Рябь на море Дирака - Джеффри Лэндис

Путешествие во времени. Это не бессмертие, но после него – вторая лучшая вещь в мире.

Вы не можете изменить прошлое, что бы ни делали.

УТРОМ я изучил берлогу Дэнсера. Это была безумная маленькая квартирка на четвёртом этаже одной из жилых многоэтажек на Хайт-Эшбери. Ее превратили во что-то инопланетное. Весь пол был застелен старыми матрасами, поверх которых – разбросана беспорядочная мешанина стёганых одеял, подушек, индейских накидок и даже чучел животных. Нужно было снимать обувь перед входом – кстати, сам Дэнсер всегда носил кожаные мексиканские сандалии с подошвами, вырезанными из старой шины. Радиаторы отопления, которые в квартире все-равно не работали, кто-то разрисовал флюоресцентными красками из аэрозольных баллончиков. Стены были вместо обоев целиком залеплены постерами. Фотографии Питера Макса, ярко раскрашенные парадоксальные лабиринты Мориса Эшера, поэмы Аллена Гинсберга, обложки виниловых пластинок, знак "Хайт – это Любовь", постер "10 самых разыскиваемых ФБР преступников", сорванный в почтовом отделении; среди снимков на нем – обведенные маркером фотографии известных антивоенных активистов; огромный сочно-розового цвета символ пацифика. Некоторые плакаты были подсвечены люминесцентными лампами, переливавшимися немыслимыми цветами. В воздухе витал застоявшийся аромат благовоний вперемешку с бананово-сладким запахом травки. В углу стоял магнитофон, игравший бесконечно зацикленный альбом "Сержант Пеппер и клуб одиноких сердец". Поскольку пленка быстро изнашивалась, друзьям Дэнсера приходилось приносить новые копии.

Он никогда не запирал дверь. "Кто-то решил меня ограбить? Отлично. Значит, этот хлам им нужен больше, чем мне". Люди стекались в квартиру Дэнсера в любое время дня и ночи.

Я отрастил длинные волосы. Мы провели лето вместе, Дэнсер, Лиза и я, хохоча, играя на гитаре, занимаясь любовью, сочиняя глупейшие поэмы и ещё более дурацкие песни, экспериментируя с наркотой. Именно в том году ЛСД вырвался на сцену, расцвёл и засиял почище подсолнуха. Тогда люди ещё не боялись этого странного и прекрасного мира на другой стороне реальности. Это было лучшее время для жизни. Я знал, что на самом деле Лиза любит Дэнсера, а не меня, но в те дни мы дышали воздухом свободной любви, она была в нем всюду, как пыльца маков. Так что, это было не важно. Не очень важно, по крайней мере.

Примечания к "Лекциям о путешествиях во времени" (продолжение):

Приняв за основу, что всё пространство наполнено бесконечной плотности морем частиц с отрицательной энергией, Дирак пошёл дальше. Он задался вопросом: что если мы, в своей вселенной частиц с положительной энергией, можем взаимодействовать с этим морем энергии отрицательной? Что случиться, скажем, если вы добавите электрону достаточную энергию, чтобы вырвать его из моря отрицательной энергии? Две вещи. Во-первых, вы сможете создать электрон, по-видимому, пребывающий в нигде. Во-вторых, вы сможете проникнуть в замочную скважину этого "моря". Эта скважина, осознал Дирак, будет взаимодействовать с другими частицами так, будто она сама – частица. Частица в точности такая же, как электрон, за одним исключением – у неё будет противоположный заряд. Но если скважина случайно встретится с электроном, он провалится в море Дирака, аннигилируя и себя и скважину в яркой вспышке энергии. В конечном счёте, скважину в море Дирака назвали "позитроном". Когда двумя годами спустя Андерсон обнаружил позитрон, что подтвердило теорию Дирака, это было почти как эффект от удара разряда тока.

На протяжении следующих 50 лет физики игнорировали существование моря Дирака. Антиматерия, скважины в море, всё это было важной особенностью теории. Но в остальном – не более чем математической забавой.

Семьдесят лет спустя я вспомнил историю, рассказанную моим преподавателем трансфинитной математики, и сложил их вместе с теорией Дирака. Я понял, как занять на время энергию из моря Дирака. Точно так же, как разместить дополнительного гостя в отеле с бесконечным числом комнат. Или, по-другому, – я научился создавать волны.

И волны в море Дирака идут назад во времени.

НА СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ мы попробовали кое-что более амбициозное. Мы решили послать человека в далекий закоулок истории и добыть доказательство этого путешествия. Тогда мы ещё боялись, что история в прошлом может поменяться, хотя вычисления показывали, – в настоящем никаких изменений не будет.

