Комбриг - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять долго ли, коротко ли сказка сказывается, но помер и этот тюкальщик. Успел он настрогать не только щепок, но и потомство немалое. Собрались они, когда возмужали, и решили работу доделать, только ленивые уже были, не захотели каждый день за тридевять земель на опушку дубовой рощи ходить и тюкать там, а решили перевезти … А как это фигура теперь называется. Пусть будет — параллелепипед. Параллелепипед — «параллельный» и «плоскость» (из греческих слов собрали греки) — четырёхугольная призма, основанием которой служит параллелограмм. На телегу этот параллелепипед не покладёшь. Такие телеги только у древних египтян были, когда они двадцатитонные каменюки за многие сотни километров по пустыне везли с каменоломен. Утрачен секрет изготовления сих телег. Да и лошади поизмельчали. Или там мамонтов запрягали. Показывали же в фильме, не врут же в телевизоре. Вот потому они и вымерли — мамонты, перенапряглись на работе. Раз мамонтов в окрестностях Мендзыжеча не водилось, то потащили сами. Но не те уже людишки, не былинные Ильи Муромцы и Олёши с Поповичей, слабаки, измельчал народишко. Потому дотащили до реки и при переправе через мост, сей мост хлипкий рухнул и параллелепипед дубовый свалился в реку Варте и перегородил её, водохранилище соорудив. Плюнули потомки хлипкие и стали в том озере карпов и гусей разводить. Раков ещё, размерами с того лангуста. И зажили припеваючи. И только через несколько сот лет народился в их семействе пассионарий. Решил он пращурову работу довершить. Организовал сельский сход и уговорил других поляков, тоже вдруг ставших пассионариями, что они тоже Ильи Поповичи. Взялись всем миром, хакнули, крякнули, и с воплем из «Мазурки Домбровского», он же Гимн Польши:
«Вислу перейдём и Варту,
Будем мы поляки!
Дал пример нам Бонапарт!
Как победу одержать!»
Пошло. Завопили: «Jeszcze Polska nie zginęła» (Ещё Польша не погибла) и вытащили обросший водорослями параллелепипед дубовый. А после и дотащили до двора Лабесов. Поставили на здоровущие чурбаки и появился стол у пра-пра много раз правнука. Потом ещё несколько поколений его строгало. Но довели дело до конца. Брехт сейчас сидел за столом этим, стол стоял во дворе под навесом, и диву давался полковник, каковы же были размеры того дуба и сколько труда вложено, чтобы получить столешницу сантиметров пятнадцать в толщину и шесть метров на четыре размерами. И это чёрный морёный дуб, он попытался ножом его колупнуть и металлический звук получил. Словно из блюминга или слябинга вышла вещь, но в черноте узор же просматривался. Вещь!!! Эх, ма, себе бы такой.
— Герр Отто, а вы чего не едите! — вывела из созерцательного состояния Брехта дочь хозяина этого раритета. — Мы с мамой старались.
Это что было. Это она его на сеновал так позвала замысловато. Как бишь деваху звать? Малгожата. Брехт одну Малгожату знал. Да, весь СССР её знал. Это была та самая панёнка, что запомнилась всему советскому народу ролью сержанта Лидки Вишневской в телевизионном сериале «Четыре танкиста и собака». И звали её Малгожата Вишневская-Немирская. Только та была брюнетка вроде. Зато была в Польше одна блондинка, хоть и не Малгожата, прямо красивая блондинка. И многие прыщавые, да и не прыщавые юнцы её фотографии на стену вешали, если смогли достать. Звали диву Марыля Родович. Та самая, что песню «Ярморки» спивае. Так вот, эта Малгожата была блондинкой и очень походила на певицу. Прямо очень. И блондинка была на пятёрку, не тусклые пакли с головы свисали, а роскошные золотые волосы в две толстенные косы, заплетённые с задорной чёлкой.
Эх, был бы Брехт холостой, завёз бы девчонку.
— Добавьте мне, пани Малгожата, вон тех солёных рыжиков в сметане. Объедение.
Ох, мать её, как она над столом раритетным склонилась, вырез платья демонстрируя. Кроме четвёртого номера был в Малгожате ещё один плюс. И это не улыбка, хотя, тогда два плюса. Вторым плюсом был язык. Не её. Немецкий. Вполне нормально разговаривала. И в школе, как она сказала, училась на пятёрки и в университете продолжила изучать и даже на специальные курсы записалась. Есть теперь переводчик.
Глава 2
Событие четвёртое
Мужчина может бесконечно смотреть на две вещи: на сиськи. Их же две.
Столько всего про эти сеновалы рассказано в книгах и анекдотах, и фотографий с пейзанками в неглиже полно в интернете в стогу там или на этом самом сеновале, но только это всё картинка красивая, реальность (данная нам в ощущения) жизненная другая. Брехт проснулся бодрым и отдохнувшим, потянулся, костями похрустев, и выдохнул:
— Лепота. Лепота-то какая.
Хрена с два. Это в книгах и фильмах так бывает, на самом деле всё не так. Стоит начать с того, что пейзанка, она же Малгожата не пришла, да, наверное, и не думала приходить. Да и не ждал, если честно. Так, антураж навеял. Пришёл, и всю ночь вошкался, блох вычёсывая, почти под бок, здоровенный кобель лохматый по кличке Ruda (рыжий). Ещё пришли, совершенно не опасаясь Руды мыши. Они шуршали в сене, они попискивали, они устраивали свои мелкие мышиные свары, они, наверное, и сексом там занимались в соломе, прямо громко пища, в отличие от Брехта. А ещё после полуночи пришла свежесть, пришла, походила по сеновалу, залезла к Ивану Яковлевичу под одеяло лоскутное и ушла, так и не согревшись. Но сестру позвала, ту тоже незатейливо звали — Прохлада. Та вела себя не лучше, тоже норовила прижаться к телу полковника, как бы он в сено это колючее не зарывался. Всему конец бывает, ушла и прохлада. А вот вместо неё пришёл мороз. Март ещё, и ночью температура может и до нуля опуститься, а потом подумать и ещё опуститься. Подумала и опустилась.
Если бы не блохастый Руда, то и околел бы на том сеновале полковник,
