Каникулы палача - Дороти Сэйерс

«У меня нет ни малейшего сомнения по этому поводу. А вы что — сомневаетесь?» — удивленно спросила она.

Знаете, я не стану подробно передавать вам весь наш разговор… Просто я вдруг понял, что девица встретила меня однажды поздним вечером на улице и привела меня к себе домой. И если верить ей, то наша встреча произошла именно в ночь воздушного налета. Вот что напугало меня тогда больше всего…

«Нет ни малейшего сомнения, что это были вы, — сказала она, глядя на меня с легким недоумением. — Я поняла это сразу же, как только увидела в зеркале ваше лицо»…

Понимаете, я не мог утверждать, что этого не было, ведь я знал не больше невинного младенца о том, что я делал и где был в ту ночь, — продолжал взволнованно рыжеволосый. — Все это ужасно расстроило меня. Я и правда тогда был неискушенным парнем и старался стороной обходить таких девиц. А о том, чтобы принять приглашение, вообще не могло быть и речи. И ежели это все-таки случилось, как она утверждала, я должен был об этом знать. Я вскочил и вышел из кафе, но продолжал спрашивать себя: что же могло быть со мной в те два дня, о чем до сих пор не знаю сам? Если верить девице, я ушел от нее 29-го утром. Какие же еще странные и необъяснимые события могли произойти со мной?

Сэр Уимзи нажал кнопку звонка и, когда официант подошел, заказал два напитка. Затем, усевшись в кресле поудобнее, приготовился слушать продолжение рассказа мистера Дакворти.

— У меня не было возможности долго размышлять над тем, что произошло, — продолжал собеседник сэра Уимзи. — Мировая война все еще не кончалась, более того, набирала обороты: вскоре я увидел первые трупы убитых, научился забиваться от снарядов в любые щели, познал все прелести окопной жизни. Вы, конечно, понимаете, тогда мне было не до того, что принято называть самоанализом. Следующий довольно странный случай произошел со мной в сентябре под Кодри, во время нашего массированного наступления. Тогда я был ранен, пролежал без сознания в воронке от мины около суток, потом каким-то странным образом очутился за линией фронта, бродил с опасным ранением в плечо. Кто-то сделал мне перевязку, но этот факт из памяти был полностью стерт. Я блуждал довольно долго, не имея ни малейшего представления о том, где я, пока наконец не набрел на медсанбат, откуда меня отправили в госпиталь. Наверное, я долго находился без сознания и потому почти ничего из того, что со мной происходило не помню. Но когда наконец я очнулся, то обнаружил, что лежу на кровати и сестра милосердия ухаживает за мной. Мой сосед по госпитальной койке спал, и я решил заговорить с тем, кто лежал рядом с ним, через койку. Спросил у него, где я нахожусь. И тут мой сосед вдруг проснулся и, увидев меня, заорал: «Это ты, грязная рыжеволосая свинья! Ведь это на самом деле действительно ты?! Что ты с ними сделал?!»

Представьте, как я был поражен: я никогда не встречал этого человека ранее. А он продолжал кричать так громко, что на шум прибежала медсестра. Раненые, кто сидя, кто лежа, наблюдали за происходящим с удивлением и интересом. Уверен, вы никогда ничего подобного не видели. Не сразу, но мне все же удалось понять, в чем обвиняет меня этот человек. Дело обстояло так: какой-то солдат, а по его словам, это был именно я, вместе с ним сидел в укрытии, и мы даже о чем-то разговаривали с ним. Но как только тот, истекая кровью, ослабел, я, представьте, тут же ограбил его: забрал деньги, часы и револьвер и, что самое ужасное, сбежал, оставив парня без всякой помощи. Если бы я действительно совершил такой чудовищный поступок, поверьте, я не стал бы осуждать своего соседа за учиненный в госпитале скандал. Но я был уверен, что он не прав, ошибся, стал отрицать, уверять, что это был не я, а тот, кто удивительным образом был похож на меня. Мои слова его не убедили, он был уверен, что узнал меня, ведь, по его рассказу, мы просидели в укрытии целый день, и он хорошо запомнил мое лицо и особенно рыжие волосы. Мне ничего не оставалось делать, как достать и показать ему свои документы. Поглядев их, он извинился, сказал, что произошла ошибка. Но в его голосе все равно слышались нотки сомнения. Вскоре он умер, у него оказалась газовая гангрена. Все в палате, не сговариваясь, решили, что скандал, который солдат учинил мне, был вызван его болезнью. Хотя, я думаю, все это можно было объяснить иначе: тогда две наши дивизии сражались бок о бок, в том кошмаре и неразберихе парень легко мог меня с кем-нибудь перепутать. Мне хотелось выяснить, был ли у меня двойник в соседней части, но пока я находился в госпитале, война кончилась, было подписано перемирие, и меня отправили домой.

