Однажды детство кончилось - Таня Стар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спрятал листок в ящике стола, закрыл на замок. Принёс в школу верёвку, написал записку: «Я оставил письмо для отца дома в моей комнате под замком в ящике стола. Ключ в книге Жюля Верна «Завещание чудака». Положил записку в тетрадь, дождался урока на первом этаже (а это оказался иностранный) и приготовился.
Ровно через пятнадцать минут, как Мария Павловна на чистом немецком предложила всем сесть, Лёшка поднял руку и попросился выйти. Она, не задумываясь, отпустила его и продолжила урок. Ильин спокойный шагом вышел из школы в сад, достал верёвку, сделал петлю, залез на яблоню, обвязал ветку, спрыгнул с неё и повис буквально в десяти сантиметрах от земли. В саду никого не было, и только после звонка на перемену его заметили девчонки из 8 «А», у которых там планировался урок труда.
Через три дня Лёшку хоронили. Всей школой.
Помню убитых горем мать и бабушку. Помню рыдающую директрису в чёрном платке. Эту тучную женщину по кличке Свинья я привыкла видеть всегда сдержанной, властной, со строгим лицом, и только в тот день, беззащитная и потерянная, она еле ступала за гробом, благо, супруг, учитель географии, вёл её под руку, поддерживая и не давая упасть.
Помню Марь Паловну, мрачную, с опущенной головой, с печатью вины. Как будто на губах застыл немой вопрос: «Зачем отпустила? Зачем? Почему именно на моём уроке?»
Лёшку не засыпали землёй. Его накрыли плитой, и он остался ждать отца.
Только через две недели отец приехал на могилу. Попрощаться. Отпустить. Ответить на неудобные вопросы следователей. После этого Лёшку похоронили.
Отец и мать не увиделись. Побывав у сына, он сразу же поспешил на вокзал. Единственное, что связывало родителей, ушло, и пропасть между ними стала слишком непреодолима.
Но жизнь продолжалась. У всех. Без Лёшки. А впереди нас ждали так много событий и потрясений, что эта история напрочь забылась, засыпанная пеплом иных воспоминаний.
С Барбарой Фишер я так и не встретилась. Успела обменяться только парочкой писем. Марь Паловна одна из первых подалась за кордон на историческую Родину. Замены ей не нашли, а через три года появился фаворит английский, поглотив также и мой некогда желанный французский язык.
Директриса, когда начался передел, почти не появлялась на людях, сидела в кабинете безвылазно. Тяжело заболела. Умерла. Её заменила какая-то выскочка и карьеристка.
А географ стойко держался и единственный в школе среди учителей-мужчин, кто не спился в тяжёлые времена голода и неопределённости.
Всё это было. С нами. Без Лёшки.
Первые потери
Улана Зорина
Солнце нещадно слепило. Рыжая девчонка, не обращая на него никакого внимания, до рези в глазах пялилась в траву.
— Ну, где же ты, Кузя? — едва слышно шептали губы, а на высоком лбу выступила испарина.
Уже в который раз Юлька корила себя: «Ну, зачем она привезла Кузю в деревню? Сидел бы себе дома и спокойно ждал. Нет, она, желанница, пожалела несчастного. Выпустила побегать в пушистую травку.
Издалека за ней внимательно наблюдала сестра.
Женя была старше на год и девять месяцев, и взрослые часто шутили, как хорошо они отпраздновали годик ребёнка. Юлька не совсем понимала о чём они, но тоже смеялась.
Вот, рядом зашелестела трава, весело закачались колосья. Юлька напрягла зрение. Она боялась двинуться с места, будто бы стояла на мине.
А чёрная пушистая мина, всё так же не находилась.
— Ну, что ты там застряла. Уже домой пора ехать. Мать с отцом сейчас выйдут, — нетерпеливо притопнула ногой Женя.
— Да иду я, — в отчаянии девочка заломила руки. — Кузя, миленький, ну где же ты?
Взгляд её упал на колонку. Где б ещё она увидела такой забавный анахронизм. Высокая железная каланча, протянув длинную руку вверх, терпеливо ждала, когда её кто-то опустит, потом ещё и ещё. И тогда она смиловистится, пару раз громко чихнёт и извергнет из крана тугую струю ледяной воды.
Ключевой, хрустальной, такой холодной, что аж зубы заломило от одного воспоминания.
А Кузи всё не видно.
Вот из низенького домика с покатой крышей вышли родители, а за ними и бабушка с дедушкой.
— Юля, садись в машину, — строго скомандовал отец. И та, не посмев возразить, печально вздохнула.
— Ладно, Кузя, раз ты так решил, оставайся на воле, — и сделала шаг назад. Широкий, чтоб ненароком не раздавить беглеца и…
Есть… Есть на свете закон подлости! Я точно знаю.
Едва она опустила ступню в зелёный ковёр, как её обдало жаром. Всё существо панически дёрнулось. Она ещё не перенесла вес тела на ногу, но остановиться уже не могла. Шестое чувство буквально вопило, впрыскивая адреналин в кровь и заставляя сердце лихорадочно биться о рёбра. Зрачки Юльки расширились, рот перекосило. Ещё ничего не случилось, но она уже знала, что это конец.
Даже Женя, увидев гримасу отчаяния на лице младшей сестры, затаила дыхание.
Взрослые тоже застыли. И лишь ленивый летний ветерок, всё также ерошил изумрудный покров.
Кряк….
Казалось, этот хруст слышно по всему миру.
Юлька стремительно отскочила, и, не веря себе, нависла над тем местом, где секунду назад стояла её нога.
Там, пуская из раскрытого рта пузыри, бился в конвульсиях маленький хомячок, а тусклая бусина его глаза таращилась вверх незрячим бельмом.
Так горько Юлька никогда не плакала. Ни ещё, ни потом.
Суровость на лицах родителей сменилась растерянностью. Об отъезде домой все позабыли.
Отец, прижавшись спиной к красной копейке, обескураженно топтался на месте. Он не понимал, что ему следует сейчас делать. Подгонять семью или успокаивать дочь.
Мать, подбежав к Юльке, печально качала головой и неумело уговаривала ту не реветь так. Не рвать себе сердце из-за глупенькой мышки. Обещала купить нового хомячка. Ещё лучше и красивее. Но Юлька не слушала и продолжала рыдать. Как мама не понимает? Зачем ей новый, другой, когда нужен этот… родной и любимый? Единственный Кузя.
Женя тоже склонилась над тушкой и внимательно наблюдала как жизнь покидает хрупкое тельце. И только бабушка сразу всё поняла и поспешно вернулась в дом.
Она принесла расстроенной внучке пустую коробку и положила туда замершего зверька. Дедушка копнул лопатой под высокой черёмухой и гробик опустили туда.
Домой ехали молча. Каждый думал о
