Тесные объятья смерти - Маргарита Малинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А в здании нельзя курить? – догадался Петрович.
– Можно у открытого окна. Кирюха из другой смены курит. У нас даже на подоконнике пепельница стоит, вы, наверно, не заметили.
«Лучше бы я с ним в смену попал, – горестно вздыхая, подумал Павел по дороге обратно к главному зданию. – Было бы у кого стрелять!»
Может быть, можно как-то поменяться?
Но Павел знал, что его брали на место напарника Александра, внезапно сбежавшего почти без объяснений прямо посреди ночи. Начальник охраны был шапочным знакомым его бывшего начальника на заводе, где Павел трудился охранником. Когда он понял, что ему срочно нужно менять свою жизнь, полностью перекраивать, как сшитый на другого человека костюм и ему абсолютно не подходящий, он обзвонил всех своих знакомых (нормальных, непьющих) с мольбой о помощи. Он тонул и тащил свою семью на дно. У него осталось только два человека на этой земле, и он портил им жизнь. Было уже не до гордости и не до лени. И вот ночью раздался долгожданный звонок. Ему велели приходить сюда к десяти утра, когда начинается смена. Правда, он долго ждал подходящего автобуса и в итоге приехал в начале одиннадцатого. Прошлая смена, видимо, уже отправилась домой.
– А отчего ушел твой прежний напарник? – спросил он Шурика.
Тот отвечал неохотно.
– Да вот… Такой… произошло. – Сильный порыв ветра проглотил часть реплики его собеседника.
– Чего? – пришлось ему переспрашивать.
– Зайдем…
Так как они подходили уже к дворцу, Александр решил закончить историю внутри, без посторонних шумов.
Включая новенький электрический чайник, он нехотя продолжил:
– Филипп Матвеевич часто кричал по ночам. Будил меня… – Саша вздохнул, будто собирался произнести нехорошее слово, но сдержался. – Выслеживал все какую-то Черную Женщину…
– Что? – Павел дернул рукой и перевернул кружку. Хорошо, что она пока была пуста.
Ему вспомнился тонкий, гибкий силуэт в окне второго этажа за закрытыми на амбарный замок дверями.
– М-да, он ее так называл.
По спине Павла пробежал неприятный холодок.
– А где он ее видел?
– Да везде. Чаще во дворце. Говорил, что стоит тень в проходе. Я говорю, ночь, темно, вам померещилось. А он: «Дежурный свет в коридоре горит! Я ее прекрасно вижу!» Как-то раз я встал – не поленился – и подошел, моя-то кровать возле окна, и мне не видно, кто там в проходе. И что вы думаете?
– Что? – затаив дыхание, спросил Павел.
– А ничего! Не было там никого!
– Ясно. А около деревянных зданий не видел он ее?
Павел попытался выдать вопрос за праздное любопытство, но по лицу Шурика стало понятно, что ему не удалось. Слишком много конкретики. Жаль, что Павел звезд с неба не хватает, простоват он и немного тугодум. Во всяком случае, так ему говорили в школе добрые учителя. Став взрослым, он, конечно, от людей такое не слышал в лицо, но знал, что некоторые умники говорили так о нем за глаза. Павел был уверен, что от многого ума толку мало, одни неприятности, и в разговорах со всеми этими выпендрежниками он всегда ссылался на заголовок самого известного произведения Грибоедова, а вот сейчас, во второй половине жизни, впервые пожалел о своем недостатке. Другой бы человек смог вытащить информацию из безобидного паренька таким образом, чтобы тот ничего не понял. И только Павел, дурень, додумался спрашивать в лоб.
– Не помню точно. А что? Вы что-то видели? – В глазах Шурика появился испуг.
– Да не знаю я, что видел! – нервно отозвался Павел. – Я ж говорю, показалось, что кто-то там в окне был… – Но это же правда! И выдумывать не пришлось. Просто он не стал уточнять, что видел там какую-то черную женщину. Вопрос – та ли эта самая, что мучила его предшественника?
– А, ну это… просто показалось, наверно, – неуверенным тоном прокомментировал Александр и вернулся к рассказу. – Так вот, в последний раз ночью он так орал, что я уж подумывал вызвать неотложку. Брыкался, бил по одеялу, по стене, будто… – Саша на миг замолчал, словно взвешивая рвущиеся наружу слова: достойны ли они быть произнесенными? Как они будут восприняты? – Будто дрался с кем-то, – решился-таки он сказать. – С кем-то невидимым.
– Ты сам наблюдал это? – с придыханием спросил Павел. Почему-то все то, что говорил напарник, он чувствовал на себе, хотя никогда раньше таким впечатлительным не был. Словно не незнакомый ему Филипп Матвеевич боролся с монстром-невидимкой, а он сам.
– Я видел только то, что он бил сам себя! Зрелище то еще, скажу я вам! Я реально хотел его связать, чтобы он не мог причинить себе вред, и так и держать до приезда врачей. Но не успел. Он выбежал на улицу – прямо в чем был. И больше его не видели.
– Что?..
– Во всяком случае мне никто не говорил, что его нашли, если нашли. Начсмены не больно-то словоохотливый человек.
– Знаю, – кивнул Павел. Но тем ему Семеныч и нравился.
– Вам сахару класть?
Быстрая смена темы разговора немного деморализовала его. Павел так глубоко окунулся в повествование о сверхъестественных силах (или всего лишь сумасшествии своего предшественника), что чуть было не спросил: «Куда?» Но он тут же перевел взгляд на кружку, в которую бойкий Саша уже налил кипятка и положил чайный пакетик, и машинально ответил:
– Два куска.
Один за другим кусочки рафинада упали в темную жидкость, за ними последовала чайная ложка с красивым узором. Павел думал, что Сашка за него еще и размешивать будет, но нет: доброта нового знакомого так далеко не распространялась, он просто подвинул ему кружку. Размешивая сахар, Павел посмотрел в окно столовой. Оно выходило на маленький заросший трясиной пруд, посреди которого еще в какие-то стародавние времена (Павел был уверен: если спросить Сашку, он четко назовет год постройки) была водружена белокаменная беседка.
На светлом фоне явственно промелькнула худая черная фигура.
* * *
Остаток дня прошел относительно спокойно. Колоды игральных карт нигде не наблюдалось, но Филипп Матвеевич оставил под кроватью стопку журналов и газет с кроссвордами, и Павлу было чем заняться. Саша читал книги. Они сделали последний обход около десяти вечера, вооружившись фонариками, так как уже стемнело, и стали готовиться ко сну. На улице Павел старался не водить глазами по сторонам, молча шел за Шуриком и слушал его болтовню, глядя исключительно себе под ноги. Он поймал себя на том, что боится. Здоровый сорокапятилетний мужик элементарно боялся увидеть какую-то нечисть. Ему было совестно за свои мысли, но он