Мы зарядили кинокамеру и тщательно выбрали пункт назначения. В сентябре 1853 г. путешественник по имени Вильям Хопленд с семьёй пересекал Сьерра Неваду на пути к побережью Калифорнии. Его дочь Сара вела дневник, где записала – когда они достигли вершины горного хребта Паркера, она впервые увидела отблеск далёкого Тихого океана. Ровно в тот момент, когда солнце коснулось горизонта. «В лчах молиновой славы» – как она написала. Дневник сохранился. Нам не составило труда спрятать кинокамеру в расщелине скалы над проходом и, когда они подоспели, заснять усталых путешественников в их запряженном волами фургоне.

Второй целью стало Великое землетрясение в Сан-Франциско 1906 года. Пустующее помещение склада уцелело при толчках, но не пережило последовавшего за ними пожара. Оттуда мы наблюдали и фиксировали на пленку, как здания вокруг рушатся, а приведенные в боевую готовность пожарные на гужевых машинах напрасно пытаются погасить тысячи огромных костров. За мгновение до того, как огонь коснулся нашего убежища, мы сбежали обратно в настоящее.

Фильм получился сильный!

Мы были готовы поведать об открытии миру.

В нынешнем месяце в Санта-Круз проходило собрание AAAS (прим. – самое большое научное общество мира). Я позвонил организаторам, исхитрился выбить себе доклад, не расколовшись, о чем буду рассказывать. Фоном для своей речи я собирался показать фильмы. Они мгновенно сделали бы нас знаменитыми.

В ДЕНЬ, когда Дэнсер должен был умереть, мы устроили прощальную вечеринку. Только Лиза, Дэнсер и я. Он знал, что умрет. Я говорил ему, иногда он верил. Он всегда верил. Мы не спали всю ночь, играли на дэнсеровой гитаре из секонд-хенда, рисовали гримом психоделические узоры на телах друг друга, устроили марафон, беспощадно сражаясь в Монополию, занимались тысячью глупых, ничего не значащих обычных дел. Их оправдывало лишь то, что это – в последний раз. Примерно в четыре утра, когда слабый свет фальшивого заката только появился на небе, мы спустились к заливу и, обнявшись втроём, чтобы согреться, отправились в трип. Дэнсер принял очень большую дозу, поскольку не собирался назад. Последнее, что он сказал, – попросил не дать умереть мечтам; и оставаться вместе.

Мы похоронили Дэнсера за счет города, на кладбище для тех, кто сидел на пособии. Через три дня мы расстались.

Изредка я общался с Лизой. В поздние семидесятые она вернулась к учёбе, сначала получила MBA, затем закончила юридический. Кажется, какое-то время была замужем. Недолго мы посылали друг другу открытки на Рождество, потом я потерял ее след. Много лет спустя от неё пришло письмо. Она сказала, что, наконец, смогла простить меня за то, что я заставил Дэнсера умереть.

Стоял зябкий туманный февральский день, но я знал, что смогу согреться в 1965-ом. Рябь сомкнулась.

ПРЕДПОЛАГАЕМЫЕ вопросы аудитории:

Вопрос: (пожилой профессор с закостенелыми взглядами) – Сдаётся мне, этот предполагаемый вами скачок во времени нарушает закон сохранения массы и энергии. Например, когда объект отправляется в прошлое, некая величина массы исчезнет из настоящего. Это – очевидное нарушение закона сохранения.

Ответ: (я) – Поскольку мы возвращаем его точно во время отбытия, присутствие массы остается неизменным.

Вопрос: Очень хорошо, но как быть с моментом прибытия в прошлое? Его появление там тоже не нарушает закон сохранения?

Ответ: Нет. Необходимая энергия берётся из моря Дирака с помощью механизма, который я объясню в деталях в статье, которая скоро выйдет в "Физикл ревью". Когда объект возвращается в "будущее" энергия в «море» восстанавливается.

Вопрос: (умный молодой физик) – Разве принцип неопределенности Гейзенберга не ограничивает продолжительность времени, которое можно провести в прошлом?

Ответ: Хороший вопрос. Ответ – да. Но поскольку мы черпаем бесконечно малую величину энергии из бесконечного множества частиц, продолжительность пребывания в прошлом, может быть сколь угодно большой. Единственное ограничение: вы должны покинуть прошлое прежде, чем нагоните самого себя в будущем.

ЗА ПОЛЧАСА я сделаю доклад, который поставит моё имя в один ряд с Ньютоном и Галилеем. И Дираком. Мне было двадцать восемь – столько же, сколько ему, когда он опубликовал свою теорию. Я был искринкой, готовой поджечь весь мир. Нервничал, репетируя речь в номере отеля. Как следует глотонул оказавшейся весьма несвежей колы, которую кто-то из моих студентов оставил на телевизоре. Ведущие вечерних новостей трещали без продыху, я не слушал.