Одолень-трава - Елена Ланецкая

Ксюн нехотя покинула свою комнатку и вышла на веранду, где бабушка дожидалась ее, нетерпеливо постукивая ногтем по крышке сахарницы. Ксюн подвинула к себе звякнувшую о блюдце тонкую дымящуюся чашечку… и тут что-то произошло. Девочка ощутила на себе чей-то взгляд. Инстинктивно, словно по велению внутреннего голоса, она взглянула на небо. Там, среди голубой безмятежной ясности полдня внезапно вспыхнула небывалым блеском Зеленая Звезда. Блеснула и погасла. Ксюн, которая, казалось, выучила наизусть все звездочки над их маленьким домом, никогда, — да еще среди бела дня, — ее здесь раньше не видела…

«Они помнят обо мне… Они посылают мне знак! Здесь кто-то есть. ОТТУДА!» подумала Ксюн, еще не понимая толком, что значит это «оттуда», но предчувствуя ясно приближение новых событий ее тайной, внеобыденной жизни…

Внезапно плотно сжатые бутоны на кусте жасмина, прильнувшего к перилам веранды, распустились. Они раскрылись все разом, белоснежные и праздничные, словно спешили сообщить своей юной хозяйке что-то очень радостное и важное.

Ксюн кивнула цветам, быстренько прихлебнула чай и сделала вид, что обожглась. Поперхнувшись, она крикнула: «Я сейчас!» — и сбежала по крылечку в сад.

Ксюн притаилась среди персидской сирени, взволнованная и готовая ко всяким неожиданностям, когда из-за беседки выглянуло какое-то круглое, серенькое, суетливое существо. Подскакивая и быстро-быстро перебирая короткими лапками, этот странный круглик пискнул: «Ты Ксюн?» — и, не дождавшись ответа, схватил ее за руку и затащил в тенистую беседку.

— Ты Ксюн, конечно, иначе и быть не может! Ужас, как похожа на свое имя глупее не придумаешь! Подумать только, из-за тебя я рыскал по этим проклятым дачам целых три дня, и что из того, что я тебя нашел? — Кукой, лишенный все это время возможности поболтать, трещал без умолку. — Да, что из того? Разве мир перевернулся? Нисколечко… Солнышко как светило, так и светит, снег не выпал, дождь не начался, Большой Лес как стоял, так и стоит, а пустыня Сахара в Африке наверное вся иссохла, бедняжка! И ни одна-то реченька по ней не прожурчит… Да! Совсем забыл! — Кукой протянул опешившей девчонке сложенный вчетверо листок бумаги. — Совсем забегался, а как это мешает думать о вечном!.. Ну так вот: послание велела тебе передать…

Тут Кукой будто поперхнулся и, брякнувшись на бок, затих, поджав лапки и высунув розовый язык.

Ксюн охнула, она испугалась, что нового ее знакомого хватил удар, наклонилась над ним и попыталась было перевернуть на спинку; но существо пропищало: «Не трогай! Не нюхай меня! Не видишь разве — столбняк, пройдет…» — и, блаженно улыбаясь, закатило глаза.

Поняв, что ничего страшного с ним не случилось, Ксюн развернула послание.

«Беда, Ксюн, беда! Скучун заболел книжной болезнью. Он уже почти не узнает меня и может заживо похоронить себя в книгохранилище подземелья. Ты одна можешь спасти его. Придумай что-нибудь поскорее. Жду тебя в Нижнем городе. Старый Урч.»

«Скучун в опасности! Ой, миленький! — Ксюн рванулась было из беседки, но одумалась. — Стой-ка, дорогая моя, не спеши, — сказала она самой себе вполголоса. — Надо все хорошенько продумать. Так… Во-первых, этот столбнячный чудак… И еще бабушка. — Она топнула ногой с досады. — Как все-таки противно, что детям нельзя сразу делать то, что хочется, а надо обязательно спрашивать разрешения!..»

Сидя на лавочке, Ксюн попробовала сосредоточиться и обдумать план действий, хотя сидение это давалось ей нелегко. Она ерзала, шмыгала носом, ковыряла подошвой землю, мусолила цветки вьюнка и вообще совершала массу ненужных действий. Было ясно, что рассуждать спокойно она не привыкла…

Наконец, облегченно вздохнув, Ксюн вскочила с лавки. План был готов, и она тут же принялась его осуществлять. Ксюн притащила в беседку свою дорожную сумку и осторожно уложила туда затихшего Кукоя, предварительно обернув его полотенцем. Благо, он был не больше ежа… Потом, изобразив нечеловеческие страдания, растерев докрасна глаза, хныча и держась за живот, явилась перед бабушкой и сообщила ей следующее: якобы она, Ксюн, еще перед завтраком открыла банку прошлогодних соленых грибов, съела их все до единого и теперь ее тошнит, живот болит невыносимо, а все тело холодеет…

— Бабушка, миленькая, поедем скорее в Москву, к папе с мамой, а то я умру и больше их не увижу!..

