Небо для вора - Анатолий Ярмолюк

В том, два раза в неделю повторяющемся окаянном коловращении, никто сразу даже и не замечал, что у него, допустим, поперли чемодан или баул! А даже если и замечал, то и что с того? Нет, и вправду – что с того?

Вы рассудите сами. Поезд «П-ск – Москва» ждать, само собою, не будет, у него, видите ли, неукоснительное, утвержденное самим министром, расписание. И в город Н-ск только что прибывшему пассажиру тоже надобно как-то добираться, а это непросто, потому что желающих – много, а таксистов – мало. А потому хочешь или не хочешь, а надобно ехать: с чемоданом ли, без чемодана – это уже, понимаете ли, хоть и горестные, однако же малосущественные нюансы.

Для пассажира.

Но никак не для банды «Ночные вороны».

Ее, банду, эти самые нюансы как раз и кормили. Да… То есть банде «Ночные вороны» жилось вольготно, прибыльно и сытно. Потому что – красть чемоданы на п-ском вокзале было так легко и просто, что это же неведомо кем надобно было быть и в какую невезуху надобно было вляпаться, чтобы при этом еще и попасться!

И, между прочим, по причине такой вольготной и хлебосольной жизни банда «Ночные вороны» нипочем не желала унижать себя грабежом пассажиров других железнодорожных маршрутов – например, «П-ск – З-ск» или, будем говорить, «К-ск – П-ск».

Во-первых, эти два маршрута отбывали и прибывали в неподходящее, то есть в дневное время.

А, во-вторых, банде «Ночные вороны» вполне хватало двух московских маршрутов.

Тем паче, что ни в саму Москву, ни обратно из нее никто по бедности не ездит, а, большей частью, ездят туда только те, кто обременен разнообразным излишеством.

Те, которые по бедности, ездят в М-ск, К-ск или в Б-ск. Или – оттуда обратно в П-ск. То есть метафора вам вполне понятная, не так ли?

Ну и, следовательно: руководствуясь такой вот метафорой, банда «Ночные вороны» и воротила свой разбойничий нос от всех этих М-сков, К-сков и Б-сков.

Повторимся: банда вполне была сыта и московскими пирогами (опять же, если вдуматься, метафора, и опять-таки она предельно понятна – разве не так?) И все это – для пущего понимания скажем еще раз – благодаря министру железнодорожных путей сообщения и утвержденному им графику маршрута «Москва – П-ск» и обратно.

По этой-то причине, между прочим, всякий раз отмечая удачно завершенную бандитскую операцию и подсчитывая украденные чемоданы, банда «Ночные вороны» не забывала поднимать заздравного стопаря за жизненное благополучие и долгие годы жизни министра. И называла его при этом «своим по гроб жизни бандитом», «отцом-кормильцем», «подельником», а равно прочими лестными уркаганскими прозвищами. И желала ему, как уже было сказано, прижизненных памятников во весь рост на всех, какие есть, российских вокзалах, включая сюда и несуществующий магаданский вокзал.

Хорошо жилось банде «Ночные вороны», очень даже хорошо. Прямо-таки лучше некуда.

Итак, должен был прибыть московский экспресс, и потому предстояла большая работа. Предстояла, как тонко выражались сами участники банды, экспроприация.

Как предварительно доложила разведка (а у банды «Ночные вороны» имелась и собственная разведка, – а как вы себе хотели?), да, так вот, как доложила разведка, экспресс прибывал чика-в-чику, то есть исключительно согласно расписанию, и никак иначе.

И на этот раз помимо обыкновенного, обремененного чемоданами люда, в поезде ехали и совсем уж неслыханные и невиданные в п-ских суровых палестинах пассажиры – какая-то многочисленная то ли концертная бригада, то ли театральная труппа, то ли балалаечный оркестр, – короче говоря, артисты. Да. Вот именно.

Признаться, у банды «Ночные вороны» до сей поры не было еще никакого опыта общения с такого сорта пассажирами, потому что очень редко заезжали такие пассажиры в здешние отдаленные и суровые, едва ли не впритык к северному сиянию, края.

А тут – нате вам. Едут. С балалайками.

Само собою, проигнорировать такой нестандартный нюанс банда «Ночные вороны» никак не могла.

И потому ее главарь Никифор созвал экстренное толковище всего наличного бандитского состава с целью, так сказать, выработки тактики и стратегии в связи с неожиданно возникнувшими нестандартными обстоятельствами. Толковищем на языке банды «Ночные вороны» называлось совещание всего наличного бандитского состава на предмет всяческих бандитских нужд и обстоятельств. Вы себе доподлинно уяснили суть этого выражения? Тогда – идем дальше.

– Короче, – сказал Никифор банде. – Сегодняшняя повестка толковища – шерстить или не шерстить этих самых балалаечников. Вот в чем вопрос…

Шерстить – на языке бандитов из банды «Ночные вороны» означало отнимать у пассажиров чемоданы, баулы, рюкзаки и прочую поклажу.

