История кесарей. Тайны Древнего Рима - Дион Кассий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7. Теперь, когда больше не приходили новости о каких-либо повстанческих движениях, и весь римский мир определенно согласился с его руководством, Тиберий принял правление безо всяких притворств и осуществлял его, пока был жив Германик, следующим образом. Он делал мало или ничего под свою единоличную ответственность, но выносил все дела, даже самые малые, на рассмотрение сената и сообщал о них этому собранию[15].
На Форуме было возведено возвышение, где он восседал перед народом, верша правосудие, и его всегда сопровождали советники согласно обычаю Августа, и он вследствие этого ни одного важного шага не делал, не поставив в известность остальных. Изложив собственное мнение, он не только предоставлял каждому полную свободу высказываться против него, но даже, когда, как иногда случалось, другие голосовали вопреки ему, он подчинялся, ибо он часто подавал голос сам.
Друз имел обычай поступать в точности подобно остальным, обычно выступая первым, а потом еще после некоторых других. Что касается Тиберия, он мог иногда оставаться молчаливым, а иногда высказывал свое мнение первым, или после некоторых других, или даже последним; в некоторых случаях он излагал свою мысль прямо, но обычно, чтобы избежать впечатления, что он устранят свободу их слова, добавлял: «Если бы я высказывал свое мнение, я предложил бы то или это».
Этот способ был также плодотворен как и другой, и все же остальным не препятствовали высказать их взгляды. Напротив, он часто мог выразить одно мнение, а следующие — предпочесть нечто отличное, и иногда оно оказывалось преобладающим; и, однако же, за все это он ни на кого не затаивал зла. Он сам творил суд, как я сказал, но он также посещал суды, в которых председательствовали избранные должностные лица, и не только, когда бывал приглашен, но и незваным. Он позволял им оставаться на положенных им местах, тогда как сам занимал скамью перед ними и словно советник делал замечания, казавшиеся ему подходящими[16].
8. Во всем прочем он действовал тем же образом. Так, он не позволял свободным людям называть себя господином, а императором — разрешат только солдатам, звание Отца Отечества он категорически отверг, а имя Августа не принял — действительно, он не позволил даже поставить это на голосование, но он не возражал, когда слышал его в разговоре или читал написанным, и когда бы ни отправлял послания царям, постоянно включал этот титул в свои письма[17].
Вообще, его называли Кесарем, иногда — Германиком (за его свершения в Германии) и первоприсутствующим в сенате — последнее, согласно старинному обычаю и даже им самим. Он часто повторял: «Я господин для рабов, император для солдат и первоприсутствующий для остальных»[18]. Он совершал моления, настолько часто, насколько выпадал случай совершить их, за то, чтобы он жил и правил ровно столько, сколько мог быть полезен государству. И он был настолько предан обычаям народоправства во всех подобных обстоятельствах, что не позволял никаким особым образом отмечать день своего рождения и не разрешал людям клясться его Удачей, а если кто-нибудь после такой клятвы подвергался обвинению в клятвопреступлении, не преследовал его.
Короче говоря, он в последующем даже не поддержал в отношении себя обычая, которому постоянно следуют в новогодний день вплоть до настоящего времени, как подлежащему соблюдению по поводу не только Августа, но и всех правителей, следовавших за ним, которых мы так или иначе признаем, и обладателей верховной власти в настоящее время — я говорю о клятвенном одобрении их деяний, как в прошлом, так и — относительно ныне здравствующих — также и будущих.
Что же касается деяний Августа, он не только требовал ото всех других давать такую клятву, но также приносил ее сам; больше того, чтобы сделать последнее более заметным образом, он проводил новогодний день, не входя в здание сената и вовсе не появляясь в городе в этот день, но проводил время в каком-нибудь из пригородов, но затем прибывал позже и присягал отдельно.
Это было одним из оснований, по которым он оставался вне города на Новый год, но он также хотел не беспокоить кого-либо из горожан, когда они были заняты новыми должностными лицами и празднествами, а также уклониться от получения денег от них. В самом деле, он не одобрял Августа за его поведение по этому поводу, так как это причиняло многие неудобства и большие расходы в связи с необходимостью отдариваться за эти знаки расположения.
9. Не только в этом его поведение соответствовало обычаям народоправства, но и никакого отдельного священного участка не было отведено ему ни по его собственному выбору, ни каким-либо иным способом, — я имею в виду в то время — и никому не было позволено ставить изображения ему; ибо он скоро и явно запретил какому-либо городу или частному лицу делать это. К этому запрету, правда, он присовокупил условие: «Если только не но моему разрешению», — но добавил: «А я не дам его». Ибо он никоим образом не допустил бы, чтобы казалось, что его кто-то оскорбляет или непочтительно к нему относится (такие поступки уже признавались оскорблением величия[19] и влекли многие судебные дела на этой почве), и он делал вид, что весьма мало заботиться об этом и не желал слушать обвинений такого рода, связанных с ним самим, хотя он уделял внимание величию Августа в этих делах.
Сначала, впрочем, он никого не наказывал, даже из обвиненных за проступки по отношению к его предшественнику, и он тогда выпустил некоторых, против кого были сделаны доносы, что они преступили клятвы Августу, но со временем он многих приговорил к смерти.
10. Он утверждал величие Августа не только таким способом, но также завершив постройки, которые Август начал и не закончил, и он поместил на них его имя, и в случае статуй и святилищ, возведенных Августу то ли общинами, то ли частными лицами, он либо посвятил их сам, либо предписал одному из понтификов сделать