Елена Петровна побелела и с тихим стоном опустилась на стул. Но тут же взяла себя в руки, велела Ксюну лежать и пить воду и побежала в сторожку вызывать «скорую помощь».

Машина пришла очень быстро, и Ксюн, вцепившись в свою сумку, рыдала теперь всерьез — она боялась врачей и уколов!

Ксюна, бабушку Елену и Кукоя, спрятанного на дне сумки, доставили в загородную районную больницу. Медсестра со «скорой» вместе с бабушкой принялись бегать по отделению в поисках врача с мудреным названием «гастроэнтеролог», а Ксюн сжалась в комочек в уголке холла. Тут очнулся Кукой и заверещал от страха в тесной, противной сумке. Ему удалось расстегнуть молнию изнутри, и наружу высунулась всклокоченная, испуганно моргавшая мордочка с мокрым дрожащим носом. Ксюн тут же запихала его обратно, приказав затихнуть и больше не возникать до ее особого распоряжения.

Вскоре нашелся врач, «пострадавшей» сделали промывание желудка, напичкали лекарствами и строго объявили, что домой не отпустят. Но тут Ксюн накрепко вцепилась в бабушкин подол, а плач ее преобразился в такой дикий вой, что врачи заопасались, не повредит ли ей нервное потрясение больше, чем больной желудок… Они отпустили ее с Богом, велели ничего не есть и лежать смирно, а завтра вызвать доктора из поликлиники.

Был уже поздний вечер, когда измученная Ксюн, с теперь уже по-настоящему болящим животом, да еще и горлом впридачу, была доставлена домой, на городскую квартиру. А когда встревоженные взрослые, пожелав ей спокойной ночи и плотно прикрыв дверь, удалились на цыпочках, Ксюн торжествующе взвизгнула, — цель наконец-то была достигнута! Буквально в нескольких метрах от ее дома, под старым кустом сирени находился подземный ход, ведущий в Нижний город. Именно здесь, в палисаднике, Скучун впервые выбрался на землю — и Ксюн тогда хорошо запомнила это место…

Кукой, насупившись, восседал на столе, посреди книжек и альбомов для рисования, и требовал, чтобы его немедленно вернули в лес и прекратили раз и навсегда всякие попытки лишить свободы, перетаскивая в вонючей сумке с места на место! Ксюн в двух словах рассказала ему о Скучуне, о содержании записки и хотела было выяснить, как она попала к Кукою, но решив, что сейчас не до того, махнула рукой…

— К утру я должна вернуться, не то будет страшный переполох! А ты сиди тут тише воды, ниже травы и жди меня. И не очень-то возмущайся — лес твой никуда не убежит… Ну все. Я скоро.

И, погладив Кукоя по взъерошенной серой шерстке, Ксюн выбралась из комнаты через окно.

Глава III

Конечно, все это было неспроста: и книжная болезнь Скучуна, и неясные предчувствия Ксюна там, на даче, и послание, доставленное Кукоем… О наших героях не позабыли те высшие существа, которые ни в чем не знают пределов…

И когда Ксюн приняла за тайное знамение странную Зеленую Звезду, явившуюся среди бела дня на ясном солнечном небе, — она не ошиблась. То был знак, посланный ей с небес Душой Радости, которая с недавних пор могла принимать любые обличья. Она-то и явилась Ксюну в образе Зеленой Звезды. А незадолго до того, как произошли все эти события, случилось вот что…

В самом начале лета, когда москвичи изнемогали от редкой жары, а в городе внезапно появились змеи, Душа Радости, которая пребывала тогда далеко-далеко от Земли, почувствовала, что здесь вот-вот может произойти нечто ужасное…

Теперь, когда она перестала быть только книгой и проникала свободно в иные миры безграничной Вселенной, Душа Радости обладала тем внутренним зрением, которое позволяло ей видеть опасность, незримую для обыкновенных существ, и даже предвидеть ее. Такая пришедшая к ней сверхчувствительность поначалу слегка утомляла «Радость мира», но потом она к ней привыкла и смогла с ее помощью предотвратить не одну беду в самых разных и отдаленных мирах. Но особо внимательно Душа Радости следила за возлюбленной своею Москвой, зная, что именно там затаилась до срока надежда Земли — Личинка…

Лишь только Душа Книги интуитивно почувствовала какую-то скрытую угрозу Москве, она сосредоточилась и увидела место, где было неладно: Вещий Лес, охраняющий город.

«Да, беда явно грозит Вещему Лесу, а значит, и Москве, и Личинке. Они ведь связаны между собой незримо и крепко, — подумала „Радость мира“. — Пока мне не ясен тайный смысл этой опасности, но он есть, я чувствую это! Тут не обошлось без Совета Четырех, они замыслили какое-то чудовищное злодейство…»