Восхождение. Сага «Исповедь». Книга третья - Натали Бизанс

Рисунок Эрики я повесил на стену возле кровати и любуюсь им каждый день. Таким образом любимые и дорогие люди всегда со мною рядом, улыбаются, оживая на картинке. Иногда даже обращаюсь к ним, когда становится особенно тоскливо.

Всё своё время трачу если не на учёбу, то на работу, исправно отсылая в издательство положенный объём материала. Иногда на сон остаётся совсем мало часов, но это нестрашно. По дороге в общественном транспорте можно позволить себе вздремнуть, тем он и хорош.

Однажды так крепко заснул, что, очнувшись, не мог долго понять, где же я теперь нахожусь. Оказалось, давно пропустил нужную остановку, пришлось добираться обратно. Ну, не Штирлиц, понятно, что же тут поделаешь?!

Мозги заполнены до предела, может быть поэтому никаких особенных событий не происходит. Да и как я бы справился с ними в Париже, где ежедневно происходит столько всего, что машины с мигалками не умолкают ни днём, ни ночью?

Дневник Агнешки всегда со мною, но я давно не открывал его просто из-за нехватки свободной минуты, и всё же таскаю его повсюду: вдруг появится возможность почитать. В поездах и метро не выходит, тут же начинаю носом клевать. По вечерам, покуда остаются силы, пишу, отвечаю на сообщения, комплектую материал. Секретарша в издательстве вынуждена сканировать для меня бумажные письма и отсылать на электронную почту, чтобы не тратиться на пересылку. Каждый раз чувствую, как её это достало, между тем поток корреспонденции не уменьшается. И так день за днём.

Зачем же я тогда ношу с собой эту тетрадку? Может потому, что она греет мне сердце, излучая энергетику дорогого человека, как бы оберегая меня…

По привычке подложив портфель под щёку, я сам не заметил, как заснул. Разбудил до боли знакомый русский мотив «Катюши». Открыв глаза, увидел музыканта, проходившего по вагону с аккордеоном в руках. Лицо мужчины покрыто шрамами, широкие плечи, могучий силуэт. Русые волосы давно не стрижены и не мыты. На шее большой потрёпанный вязаный вручную серый шарф, протёртые в армейском стиле штаны цвета хаки, старый выцветший свитер, растянутый на локтях и берцы на ногах, как у военных. Он протянул ко мне кепку, в которую пассажиры бросали мелочь, я положил купюру.

Парень удивился.

– Русский, что ли?

– Есть маленько.

Его лицо преобразилось: широкая улыбка обнажила желтоватые от курения зубы. – Спасибо, порадовал! Что делаешь в Париже?

– Учусь.

– Студент, что ли? А с виду солидный… – он кашлянул в кулак. – Извини, брат, простыл немного, – от него разило потом, дешёвой выпивкой и табаком.

– Выздоравливайте! Я, и вправду, староват для студента, но учиться никогда не поздно, так ведь?..

– Это, да. Я вот так и не закончил института, выперли на третьем курсе, а потом армия… – на вид ему было около сорока, но возраст трудно определить на неухоженном лице, обросшем густой щетиной.

Странное чувство не давало нам с ним распрощаться, он застрял возле меня, позабыв про деньги и музыку.

– Владимир, – он протянул ладонь богатырских размеров.

– Эрик, – я пожал ему руку.

– Ты откуда, чем занимаешься?

– Из Латвии, хочу стать православным священником.

Он ухватился за поручень, будто его тряхнуло.

– А ты хорошо играешь, молодец!

– Посредственно, но на хлеб хватает.

– Извини, мне пора выходить, моя остановка, – я приподнялся и немного его отодвинул, чтобы пройти.

– Выйдем вместе, мне всё равно куда идти, я весь день мотаюсь по метро из одного конца в другой, так что, без разницы. Давно хотел поговорить со священником, только вот доверия они мне не внушали. Зажрались совсем. Знаешь, ведь как говорят: раньше душа золотая была, а крест деревянный, теперь наоборот. Им тут в Париже привольно живётся, как сыр в масле катаются, нашего брата хватает, тоскуют по Родине, потому и в церковь идут, пожертвования щедрые приносят. Не похож ты как-то на них, бреешься…

– Это привычка.

– А вот скажи мне, будущий поп, в бороде ли дело? Что если не бриться, Бог больше любит? – его глаза наполнились злостью.

Сказал так, что холодок прошёл по спине.

– Как мне кажется, это личное дело каждого и никакого отношения к религии не имеет.

Он схватил меня за рукав, словно боясь, что я сейчас сбегу.

– Вот я тебя и нашёл!

