Рубеж - Анатолий Рыбин

— А вы зря, товарищи, нервничаете, — заметил Мельников. — Нет пока оснований. — И про себя подумал: «А это, наверно, хорошо, что не успокоили Авдеева акты недавней инспекторской проверки. Командир таким и должен быть, если он хочет основательно вникнуть в учебу и жизнь своего полка и понять его возможности. Именно этой въедливости в дело, очевидно, не хватило Жогину во время подготовки к пускам». И тут Мельников вспомнил о своей статье для военного журнала, который два месяца назад объявил дискуссию «Командир и современный бой». Статья а точнее, глава из большой рукописи, с некоторыми изменениями и дополнениями, была перед учебными сборами уже перепечатана на машинке, вложена в конверт, но не отправлена. Мельников сожалел об этом, ругал себя за неоправданную медлительность. Теперь же, после серьезных замечаний командующего, сделанных ракетчикам на испытательном полигоне, он был рад, что с отправкой статьи задержался. Он понимал теперь, что узковато все же представил в статье командирские возможности в условиях современной насыщенности войск боевыми средствами. Надо было бы детальнее остановиться в ней и на борьбе за достижение четкого взаимодействия войск, от чего главным образом зависит исход современного боя. Явные недоработки в статье были для него теперь очевидны. А степные дали за окном газика все набегали и набегали, и казалось, что не будет им конца-краю.

2

В районный центр приехали в сумерках. Мельников, зная, что жена еще в Москве, на конференции врачей-терапевтов, домой не торопился. Он велел шоферу завернуть сперва к новому четырехэтажному ДОСу, где жили Жигарев и Нечаев, а оттуда налегке поехал к штабу дивизии, намереваясь узнать, благополучно ли вернулись с полигона ракетчики и каково настроение майора Жогина.

«Человек он, конечно, умный, — мысленно рассуждал Мельников. — И трудолюбия ему у других не занимать. Но есть у него этакая беспокойная жилка — нет-нет да и занесет в сторону. Вот и сегодня, похоже, занесло. Надо же так заявить: он в главном добился успеха. Как будто есть что-то в действиях ракетчиков второстепенное».

Проезжая мимо своего дома, отгороженного от улицы густыми сплетениями акации, Мельников тронул шофера за плечо:

— Остановитесь, Никола. — Не выходя из машины, спросил озадаченно: — Посмотрите-ка, правда горит свет в окнах или мне почудилось?

— Горит, товарищ генерал, — подтвердил водитель.

— Странно.

Мельников, не отпуская машины, почти взбежал на крыльцо, открыл ключом дверь и при слабом свете настольной лампы увидел жену, лежавшую на тахте в широком зеленом халате.

В доме было душно, пахло валерьянкой и еще какими-то лекарствами. Рядом с тахтой на стуле стоял крошечный пузырек с белыми таблетками.

— Что случилось? Почему ты не в Москве? — ничего не понимая, спросил Мельников.

Наталья Мироновна попыталась подняться, но только болезненно поморщилась и опустила голову на подушку. Он сел рядом с ней на краю тахты, взял ее руку в свои ладони.

— Я вызову «скорую помощь», — предложил он, не выпуская руки.

— Не надо, мне уже легче, — прошептала она. — Как ты неслышно вошел. Я даже испугалась.

— Ты спала, наверно?

— Какой уж тут сон!

— Но что же все-таки произошло? — снова спросил Мельников. — Не решилась выступить, что ли?

— Как не решилась? Выступила.

— Ну-ну?

— Разбили меня, Сережа.

— Что значит «разбили»? Может, покритиковали просто, поправили, с чем-то не согласились?

— Если бы так... — Губы ее гневно вздрагивали, как при ознобе. И Мельников пожалел, что поторопился с расспросами. Теперь нужно было как-то отвлечь жену.

— Ты обожди, я Николу отпущу. А то он весь день за рулем. И не ужинал еще.

— Отпусти, конечно, — сказала Наталья Мироновна таким тоном, словно это она была виновата в том, что шофер с машиной все еще стоял у дома.

Мельников вышел на улицу. В тот же миг заурчал мотор, и газик, удаляясь, постепенно затих в пыльной глубине поселка. Мельникову было жаль свою Наташу. В последнее время она очень много работала, изыскивая и проверяя новые методы лечения больных геморрагической лихорадкой. Ей приходилось сидеть по ночам, обобщая свой опыт, систематизируя материалы для доклада на большом симпозиуме. Она была уверена в результатах своих исследований. Да и он, человек далекий от медицины, почему-то очень верил в ее успех. И вдруг такой странный оборот: «Меня разбили». Мельников все еще не мог поверить этому.

Когда он вернулся в дом, жена сидела на тахте, прижав руки к груди. Лицо ее было бледным, осунувшимся.

