Коммунизм - Олег Лукошин

В машину я влез последним.

— Гони, гони! — крикнул Гарибальди.

Вика рванула с места и, поднимая из-под колёс снопы снега, помчалась по улице.

Антон оглянулся и выразительно посмотрел на меня сквозь прорези в маске своими большими и грустными глазами.

— Ничего не говори, — огрызнулся я. — Я жизнь нам спас.

Он ничего и не сказал. Отвернулся, стянул маску и стал перекладывать деньги из брезентовой инкассаторской сумки в какую-то другую, кожаную, с крупными и непонятными латинскими литерами на боку, что валялась у него в ногах.

Новый год встречали на даче у Белоснежки. Коттеджный посёлок «Лебяжий берег», километров восемьдесят от Москвы. Мамашка её свалила в Париж на предновогоднюю распродажу, вроде бы намеревалась вернуться, но чего-то передумала. Вот и правильно, женщина, вот и правильно! Нечего молодёжи мешать в революционной и досуговой деятельности.

Затоварились неплохо. Целый рюкзак — и выпивка приличная, и закусон.

Прошлая новогодняя ночь босяцкой получилась — пластиковые стаканчики, дешёвая водяра, банка огурцов. Встречали в какой-то коммуналке и в несколько ином составе. Был ещё Никита Костиков, физик-шизик, и две какие-то девахи, лица которых я не запомнил. Кто такие, с кем приходили — тоже в памяти не отложилось. Ну, и из нынешней Звёздочки не все присутствовали. Белоснежки, само собой не было, мы тогда вообще про её существование не знали, и Пятачок почему-то смылся.

Зато в Звёздочке был Колун, который сейчас в тюряге по статье за терроризм парится. Молчаливый парняга, двух слов не вытянешь. Я так-то мало что о нём знал, о личной жизни и о прочем, но в деле он был незаменим. Твёрдый, принципиальный, решительный. Никаких колебаний, никаких компромиссов. Кремень-человек. Повязали его за подрыв отделения милиции, акцию сам организовал — ни Политбюро, ни Звёздочка полномочий не давали — привлёк двух каких-то школьников, они его в конце концов и сдали. Не знаю, может и не в чем их винить, у капиталюг свои методы допросов, но попадись они мне сейчас — всё равно бы грохнул, не посмотрел бы на возраст.

Сам Колун держался стойко, никого не сдал. Дали ему двенадцать лет.

Я первый тост, когда ещё полтора часа до полночи оставалось, именно за него провозгласил.

— За Колуна! Будем такими же крепкими, как он.

— За Колуна! — поддержал Гарибальди. — И не будем такими же глупыми, как он.

Старая песня. Он конечно прав, дисциплина прежде всего, но порой занудство это бесит. Хотя я всё равно его люблю, встреча с ним перевернула мой мир. На путь борьбы я под его влиянием встал.

Я так ему и сказал.

— Люблю тебя, брат!

И полез целоваться.

— Шайтану больше не наливать! — объявил Антон. — Он с одной рюмки улетает.

— Врёшь, командир, — я плеснул себе ещё, душа просила. — Я литры могу выхлебать, просто настроение хорошее.

Опрокинул рюмаш. Вискарь, идёт неплохо.

Прибавил громкость у навороченного Викиного музыкального агрегата. Зажигал Юрий Антонов. «Пройдусь по Абрикосовой, сверну на Виноградную…» Я его бесконечно слушать готов. Чуваки из Звёздочки — за исключением Кислой — почему-то не очень его жалуют, типа старьё, на зато как душевно! Какое внятное и светлое умиротворение! Такие песни можно было только в Союзе писать.

Девчонки закончили с подсчётом бабла.

— Два миллиона сто двадцать три тысячи шестьсот семьдесят рублей.

— Всего два? — удивился Борис. — А я штук десять ожидал.

Я тоже на большее рассчитывал.

— Полтора миллиона отдадим в Политбюро, — объявил Гарибальди, — остальное нам.

— Давай себе миллион оставим, — не согласился я. — Мало ли какие расходы будут.

— Не, — мотнул он головой. — Эти деньги на вооружение пойдут, на материальную помощь малоимущим, да на много чего ещё. Только централизовано можно их распределять по справедливости.

— Да мы и есть малоимущие. У нас ни оружия, ни амуниции.

— Шестьсот тысяч себе оставляем, куда уж борщить. В Политбюро узнают, что так много — рады не будут. Хватит. Тем более что с оружием сейчас получше. Ты же увёл автомат.

Ну хорошо, хорошо. Ты прав, ты всегда прав. Пусть и боссы Политбюро тоже вискаря попьют и икры поедят. А то и в Париж съездят на распродажу.

— Стой, стой, не закрывай! — крикнул я Наталье, готовой застегнуть молнию у сумки с деньгами. — Дай я окунусь в них.

Подскочил к ней, выхватил суму, нырнул головой в кипу разномастных банкнот.

— А-а, вот она, буржуинская лафа! — молвил, вытащив голову наружу. — Знаете, есть что-то в этом, есть. Изучать надо врага, понимать его инстинкты. Сущность его откуда проистекает. Отрекаюсь! Отрекаюсь от тяги сей мерзопакосной! Нет в деньгах счастья, в свободе лишь она и равенстве для всех. Изыдите, демоны, изыдите!

Белоснежка с Кислой выдали партию трепетно-лучезарного хохота, Пятачок хмыкнул пару раз, Гарибальди криво усмехнулся.

