Сойка-пересмешница - Сьюзен Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что я собираюсь делать?
Стать Сойкой-пересмешницей… может ли все хорошее, сотворенное мной, перевесить причиненный вред? Кому я могу верить в ответе на этот вопрос? Конечно, не этой команде Тринадцатого. Я клянусь, сейчас, когда моя семья и Гейл в безопасности, я могу сбежать. Не беря в расчет одной незавершенной части дела.
Пит.
Если бы я точно знала, что он мертв, я бы попросту затерялась в лесах и ни разу не оглядывалась. Но пока я сомневаюсь, я застряла.
Я слышу шипение и разворачиваюсь на пятках туда, откуда раздается звук. В дверях кухни, с выгнутой в дугу спиной, плоскими ушами, стоит самый уродливый кот в мире.
— Лютик, — говорю я.
Тысячи людей погибли, но он выжил и даже выглядит вполне сытым. Чем? Он может выбираться из дома и пробираться обратно через окно в кладовке, которое мы всегда оставляем приоткрытым. Должно быть, он питается полевыми мышами. Я отказывалась думать по-другому.
Я присаживаюсь на корточки и протягиваю руку.
— Иди сюда, мальчик.
Как бы не так. Он зол из-за того, что его покинули. Кроме того, я не предлагаю ему еду, а моя способность обеспечивать дичью всегда являлась для него моим основным окупающимся качеством. Какое-то время, когда мы пересекались в старом доме, потому что оба не любили этот новый, казалось, что связь между нами немного окрепла. Это явно прошло. Он недовольно прищуривает свои желтые глаза.
— Хочешь увидеть Прим? — спрашиваю его.
Ее имя привлекает его внимание. Не считая его собственного имени, это слово — единственное, которое для него не пустой звук. Он хрипло мяукает и подходит ко мне. Я беру его на руки, глажу по шерстке, потом подхожу к шкафу, вытаскиваю свою охотничью сумку и бесцеремонно запихиваю его туда. Нет другого способа, которым бы я была способна отнести его на планолёт, а для моей сестры он значит целый мир. Ее коза, Леди, действительно полезное животное, к сожалению, не выжила.
В гарнитуре я слышу голос Гейла, говорящий мне, что мы должны возвращаться. Но охотничья сумка напомнила мне об ещё одной вещи, которую я хочу. Я вешаю сумку за ремешок на спинку стула и бросаюсь в свою спальню. Внутри комода висит охотничья куртка моего отца. До Двадцатипятилетия я перенесла ее сюда из старого дома, думая, что ее присутствие может стать утешением для мамы и Прим, когда я умру. Слава Богу, иначе бы сейчас она была пеплом.
Мягкая кожа расслабляет, и на данный момент меня успокаивают воспоминания о часах, проведенных в ней. Затем по непонятным причинам мои ладони начинают потеть. В затылке возникает странное ощущение. Я резко поворачиваюсь, чтобы осмотреть комнату, и убеждаюсь, что она пуста. Опрятна. И все на своих местах. Ни единого шума, чтобы меня встревожить. Тогда что?
Мой нос сморщился. Это из-за запаха. Приторного и искусственного. Что-то белое выглядывает из вазы с гербарием на моем шкафу. Я приближаюсь к нему осторожными шагами. Там, вся скрытая своими засушенными кузинами, стоит свежая белая роза. Идеальная. Вплоть до последней колючки и шелкового лепесточка. И я сразу же понимаю, кто мне ее прислал.
Президент Сноу.
Когда меня начинает тошнить от вони, я отступаю и убираюсь оттуда. Как долго она там простояла? День? Час? Повстанцы досконально проверили Деревню Победителей на наличие взрывчатых вещёств, подслушивающих устройств, ещё чего-нибудь необычного, прежде чем позволили мне пройти сюда. Но, похоже, роза не показалась им примечательной. Только мне.
Внизу я срываю охотничью сумку со стула, волоку ее по полу, пока не вспоминаю, что она полная. На лужайке я отчаянно сигналю планолёту, в то время как Лютик мечется в сумке. Я пихаю его локтем, но это лишь приводит его в ярость. Планолёт появляется в поле зрения, и вниз опускается лестница. Я вступаю на нее и жмусь к ней до тех пор, пока не оказываюсь на борту.
Гейл помогает мне освободиться от лестницы.
— Ты в порядке?
— Да, — отвечаю я, рукавом стирая пот с лица.
"Он оставил мне розу!" хотела я закричать, но была уверена, что это не та информация, которой мне следует делиться с кем-то вроде Плутарха. Во-первых, это прозвучит как безумие. Не померещилось ли мне — что вполне возможно — или я просто слишком эмоционально реагирую — все равно это гарантирует мне обратное путешествие в вызванную лекарствами страну снов, которой я так сильно старалась избежать. Никто и не поймет до конца — это не просто цветок, даже не просто цветок Президента Сноу, а обещание отомстить — потому что в одной с ним в студии, когда он угрожал мне перед Туром победителей, больше никого не было.
