Белая таежка - Галина Головина

- Пошло-поехало! - досадливо поморщился Ванюшка. - Динь-звень.

- Может, еще золото твое - самоварное? - в тон ему буркнул я.

Не люблю, когда Кольча начинает вот так тянуть резину.

- Самоварное?! - расхохотался он торжествующе в ответ и сунул мне лупу, а Ванюшке какой-то пузырек с прозрачной жидкостью.

- Что в нем? - спросил Ванюшка.

- Кислота!

- Какая?

- Серная, разумеется!

- Серная кислота, Мишаня.

Я открыл резиновую пробку, поискал глазами, оглядываясь по сторонам, от чего бы оторвать лоскуток тряпки. Кольча будто знал, что я не поверю ему на слово, усмехнулся и бросил мне старую рукавичку, которая у него была приготовлена загодя. Тоненькая палочка явно для этой же цели лежала на краешке стола. Я сунул ее в горлышко пузырька, осторожно капнул на большой палец рукавички. Он разлезся во все стороны прямо на наших глазах.

- Кислота! - признал Ванюшка.

А я уже снова сунул палочку в пузырек и капнул кислотой теперь на Кольчину находку. Потемнеет - значит, не золото. Мы с Ванюшкой так быстро нагнулись над столом, что чуть не стукнулись лбами. Молча пыхтим рядом. У меня даже слезы на глазах выступили от напряжения. Проходит минут пять, не меньше. Пятнышко под капелькой кислоты не появляется.

- Золото! - выдыхает Ванюшка.

- Золото! - признаю я.

Но тут меня встревожило другое.

- А может, золотинка твоя совсем не самородочек? - сказал я Кольче. Может, она культурная?

- Какая? - шагнул он ко мне с таким видом, будто хотел по шее залепить.

- Ну сами люди ее отлили! - сказал я.

- На бляшку с уздечки смахивает, - пригляделся к золотинке еще раз Ванюшка.

- Ничего себе заявочки! - обиженно хмыкнул Кольча. - Да вы только поглядите, какие у нее края! Видно же, что необработанная...

- А где ты ее нашел? - спросил Ванюшка.

- Ни за что не поверите! - ликовал Кольча.

- Ладно, не тяни резину! - нетерпеливо поморщился Ванюшка.

- В сарае!

- Да? Брось темнить!

- Разрази меня гром! - клятвенно прислонил ладонь к груди Кольча. Мне гаечки, болтики, шайбочки понадобились. Ну я и полез в сарай, где у геологов-нефтяников всякое барахло хранилось. Попался мне сломанный трак от гусеницы вездехода. Годится, думаю. Стал дома намерзшую грязь с него отковыривать и чирк ножом по самородочку... Вот, думаю, ге - олухи! Нефть искали, а по золоту топтались!..

- Дело не шутейное, ребята, - раздумчиво пробасил Ванюшка и, как всегда в таких случаях, поворошил свои густые белесые волосы.

В такие минуты он мне кажется похожим на седовласого мудрого старца. Конечно, если посмотришь на него со спины.

Вы спелый осот видели? Вот такого же цвета и волосы у нашего Ванюшки. Пушистые-пушистые! Кажется, дунь как следует ему на голову, и они разлетятся во все стороны. Мягкие-мягкие! Есть такая народная теория: если волосы у тебя жесткие, то и характер тоже должен быть жестким, ершистым. По этой теории Ванюшка должен быть просто ангелом. А на самом деле характер у него - будь-будь!

- Я считаю, что нам крупно повезло! - торжествовал Кольча. - Человек не может жить без свежих впечатлений, как без воды или без еды. Да, да, парни! Дефицит впечатлений приводит даже к болезням.

- Что-то я за собой этого не замечал! - притворно зевнул я.

Давно уж я понял, куда он клонит. Он клонит к тому, что между его самородочком и самородками погибшего охотника - прямая связь. Калтус Лихоманка - это же возле нашей деревни. Охотник тот в нашей Басманке жил. И рисунок тот с веселыми девушками видели мы, родственники охотника хранят его до сих пор.

Сказать по правде, я даже как-то не очень и обрадовался, когда Кольча доказал, что штуковинка его золотая. Завидно мне стало. Почему не я, не Ванюшка, а именно он нашел самородок?.. Он же у нас без году неделя, как говорится.

- Дело не шутейное, - еще раз повторил Ванюшка и резко поднялся со стула. - Первым делом надо узнать, в каком месте гусеница у вездехода порвалась. Жалко, что геологи уехали... Помочь нам может в деревне только один человек...

- Дедушка Петрован! - подсказал я.

- Точно, Миша, - мотнул головой Ванюшка. - Айда к нему.

2

Басманка наша - старая таежная деревня. Раскинулась она по-над речкой Чистюнькой на раздольной елани* - луговине. Чистюньке будто не хочется убегать отсюда - на краю елани у кедровника оглянулась и снова к деревне направилась. Сама подковой выгнулась и улицы наши тоже подковой выгнула на счастье.