— Убери, — сунул я сумку Наташе обратно, — убери их к чёртовой матери. Пойдём танцевать лучше.

Она задвинула сумку под диван и вскочила на ноги, тут же оказавшись в моих объятиях.

— Революционеры тоже имеют право на отдых! — выдавал я лозунги. — Оттянемся по полной, товарищи! Борьбе конца и края нет, надо сил набираться и эмоций.

Прижал Кислую к груди и повёл в ритме танго по комнате. Остановившись, изогнул её в дугу. Танго, это танго!

Белоснежка, которая по жизни чумовая штучка и зажечь всегда пожалуйста, вытащила танцевать Пятачка. Тот что-то изображал. Антон вглядывался в работающий с отключенным звуком телевизор. Юмористы с певунами уже развлекали. Да уж, его фиг раскрутишь на веселье. Покарайте меня громы и молнии, но когда мы придём к власти, он станет гадким и унылым службистом-функционером, будет читать по бумажке скучные речи и превратится в итоге в нового Брежнева.

— Дорогие друзья, соотечественники! — лысый, облезлый, скрюченный Путин выполнял до чёртиков заколебавшую его обязанность поздравлять российский народ с очередным Новым годом. — Прошедший год выдался для россиян непростым, мы столкнулись с новыми мировыми вызовами и экономическими потрясениями. Но в то же время он принёс нам много положительных моментов, принёс новые надежды…

— Миллионов семь, я думаю, — отвечала мне Виктория. — Может, восемь. Так что это не для простых смертных.

— Ну а непростым-то чего сбегать в Союз? — озвучивал я собственную мысль. — Им и здесь хорошо.

— Не, не скажи, — возразил Борис. — У нас газета материал делала из той конторы, откуда в Союз отправляют — желающих полно. Точную цифру, правда, не назвали. Миллионеры, миллиардеры, всё у них здесь чики-поки — а всё равно в Союз хотят. Поверхностная статья, однако, получилась, всё засекречено же.

— Не забывайте, что оттуда тоже сюда переселенцы прибывают, — вставил Антон. — Так что процесс взаимный.

— Это пропаганда! — махнул я рукой. — Гнусная пропаганда. Ну кто, скажи мне на милость, захочет уехать из Советского Союза, где уже коммунизм, в эту долбанную капиталистическую Россию?

— Ну, мало ли какие у людей соображения. Может, кого-то коммунизм не устраивает.

— Да актёры это, — не сдавался я. — Им деньги платят за то, чтоб они изображали, как в Союзе плохо. Чтобы рождали в нас сомнения, что у коммунизма и обратная сторона есть. Репрессии, уничтожение инакомыслящих, Америку бедную разбомбили. Так это же всё правильно, это то, что и надо было сделать. С этими инакомыслящими, которые так и не дошли до понимания единственной правильности коммунистической идеи, которые не созрели до её величия, именно так и нужно поступать. Просто тамошние коммунисты таким гуманным способом от сомневающихся избавляются, от балласта, сбрасывая его нам. А у нас и так человеческого дерьма выше крыши.

— Всё бы на свете отдала, чтобы перебраться в Союз, — тихо, но как-то надрывно произнесла Наташа.

Слова эти отозвались во мне взбудораженным эхо. Эх, а я бы что отдал, чтобы свалить в Союз!

— Забудьте вы о Союзе, ребята, — выдал Гарибальди. — И о коммунизме, построенном там, забудьте. Это другой мир, не наш. Свой коммунизм мы сами, здесь должны создать. Союз — это лишь пример для нас, как надо сражаться и добиваться поставленной цели.

— Счастья вам и вашим семьям, дорогие друзья! — заканчивал Путин, дрожащей рукой поднимая бокал с шампанским. — С новым две тысячи двадцать пятым годом.

Следуя его примеру, мы подняли бокалы и сдвинули их в волнующем хрустальном звоне.

— За Сигурда!

— За Союз!

— За коммунизм!

Потом показали сюжет из Союза. Я не переставал удивляться тому, что капиталюги разрешали передавать оттуда репортажи, ведь после той жизни в процветающем СССР, которую показывали нам, жить здесь больше не хотелось.

Вот и сейчас степенный советский журналист в галстуке и очках (российского собкора на этот раз задвинули, ну и правильно — он гнилой и продажный) бодрым, жизнерадостным голосом рассказал о предновогодних достижениях Страны Советов. Четвёртый год пятилетки принёс очередное увеличение производства, радикальное снижение заболеваний, разнообразие продуктового выбора. Полностью избавились от вековой обузы в виде денежного оборота ещё семь европейских республик СССР. Огромный прогресс совершили лишь несколько лет назад вступившие на путь коммунистического развития Советские Социалистические Соединённые Штаты Америки. За истекший год там наконец-то удалось полностью ввести бесплатное медицинское обслуживание и образование. Народ Америки с радостью приветствует курс Коммунистической партии, верного проводника ленинских идей. А когда в конце репортажа пошло короткое интервью с колхозницей, приехавшей встретить Новый год на Красную площадь, и женщина эта, такая простая и такая счастливая, глядя в камеру, в нашу проклятую Россию, сказала «Передаём российским братьям, изнывающим от гнёта капитала, привет, и приглашаем к нам в гости, а если желаете, то и на постоянное место жительства», я не выдержал и расплакался.