взаимоотношения между основными финансовыми учреждениями и правительством. Банки долгое время пользовались протекцией правительственных чиновников, но теперь впервые банки находились в положении, когда им надо было оказывать давление на правительство. Высокопоставленным лицам приходилось идти в банк и обсуждать такие вопросы, как изменение процентной ставки и размеры задолженности правительства. Создав влиятельные банки и доверив им свои деньги, правительство оказалось в зависимости от них.

С приближением президентских выборов 1996 года стало ясно, что правительство не только не в состоянии произвести выплаты по взятым им займам, но и нуждается в новых займах. Такое положение дел привело к тому, что начали строить планы о передаче на продажу с аукциона некоторых наиболее рентабельных предприятий, таких, как завод «Пермские моторы», выпускающий авиадвигатели, Аэрофлот и Связьинвест, телекоммуникационная холдинговая компания. Вопрос рассматривался вместе с банками, владевшими акциями в этих предприятиях и диктовавшими им условия.

Банки, в свою очередь, действуя в поддержку правительства, которое их обогатило, внесли по крайней мере 170 млн. долл. — а возможно, и во много раз больше — в избирательную кампанию по перевыборам Ельцина. Узаконенные же траты не должны были превышать 1,7 млн. долл. Таким образом, банки гарантировали победу Ельцина.

Третьим процессом, способствовавшим росту российской криминальной олигархии, связанным с двумя другими, явился процесс криминализации.

Как и приватизация, современная криминализация в России началась в эпоху перестройки. Задуманные Горбачевым реформы начались с легализации «кооперативов», которые стали единственными частными торговыми предприятиями в Советском Союзе. Кооперативы быстро начали преуспевать, но, подходя к ним с точки зрения идеологической, их оставили без защиты правоохранительных органов в те времена, когда нанимать частную охрану считалось незаконным. Таким образом, кооперативы стали соблазнительной наживкой для бандитов, и по всей стране начали формироваться банды, вымогавшие у них деньги.