После войны я вернулся к своей прежней работе, и жизнь, казалось, постепенно налаживалась. Когда мне исполнился двадцать один год, я обручился с хорошей скромной девушкой и уже начал думать, что жизнь прекрасна! Но все рухнуло в один день! Неожиданно умерла моя мать, и после ее смерти я стал жить один, снимая небольшую комнату. И вдруг, в один прекрасный день, я получаю письмо от невесты, в нем она сообщала о расторжении помолвки. Мол, в воскресенье она видела меня в Вест-Энде с какой-то женщиной, и этого она мне простить не может. Между нами все было кончено.

В то воскресенье, о котором писала невеста, казалось, все было против меня. Я был вынужден отменить свидание с ней и лишь по той простой причине, что свалился в гриппе. Как ужасно было лежать одному без должной заботы и ухода! Не дай бог умереть в одиночестве, никто этого может даже и не заметить. Представляете, лежу в плохо меблированной комнате, ни одной живой души рядом, а меня лихорадит, мне ужасно плохо. И тут еще моя невеста заявляет, будто видела меня с кем-то, и решительным образом отказывается выслушать мои объяснения. Все кончилось тем, что она вернула мне кольцо.

Но остался вопрос, который продолжал меня мучить. Он не давал мне покоя ни днем, ни ночью: как я мог находиться в Вест-Энде, сам не зная об этом? У меня была такая высокая температура, что я просто проваливался куда-то… И разве мог я быть уверен, что помню все, что происходило со мной? Но вот что удивительно: некоторые из моих бредовых видений память сохранила. В них я часами где-то гулял, с кем-то действительно неторопливо прогуливался. Наверное, находясь в бреду, думал, что бродил как лунатик. Понимая, что никаких доказательств у меня нет, и я ничего не могу сделать, чтобы разубедить свою невесту, я очень тяжело переживал ее потерю. Наверное, все же стоило попытаться ее вернуть, но знаете, в тот момент, как ни странно это прозвучит, я боялся самого себя, я просто не понимал, что же со мной происходит.

Вы, наверное, подумали, что эти глупости не стоило воспринимать так серьезно: меня по ошибке все время принимали за другого, который был похож на меня и носил такую же фамилию. Но я мучился все тем же вопросом: а вдруг это и в самом деле был я — только в другом измерении?

Вдобавок ко всему меня терзали во сне ужасные кошмары. В них повторялось что-то, что, видно, напугало меня, когда я был еще ребенком. Моя мать очень любила время от времени ходить в синематограф, хотя была женщиной очень строгих правил. Но те фильмы были добрыми и наивными, в основном мелодрамы, хотя были и другие… Так вот, когда мне было лет семь или восемь, мать взяла меня с собой. Я до сих пор помню название этого фильма — «Студент из Праги». Герой, студент университета, продал свою душу дьяволу. И вот однажды его отражение вышло из зеркала, зажило своей, независимой от того парня жизнью и начало совершать ужасные преступления. Но все вокруг, конечно, были уверены, что преступник — тот самый студент. Правда, я не особенно помню все детали, ведь прошло столько лет, но если память меня не подводит, дело обстояло именно так. И я очень хорошо помню тот ужас, охватывавший меня, когда отражение выходило из зеркала. Я так плакал и кричал от страха, что матери ничего не оставалось делать, как в конце концов увести меня из зала. После этого прошли не только месяцы, но и годы, но я продолжал испытывать этот ужас — правда, теперь уже во сне. Мне снилось, будто я вижу себя в большом прямоугольном зеркале, напоминавшем то, которое было в фильме. Через некоторое время мое отражение начинает улыбаться мне. Я иду к зеркалу, вытянув левую руку; мое отражение приближается ко мне, протягивая мне навстречу, естественно, правую руку. И в тот момент, когда наши руки должны соприкоснуться, оно — и это самое ужасное — поворачивается и уходит вглубь зеркала, оборачиваясь и бросая на меня взгляд. Внезапно я осознаю, что это и есть настоящий человек, а я — не что иное, как его отражение. Бросаюсь за ним сквозь зеркало, все вокруг меня резко темнеет, расплывается, и я просыпаюсь в холодном поту, испытывая не передаваемое словами чувство ужаса.

— Все это действительно неприятно, — произнес сэр Уимзи. — Должен заметить, что эта легенда о двойнике — достаточно старая и многим известная — неоднократно и меня повергала в ужас. Когда я был ребенком, меня пугала одна дурная привычка моей няни. Если мы выходили на прогулку и ее спрашивали, не встречался ли нам кто-нибудь по дороге, она имела обыкновение отвечать, что мы не видели никого лучше нас. И я почему-то ощущал надвигающийся ужас и, ковыляя за ней на своих маленьких ножках, со страхом думал: стоит только завернуть за ближайший угол, как мы увидим точно такую же, как мы, пару, которая в любую минуту готова наброситься на нас. Поверьте, я бы скорее умер, чем рассказал об этом кому-нибудь.