Стоявшая на моем шкафу, эта белая-словно-снег роза была для меня личным сообщением. Она напоминает о незавершенном деле. Она шепчет: "Я могу тебя найти. Я могу до тебя добраться. Не исключено, что я наблюдаю за тобой прямо сейчас".
Глава вторая
Капитолийские планолёты не собираются ударить по нам прямо сейчас?
Пока мы путешествуем по Дистрикту-12, я с тревогой ожидаю признаков атаки, но никто не преследует нас. Через несколько минут после того, как слышу разговор Плутарха с пилотом, который подтверждает, что воздушное пространство свободно, я понемногу расслабляюсь.
Гейл кивает на мою охотничью сумку, указывая на исходящий из нее вой.
— Теперь я понимаю, почему ты должна была вернуться туда.
— Даже если был хоть один шанс найти его, — я бросаю сумку на сидение, а гадкое создание начинает низко гортанно рычать. — Заткнись! — говорю я сумке, опускаясь на мягкое сиденье возле окна напротив.
Гейл садится возле меня.
— Плохо там, внизу?
— Хуже и быть не могло, — отвечаю я.
Смотрю в его глаза и вижу отражение собственной печали. Наши руки тянутся друг к другу, сохраняя ту часть Двенадцатого, которую каким-то образом Сноу не смог уничтожить. Мы сидим в тишине до конца полета в Тринадцатый, который занимает около сорока пяти минут. Пешком — не больше недели. Бонни и Твил из Дистрикта-8, с которыми я столкнулась прошлой зимой в лесу, в итоге, были не так уж и далеки от своей цели. Но они явно не достигли ее. Когда я спрашивала о них в Тринадцатом, казалось, что никто даже не знает, о ком я говорю. Думаю, они погибли в лесу.
С воздуха Тринадцатый выглядит так же весело, как и Двенадцатый. Вопреки тому, что Капитолий показывает по телевизору, руины не дымятся, но и нет почти никакой наземной жизни. Спустя семьдесят пять лет после Темных Времен — когда, как говорят, Тринадцатый был уничтожен в войне между Капитолием и дистриктами — все новые сооружения теперь находятся под землей. Тогда уже здесь существовал огромный подземный объект, столетиями создаваемый как тайное убежище для лидеров правительства на время войны или как последнее прибежище для человечества на случай, если жизнь наверху станет невозможной. И что более важно для обитателей Тринадцатого — он был центром капитолийской программы развития ядерного оружия. В Темные Времена мятежники из Тринадцатого вырвались из-под силового контроля правительства, испытали на Капитолии свои ядерные ракеты и заключили сделку: они будут притворяться мертвыми в обмен на то, что их оставят в покое. У Капитолия был ещё один арсенал ядерного оружия на западе, но по условиям сделки он мог использовать его против Тринадцатого только при нанесении ответного удара. Они были вынуждены принять условия Тринадцатого.
Капитолий уничтожил видимые остатки дистрикта и отрезал все связи с внешним миром. Может, лидеры Капитолия думали, что без посторонней помощи Тринадцатый вымрет сам. И несколько раз это почти случилось, но все же им удавалось выкарабкаться благодаря строгому распределению ресурсов, четкой дисциплине и постоянной бдительности против возможных атак Капитолия.
Теперь горожане живут практически только под землей. Им разрешено выходить наружу для занятий и принятия солнечных ванн, но лишь в строго отведенное время, указанного в твоем расписании. И необходимо четко соблюдать этот распорядок. Каждое утро ты должен сунуть свою правую руку в специальную штуковину на стене. Бледными фиолетовыми чернилами она наносит на предплечье отпечаток с твоим графиком на текущий день.
7:00 — Завтрак.
7:30 — Работа на кухне.
8:30 — Учебный Центр, кабинет номер 17.
И так далее. Чернила не смываются до 22:00 часов — Купания.
В это время то, что сохраняет их водостойкими, разрушается, и расписание полностью смывается. Сигналы выключения света в 22:30 говорят о том, что все, кроме тех, кто на ночной смене, должны быть в постелях.
Поначалу, пока я была в госпитале, я могла отказаться от отпечатка. Но как только я переехала с мамой и сестрой в отсек номер 307, от меня ждали, что я буду следовать программе. Но, кроме выхода для приемов пищи, я в большинстве случаев игнорировала предписания на своей руке. Просто возвращалась обратно в наш закуток, или бродила по Тринадцатому, или спала, спрятавшись где-нибудь. В заброшенном воздуховоде. За трубами в прачечной. В Учебном Центре есть каморка, и она просто замечательная, так как никто, кажется, не нуждается в школьных принадлежностях. Они очень экономные; излишняя трата воспринимается практически как преступление. К счастью, жители Двенадцатого никогда не были расточительными. Но как-то раз я увидела, как Фальвия Кардью скомкала листок бумаги, на котором были написаны только пару слов, и по взглядам, направленным на нее, можно было подумать, что она кого-то убила. Ее лицо покраснело, сделав инкрустированные серебристые цветы на полных щеках ещё заметнее. Настоящий портрет расточительства.