– А что по их поводу сообщил Моня Кудрявый? – отозвались сразу несколько бандитов.

Моня Кудрявый как раз и был той самой вышеупомянутой бандитской разведкой. А по совместительству Моня Кудрявый был еще и проводником пассажирского вагона маршрутом «Москва – П-ск» или «П-ск – Москва», в зависимости от того, в какую сторону поезд в конкретный момент времени двигался. И вот сейчас Моня Кудрявый вместе с поездом двигался из Москвы, и, между прочим, в том самом вагоне, в котором ехал Моня, как раз и находились те самые балалаечники или театральная труппа, пес их разберет, кто они были такие на самом деле.

– Да, так что по этому поводу сообщил Моня Кудрявый? – спросили у Никифора бандиты.

– Сказал, что едут, – ответил Никифор, который, здесь надобно отметить, был человеком не слишком охочим на всякую распространенную и обильную словесность, и потому изъяснялся преимущественно односложными, безо всяких деепричастных оборотов фразами, а иногда – так и вовсе одними лишь предлогами, междометиями и прочими служебными частями русской грамматики. А то и вовсе – одной лишь бессловесной жестикуляцией.

– Ну? – нетерпеливым хором поинтересовалась чуть ли не вся банда.

– Сказал, что пьют, – уточнил Никифор. – Три балалайки уже пропили. Или четыре… Безобразничают. Гоняют Моню за водкой. Из поезда хотели выкинуть. Моню. На полном ходу. Уже три раза…

– Вот ведь оглоеды! – выдохнул пораженно кто-то из бандитов. – Бандитские их морды! Моню! Из поезда! Три раза! Четыре балалайки пропили! Да за такие нехорошие дела…

– Творческие натуры! – внес пояснение бандит по прозвищу Филолог.

Когда-то, по его собственным словам, он и вправду был кандидатом филологических наук, но затем его постигло жестокое разочарование в фонетике и синтаксисе, поистрепали разнообразные жизненные бури, и свое истинное призвание, опять-таки по его собственным словам, он нашел именно в краже чемоданов у всякого привокзального люда на п-ском вокзале.

– Тонкая, изысканная душевная конституция… понятное дело! – повел далее свой монолог Филолог. – Иначе и нельзя. Иначе – и не бывает. Да я и сам, ежели хотите знать, такой! А то как же! Э-э-э! Припоминаю, ехал я однажды в поезде на одну филологическую конференцию в матерь-столицу… или это была не конференция, а какое-то иное серьезное филологическое мероприятие… э, да не важно! Важно другое. Важно то, что я ехал. В поезде. В купе. В столицу. И, прошу заметить, не в одиночестве, а в компании… ну, скажем, других филологов. Как говорится, нас было много в том купе, ну и тэ дэ, ну и тэ пэ… Да-с… И был, скажу я вам, в том поезде проводник… одним словом, это была такая же вульгарная и маловыразительная личность, как и наш разлюбезный Моня Кудрявый. При этом проныра и плут – просто-таки мольеровского масштаба! Будто срисованный с нашего Мони! Одним словом – Тартюф и ничего больше! И вот, как сейчас помню, не доезжая до Гуся Хрустального…

– Да заткнешься ты или нет! – заорали сразу несколько бандитских голосов. – Всю плешь проел своей филологией, паразит беспонтовый! Кто о чем, а он хрен знает о чем! Задолбал своими верлибрами окончательно и бесповоротно весь наличный бандитский состав! Тут о деле толковать надо, а он… Чтоб ты сегодня ночью свалился под какой-нибудь паровоз, и чтоб тебя там, чмура шмыганного, располосовало на четыре неравномерные части! Даже на шесть частей – по количеству падежей в русской грамматике!

И верлибры, и количество падежей, и прочие филологические понятия и обороты вошли в лексикон банды «Ночные вороны» с момента появления в ней Филолога. Вот как только Филолог в банде появился, так они вскоре и вошли.

А до этого никакой филологией, понятное дело, в банде и не пахло.

До появления Филолога банда изъяснялась, как хотела – простыми, доступными, демократичными и в корне своем здоровыми народными словесами и оборотами.

И совершенно при этом не представляла, что в русской грамматике имеется именно шесть падежей, а не восемь или, допустим, не двадцать два…

– Жестокие нравы, и такие же, увы и ах, жестокие словеса, – скорбно изрек Филолог в ответ на бандитские голоса. – Впрочем, оно и понятно. Все это проистекает из того жестоковыйного ремесла, коим мы, к прискорбию, вынуждены совместно заниматься в данный период нашей горестной жизни. Каково ремесло, таковы и речи. Бытие определяет сознание, и оно же, прошу заметить, определяет человеческий лексикон. Еще великий филолог Востоков, возражая другому великому филологу Западову, говорил по этому поводу, что…