Рок. Искусство или болезнь? - Геннадий Забродин

Теперь зададимся вопросом: чем, собственно говоря, отличается музыка Моцарта от музыки шамана? Давайте посмотрим на это с точки зрения воздействия ее на человека. Моцарт обращается как бы ко всему человеку. К его разуму, жизненному опыту, накопленным переживаниям, к самым разным чувствам. Шаман «прет» напрямик, находя кратчайший путь к восприятию слушателя. Жесткий ритм, громкость, преобладание низких нот — все для того, чтобы напугать, ужаснуть, заставить подчиняться. Это основа ритуальной музыки и африканских шаманов. Она послужила базой для мелодики религиозных песнопений негров Америки. Примерно теми же средствами добиваются своего и рокеры. Как вы помните, цель свою они не скрывают, напротив — выставляют напоказ.

Помилуйте, могут возразить нам, цель — ладно. Но с чего вы взяли, будто музыкальные средства рока способствуют ее осуществлению? Ну громко, ну низкие ноты, ну ритм — и что из того? А вот что.

Звук, хотим мы того или нет, несет определенную эмоциональную информацию. Согласитесь, одни звуки кажутся вам тревожными, другие — успокаивают. Вы не задумывались, почему так происходит? Нет? Ученые же — народ любознательный, нашлись люди, задумавшиеся над этим. Так появилась лингвистическая теория содержательности звуковой формы в языке. Один из ее создателей, А. П. Журавлев, написал несколько лет назад занимательную книжку «Звук и смысл». Есть там раздел, в котором автор пытается ответить на вопрос, почему звук несет определенный смысл. Чтобы разобраться, что к чему, вернемся вновь в первобытное общество, на самые ранние его ступени. Люди еще не владели как следует языком, в основном — отдельными звуками. Но каждый крик что-то значил: в нем были тревога, призыв, информация о наличии пищи. Стало быть, звуковые сигналы несли содержание. Откуда же оно бралось? Надо думать, из содержательности звуков самой природы. Это только на первый взгляд кажется, — что звуки, окружающие нас, существуют сами по себе. Они обязательно связаны с какими-то явлениями. Шелестят от ветра листья, гул сопутствует извержению вулкана, громыхает камнями быстрая горная река. Мы, люди XX века, достаточно оторваны от природной стихии. Даже дождь и гроза нам не страшны. Поднимем воротник плаща, раскроем зонтик — и все. А древнему человеку все происходившее вокруг было далеко не безразлично, он почти полностью зависел от природы. Одни ее явления угрожали жизни, другие сулили покой, третьи заставляли насторожиться. И все сопровождалось определенными звуками.

А какими именно? Ученые вывели закономерность: опасным, устрашающим явлениям природы соответствует чаще всего звук одного акустического типа, а безопасным — другого. Возьмем первый тип. Извержение вулкана — звуки низкие, сильные, шумные. Короче, никакой мелодичности. Но разве не из того же ряда раскаты грома, грохот горного обвала, шум штормового ветра, рев хищных зверей? Теперь обратим свой слух к звукам второго типа. Пение птиц, журчание неглубокого ручья, звон капели, пересвист мелких животных.

Звуки высокие, обычно негромкие и мелодичные. В общем, как правило, то, что происходит быстро, агрессивно, сопровождается звуками краткими, резкими. А медленному движению присущи звуки протяжные, плавные.

Десятки тысяч лет мозг человека воспринимал совместное воздействие двух факторов: явления и звука. В результате должен был неизбежно выработаться условный рефлекс. Тот самый, открытый академиком И. П. Павловым. Помните хрестоматийный пример про звонок, собачку и пищу. Звенит звонок — собаке дают поесть. И так день за днем. В итоге у животного начинал выделяться желудочный сок уже на сам звук, даже при отсутствии пищи. Попросту говоря, собака реагировала уже не на явление, а на связанный с ним звук. Вот такой же рефлекс за тысячелетия выработала у человека и природа. Он стал воспринимать звук как явление, которое этот звук вызвало. Низкие, громкие, шумные звуки пробуждали в человеке чувство опасности, тревоги. А звуки высокие, негромкие и мелодичные напрямую связывались с явлениями безопасными, успокаивающими. Вот таким образом и заложена в нас возможность наделять звук смыслом.

Журавлев приводит случаи, когда связь звука со смыслом подчас противоречит логике. «Скажем, — пишет он, — от ворона и филина никакого вреда человеку — одна только польза. Но в людском поверье «ворон беду накаркает», а филин совсем уж жуткая птица, и в любой сказке от него только зло. За что же их не любят? А за то, что крики их — звуки низкие, громкие, немелодичные. Звуки страха и опасности. Вот и сделали из них пугала ни за что ни про что».