Непонятно, что он имел в виду, его странное поведение заставило насторожиться. Агрессивности в этом парне было предостаточно и раздражать его вовсе не хотелось. Попытался передать ему покой, он его принял как пересохшая земля влагу. Уже через минуту мы стояли на станции, и он опять улыбался.

– Мне пора на занятия.

– Возьми меня с собой!

– Понимаешь, курсы оплачивает епископ, чтобы я овладел языком… Я не могу тебя просто так привести.

– Тогда я подожду тебя неподалёку.

– Три часа?!

– Мне о многом нужно спросить.

– Хорошо, Владимир, ну а если пойдёт дождь, спускайся в метро, всё равно там встретимся.

– А ты не уйдёшь другой дорогой?

– А что, есть повод?!

Он засмеялся:

– Мудрый ответ, как у еврея.

– Все мы немножко евреи… – я похлопал его по плечу и пошёл в направлении студии, где проходили занятия, ещё долго ощущая на себе тяжёлый взгляд Владимира.

Все три часа я был рассеян, думал о нём, пытался понять, чего же он всё-таки хочет. Что-то маниакальное было в этом человеке. «Не убить же он решил, в самом-то деле?! Просто нужно поговорить, – успокаивал я себя. – Возможно, Владимир почувствовал ко мне доверие…»

– Вы сегодня сам не свой, мёсьё Вишневский! Соберитесь, иначе мы напрасно тратим моё время и ваши деньги, – молодая француженка показала своё недовольство, тряхнув копной каштановых волос, пребывающих в творческом беспорядке. Отсутствие косметики на лице, эмансипированный вид, говорящий о полном безразличии к половой принадлежности, – очень точно передают образ современной французской женщины.

Я вспомнил жену, которая не подкрасив реснички, из дома не выходит, и улыбнулся сам себе. У наших дам это в крови, – желание быть красивой. Чего не скажешь об этих молодых людях; не сразу и разберёшься, парень перед тобой или девушка.

– Ещё одно замечание, Вы пропустили вопрос, – она метнула в меня колкий взгляд. – Если Вы не настроены заниматься, лучше перенесём урок на другое время.

– Простите, мадемуазель, я соберусь, – мне стало стыдно как школьнику, замечтавшемуся посреди урока. Во взрослой жизни всё серьёзнее и жёстче. Видит Бог, я пытался больше не отвлекаться на другие мысли, но что-то не давало мне покоя.

Часть 1. Глава 5

Расцветали каштаны, их в Париже огромное множество. Весна преобразила природу и радовала не только взгляд, но и душу. Дождя не случилось, тучи пролетели мимо, и снова засияло ласковое солнышко. Владимир задремал на скамейке прямо у входа в метро, прижав сбоку аккордеон, тихо посапывал. Я долго вглядывался в это лицо, пытаясь понять, что за человек предо мною, стоит ли мне уйти или всё-таки разбудить его? Что так сосёт у меня под ложечкой, заставляя быть настороже рядом с ним? Но разве могу я обмануть его ожидания? Человек нуждается в откровенном разговоре, а я из-за каких-то нелепых предчувствий сбегу, словно последний трус?

Я прикоснулся к его плечу, он вздрогнул как-то по-детски, ведь сколько бы нам ни было лет, ребёнок в нас никуда не уходит и время от времени проявляется.

– Кажется, заснул… Солнце пригрело, так его перетак, аж слюнку пустил. А ты молодец, не прошёл мимо! – улыбка его показалась мне не вполне искренней, за ней притаилось что-то горькое, безрадостное, безысходное.

По мне прошла холодная волна, я испытывал подобное в присутствии смерти, когда провожал умирающих. Возможно, ему угрожает какая-то опасность?

Мы спустились в метро. Владимир молчал, насупив брови, весь погружённый в себя. «Возможно собирается с силами для исповеди?» – подумал я и решил не мешать ему, но тревога усиливалась. Взывая к Богу за помощью и благословением для этой покрытой шрамами души, я невольно всматривался в его хмурое лицо и не знал, чего ожидать.

– Ты сегодня не заработал, на что жить будешь?

Он потёр пальцем нос и посмотрел на меня таким взглядом, что подозрения только усилились. Но за что ему ненавидеть меня? Что я сделал не так, чем мог его обидеть? Мы ещё несколько остановок ехали молча.

«Видимо, он намеревается увидеть, где я живу. Стоит ли его туда вести, ведь я его совсем не знаю и намерения его мне неизвестны.»

– Давай поговорим?

– Здесь люди кругом.

– И что? Они всё равно не понимают по-русски.

– Найдём место поукромнее.

– Может в церковь зайдём? Я знаю одну неподалёку, она открыта сейчас.

– А можно вот без всего этого? Или ты боишься меня?! Я что такой страшный и вонючий, что недостоин войти в твои покои? Не беспокойся, долго не задержусь.