_______________

* Е л а н ь - ровное, открытое, поросшее травами место в тайге.

Как и у многих таежных деревень, в Басманке только две улицы, хотя тайга к речке дома не прижимает, места хватает. Это сами люди к речке придвинулись. Раньше-то как было? Все на лодке. Сено вези на лодке, на охоту или на рыбалку - на лодке, по грибы, по ягоды или шишковать - тоже на лодке. А зимой по льду на санях. Вот и получается, что Чистюнька была для таежных жителей кормилица, и поилица, и дорога... Да и жить у речки всегда приятно. Глаз людской радует.

Красивые у нас места. Куда ни глянь - залюбуешься. По одну сторону деревни кедровый бор шумит, а по другую - тайга белая. Одни березы. Высокие, прямые, толстые. Стоят как мраморные колонны. Сучья высоко, ствол весь голый. Зайдешь летом в нашу белую тайгу, а она вся изнутри светится. Благодать!..

С севера деревню прикрыл своей могучей каменной грудью кряж Гляден, а на востоке поднялась поросшая елями зеленая Зорянка - гора. Взметнулась она в излучине Малинового озера и летом, кокетливо прихорашиваясь, глядится не наглядится в его синие воды.

Зубчатая макушка Глядена похожа на гребень драчливого петуха. Летом это не так бросается в глаза, пихтовый стланик скрадывает. А зимой, словно стыдясь этого сходства, Гляден то и дело натягивает на зубчатую макушку плотную пелену морозного тумана. Сегодня он тоже весь будто задернут белой пеленой. Мороз у нас завсегда туман за собой тащит. И чем крепче мороз, тем сильнее туман. Мы умеем без градусников температуру определять. По тому, как лежит туман, например. Да много есть всяких способов. Дунешь, и если воздух гулко так зашелестит, словно лист фанеры по снегу тянут, значит, за пятьдесят перевалило.

- Шелестит! - дунул я, когда мы вышли на улицу и направились к дедушке Петровану.

- Не замерзнем! - поднял воротник своей медвежьей дошки Кольча.

Маленький, худенький, он в своем меховом одеянии и собачьих унтах похож до смешного на пушистый колобок - не идет, а катится в густом тумане. На улице белым-бело, будто попали мы в облако. Провода над головами у нас, увитые белой куделью куржака, точно толстенные канаты. На воротах, на столбах заплотов* пышные белые папахи.

_______________

* З а п л о т - плотный забор, изгородь.

- Белое безмолвие! - крутит головой Кольча. - Последняя тихая зима...

Кто бы мог подумать, что нашей Басманке, в которую летом можно попасть только самолетом, как в песне поется, на роду написано стать городом. Оказывается, наш Гляден битком набит железом. А мы все удивлялись, почему в него каждый раз лупят молнии... Когда к нам подойдет железная дорога, возле Глядена встанет горно-обогатительный комбинат.

- Вот будет дело, если мы на золото выйдем, парни! - разглагольствует по обыкновению Кольча. - Это будет наш вклад в строительство. Верно, парни?

Ванюшка вдруг расхохотался.

- Не поймал еще куренка, а начал уже щипать!

3

- Значит, уговор: про самородок ни звука! - еще раз напомнил нам Кольча, когда мы подошли к дому дедушки Петрована. - Разговор буду вести я, ваше дело только поддакивать.

Дедушка Петрован на дедушку нисколько даже не похож. Он еще любого молодого за пояс заткнет. Высокий, подтянутый, как суворовский солдат, усатый. А дедушкой мы его зовем потому, что так полагается: Ванюшка-то внуком ему доводится.

Охотовед дедушка Петрован, "таежный патриарх, которому почтительно кланяются все звери и птицы от речки Кутимы до Киренги", - писали про него в прошлом году в "Огоньке" и даже цветной портрет его напечатали. Правда, не на обложке, а внутри.

- Два друга, супонь да подпруга! - весело воскликнул дедушка Петрован, когда мы с Ванюшкой переступили порог.

Я оглянулся, приоткрыл дверь. Кольча в сенях заблудился. Он первый раз здесь.

- Три друга, - поправил дедушку Ванюшка, подталкивая вперед появившегося в комнате Кольчу.

Тот подошел к столу, за которым сидел дедушка Петрован, и представился не без достоинства:

- Николай.

- Садись, Николай, чай пить, - распорядился сразу дедушка и нам с Ванюшкой тоже кивнул на стол. - Медком тебя угощу. Знаешь, какой медок? От диких пчелок... Самый что ни на есть пользительный.

Из горницы вышла бабушка, улыбнулась нам и сама всем чаю налила, а банку с медом поставила так, чтобы всем удобно было брать.

Мы деликатно отхлебнули по глоточку чаю, мед ложечками поддели. Сладкий, душистый мед! В другое время ему было бы отдано должное, как говорится, но сейчас нам не до сладостей. Дедушка Петрован это заметил и сам начал разговор.