Условные звуковые рефлексы стали со временем безусловными, войдя, как говорится, в нашу плоть и кровь. Признайтесь, кому из вас не доводилось вздрагивать при ударе грома? Да что гром, неожиданно хлопнула неподалеку дверь — и вы инстинктивно обернулись в сторону звука, подскочили на месте. Чего вы испугались? Звук-то сам по себе ничего сделать не может. И вы это знаете. Но тем не менее…

Кстати, мы забыли нашего первобытного «приятеля». Как он реагировал на звуки, мы, кажется уяснили. Но ведь он и сам их издавал. И, ориентируясь на природу, наполнял определенным смыслом. Нужно было напугать — он «работал на низах», порыкивал, а хотел успокоить — переходил на звуки высокие, более мелодические. Если мы теперь перескочим через бездну веков, то увидим, что шаман, описанный в романе Обручева, и африканский колдун использовали одни и те же средства. Они без сомнения знали, какая музыка какой эффект производит на слушателей, и издавали звуки одурманивающие, подчиняющие, даже гипнотизирующие. Все это перекочевало в негритянские религиозные песнопения, а оттуда — в рок.

«И ТЕПЕРЬ Я ЗВЕЗДА РОК-Н-РОЛЛА»

«Эй, что произошло? Когда-то я жил в Техасе. У меня были плохие зубы, и я пел голосом, испорченным гландами и аденоидами, заикаясь и взвизгивая. Кто-то сказал мне, что я заводной парень, и я двинулся в Нью-Йорк. Здесь я встретил людей, которые поправили мне зубы, дали мне новые очки, причесали меня и одели в настоящей итальянской манере. Затем они назвали меня Бадди Холли — разве плохое имя? Они послали меня на гастроли, двинули меня на телевидение, и теперь я звезда рок-н-ролла. Всюду, где я ни появляюсь, девушки визжат от восторга, парни просят у меня автограф, и я катаюсь на кадиллаке. Но иногда я не могу поверить во все это — я вспоминаю штат Техас, где все надо мной смеялись, и спрашиваю себя: неужели это — в прошлом?»

Над текстом — фотография. Шикарный автомобиль у трапа лайнера. По трапу поднимается улыбающийся парень. Улыбка открытая, добродушная, немного застенчивая. Бадди Холли — одна из первых «звезд» на небосклоне рок-н-ролла.

Но вспомним слова поэта о том, что «если звезды зажигают, значит, это кому-то нужно». Кому же нужно зажигать «звезды» рока? Публике? Композиторам? Самим исполнителям? На эти вопросы мы и попробуем отыскать ответ. Давайте перенесемся в Америку начала пятидесятых годов. Время и место выбраны нами, конечно, не случайно. Именно тогда и именно там зародился рок. А вернее сказать, его прямой предшественник — рок-н-ролл.

Он буквально метеором ворвался в популярную музыку. Всего несколько лет понадобилось ему, чтобы завоевать США, а затем и Западную Европу. Можно предположить, что происходило все стихийно, само собой. Но этому противоречит хотя бы то, что уже на начальном этапе экспансии ярко вспыхнули «звезды», причем не случайные фигуры.

Первые «звезды» были выходцами из чернокожей Америки, что вполне естественно, если припомнить происхождение рока. Но как черные стали кумирами в белой Америке? Почему исконно негритянскую музыку освоили белые исполнители? Отчего, наконец, именно рок подняли на щит?

Ответив на эти вопросы, мы найдем ответ и на вопрос о происхождении «звезд» рока. Нам придется совершить экскурс в историческое музыковедение. Дело в том, что музыкальной основой рок-н-ролла послужил так называемый ритм-энд-блюз. Складываться он начал еще в тридцатых годах в негритянских гетто.

Как же так, может удивиться читатель: вы же говорили о том, что рок пошел от африканской музыки? Она бытовала на плантациях, где работали чернокожие рабы.

А вы говорите про городские гетто… Все правильно, никакой ошибки нет. Ритм-энд-блюз тоже ведь не на голом месте появился. Его предшественник — кантри-блюз, существовавший на сельскохозяйственном юге. Но в тридцатых годах пошла сильная волна миграции негров с юга на север. Вызвано это было причинами прежде всего экономического порядка. Промышленному северу, быстро переходившему на потогонную конвейерную систему, требовались дешевые рабочие руки. Подчеркнем, не руки потомственного мастерового, способного, так сказать, подковать блоху. Нужны были люди, которых нетрудно научить выполнять ту или иную не очень сложную операцию. И их требовалось много: чтобы был избыток. Словом, то, что в политэкономии называется резервной армией труда. Человек, годами завертывающий одни и те же гайки, будет держаться за свое место, ведь на другом предприятии этот его навык может оказаться ни к чему. А за спиной жарко дышат те, кто готов тебя заменить у станка или на конвейере. Источником дешевой рабочей силы стали как раз негритянские выходцы с юга. Из них и формировалась необходимая капитализму армия безработных.