— Зачем ты поднялась, Наташа? — спросил Мельников. — Тебе нужно хорошо отдохнуть.

— Что ты говоришь? Какой может быть отдых? Я теперь даже думать об отдыхе не имею права.

— Но ты же больная. — Он скинул с себя китель, опять сел рядом с ней, обнял за плечи, как делал всякий раз, когда ей бывало трудно. — Ну рассуди сама, что из того, если ты будешь истязать себя? Изменишь разве положение? А сердце доконаешь. И скажи мне наконец, что же все-таки получилось с твоим докладом?

— Что получилось... — Она усмехнулась и печально вздохнула. — Понимаешь, Сережа, едва я закончила доклад, академик Мишутин спросил, какое количество больных мною исследовано. Я ответила: двадцать два. Он поинтересовался, за какое время. Я не знаю почему, но сразу почувствовала в этом вопросе какой-то подвох. И не ошиблась. Мишутин поставил мое исследование под сомнение ввиду недостаточности исследовательского материала. Каково?! — Бледное лицо Натальи Мироновны вспыхнуло, губы задрожали, в голосе появилась непривычная хрипотца. — Я стала, конечно, возражать, назвала еще несколько человек, которых мой метод лечения поставил на ноги. Но Мишутин есть Мишутин. Разве после него кто-нибудь вступится за какую-то неизвестную провинциалку? Ах, если бы был жив профессор Федотов! Он был для меня как родной отец... — Она опустила голову, но тут же оживилась, заговорила с прежним возмущением: — Кстати, ты знаешь, что сказали мне потом в кулуарах? Мишутин был ярым противником профессора Федотова... А я в докладе дважды вспомнила Юрия Максимовича добрым словом, назвала его своим учителем. Неужели Мишутин такой злой человек?

— Не знаю, какой там Мишутин, — сказал Мельников, — но тебе не следует так сильно расстраиваться и горячиться. Все еще обойдется. Тебе нужно хорошо подумать...

Наталья Мироновна настороженно спросила:

— О чем подумать, Сережа?

— Прежде всего о своем здоровье. Я не хочу, чтобы ты мучила себя. И дьявол с ним, с этим Мишутиным. Расскажи лучше, как там Людмила живет? Как ее успехи в консерватории? Сыграла тебе что-нибудь новенькое?

— Сыграла... — нехотя ответила Наталья Мироновна и, вынув из-под подушки свернутое письмо, с горькой иронией протянула его мужу: — Вот, полюбуйся.

Мельников сразу узнал почерк сына — размашистый, с острыми прыгающими буквами. Володя писал сестре по секрету, полагая, что только Людмиле может сообщить о своем согласии на участие в какой-то длительной медицинской экспедиции.

«...А родителям я сообщу, когда буду на месте. Так, наверно, лучше, потому что намерение мое станет уже свершившимся фактом и разговор о нем отпадет сам собой. А главное, у нашей милой беспокойной мамочки тогда не будет никаких сомнений, что чувствую я себя в новых условиях отлично, увлечен работой и волноваться о своем бродяге эскулапе ей не стоит. Ты, конечно, Людок, будешь со мной до поры в тайном сговоре. Обнимаю тебя, сестренка. До нескорой встречи. Твой Вовка-Айболит, как ты называла меня когда-то. Помнишь?»

— Вот сколько бед навалилось на меня за эти дни, — покачала головой Наталья Мироновна. — Ты должен что-то предпринять, Сережа, — сказала она настойчиво. — Мы же специально увезли Володю с Дальнего Востока из-за угрозы туберкулезной интоксикации. Забыл он, что ли?

— Так то когда было? В детстве!

— Это ничего не значит. Есть болезни, которые могут повторяться и приобретают при резкой перемене климата тяжелейшую, осложненную форму. Что это за экспедиция? Куда она направляется?

— Послушай, Наташа, — сказал Мельников, — тебе надо сейчас отвлечься. Давай лучше пригласим к нам Нечаевых и вместе посоветуемся.

Мельников подошел к телефону. В прижатой к уху трубке вскоре послышался приятно журчащий голос Ольги Борисовны, жены Нечаева. Удивившись, что Наталья Мироновна уже дома, Ольга Борисовна без колебаний пообещала:

— Приду, конечно, а как же!

— И непременно с Геннадием Максимовичем, — сказал Мельников.

— А вот это не обещаю. Его нет.

— Как нет? Мы же вместе приехали.

— Ушел в часть. Соскучился, говорит, за неделю. «Значит, он к ракетчикам направился, — подумал Мельников. — Правильно, пусть посмотрит, как они настроены. Политотдел все должен знать».

— Ну мы ждем вас, — Мельников повернулся к жене: — А ты полежи еще, не вставай.