Солдаты великой земли - Григорий Горбатов

Задание проработано со штурманом и в указанное время мы легли на боевой курс. Подлетаем к переднему краю, видим, как бронепоезд ведет огонь из пушек и пулеметов, маневрируя по железной дороге.

Я снизился, чтобы наверняка поразить цель. При первом же заходе сброшенные бомбы, очевидно, попали в бронепоезд, он остановился, зарывшись в клубы дыма. Делаю второй заход и сбрасываю остальной груз.

— Цель накрыта точно, — передает штурман Белезяк. Теперь бронепоезд годен только для переплавки! При развороте я и сам увидел результаты попаданий.

Наша пехота пошла вперед, и мне стало легче на душе.

Развернув машину, делаю несколько заходов на бреющем полете и бью из пулеметов по фашистам.

Через пять дней командир полка майор Чук вызывает к себе и отдает приказ:

— Лейтенант Горбатов! Поручаю вам разведать станцию Лозовая, найти штаб немецкой армии и разбить. Нам известно, что штаб размещен в двухэтажном здании управления железной дороги и усиленно охраняется. Вы опытный разведчик-бомбардировщик, и, я думаю, задание сумеете выполнить.

Совместно со штурманом Мирончиком проработали маршрут полета, поднялись в воздух и взяли направление на цель.

Я имел уже свыше ста боевых вылетов, но оказать, что на этот раз не волновался, не могу.

Как всегда противник встретил наше появление сильнейшим зенитно-артиллерийским огнем. Машину забросало из стороны в сторону. На сей раз немцы хотели взять нас в вилку, если я не изменю курса, то буду немедленно сбит.

Делаю разворот под 90 градусов и лечу вдоль фронта в юго-восточном направлении. Теперь огонь не преследует меня. Разбираюсь в обстановке, затем делаю разворот на 130 градусов и лечу на северо-запад, зная, что все зенитные средства обращены на восток. Подлетая к станции Лозовая, начинаю еще больше верить в успех. Благополучно прохожу над станцией, всматриваюсь в постройки. Вижу двухэтажное здание. Ошибки быть не может. С высоты трехсот метров сбрасываю все бомбы на штаб! Уходим в сторону территории, занятой врагом. Удачно пресекаем линию фронта и благополучно садимся на своем аэродроме..

— Задание выполнил. Бомбы попали в здание штаба и там возник большой пожар, — докладываю майору Чуку, и он благодарит меня и штурмана Мирончика за отлично выполненное задание.

Агентурные данные подтвердили штабу Юго-Западного фронта, что после налета советского самолета, штаб немецкой армии и узел связи разрушены, убит фашистский генерал, два офицера и много солдат.

17 июня 1942 года наш полк перебазировался на станцию Рудня.

На моем счету было уже 136 боевых вылетов.

Трагический случай надолго вывел меня из строя, и я уже не смог возвратиться в действующую армию, став инвалидом войны. Я почти ничего не рассказал о боевых делах своих подчиненных, а рассказать есть про что.

В моем звене с сентября 1941 года находился комсомолец — старшина Семенкин, родом с Украины, окончивший Сталинградское военное училище. Юноша успел за короткое время совершить 75 боевых вылетов. Мужество и храбрость старшины снискали любовь и уважение товарищей.

Как-то раз, выполняя боевое задание, самолет Семенкина попал под сильный зенитный обстрел и осколком снаряда был поврежден переговорочный аппарат.

Штурман лейтенант Афонин написал записку, в которой указывал, какой надо взять курс на свой аэродром, встал на колени и стал передавать ее Семенкину. В это время в кабине, сзади штурмана, разорвался артиллерийский снаряд, сорвал всю обшивку, пол до хвостового оперения и повредил лонжероны фюзеляжа.

Штурмана не задело осколками, они вошли в парашют и весь его изрешетили. Маневрируя сильно поврежденной машиной под непрерывным огнем, Семенкин едва дотянул до аэродрома. Когда самолет остановился, к удивлению всех, он разломился надвое, по кабине штурмана. Покрышки были пробиты, из них вышел воздух. Трудно было представить, как самолет не распался в воздухе. В полете лейтенант Афонин, стоял ногами на лонжеронах и руками держался за приборную доску.

Был еще и такой случай. Выполнив боевое задание, мы возвращались на аэродром. Горючее было на исходе. Под нами, чуть в стороне, шла немецкая воинская часть. Семенкин отвалил, атаковал колонну с хвоста до головы, затем нагнал меня.

Я рассказал об этом командиру эскадрильи.

— Так отваливать нельзя. Могли сбить и его и тебя. Ваши ценные сведения пропали бы, и кому больше вреда было бы, нам или врагу?

Я сказал Семенкину, что так делать не годится.

— Товарищ гвардии лейтенант, знаю, что делать так нельзя, но не могу я сдержать себя!

Нам было известно, что гитлеровцы расстреляли отца и мать Семенкина, а сестру-комсомолку повесили. Можно ли наказывать человека за его лютую ненависть к врагам.

14 мая самолет Семенкина, будучи подбитым зенитным огнем, не вернулся с задания. С тех пор прошло восемнадцать лет, а мне все кажется, что Семенкин жив и летает во славу нашей Родины.

18 июня 1942 года на станции Рудня я получил ранение глаз. Во время полета к врачу-глазнику в районе Саратова с самолетом У-2, на котором меня везли, произошла катастрофа. Какова причина ее, я не знаю. Но она нанесла мне много новых серьезных травм.

Я остался жив только благодаря неизвестной мне до сих пор медсестре зенитного дивизиона и профессору Гордеевой. Меня вылечили, хотя я потерял глаз и получил инвалидность. Мне поручили готовить пилотов, и я старался отдать им весь опыт и свой и моих боевых товарищей-однополчан.

И хотя прошло немало лет с тех пор, как я воевал, мне одинаково дороги незабываемые дни успехов и фронтовых невзгод, в которых выковывались настоящая любовь к Родине и ненависть к фашистским разбойникам, лишившим советский народ самого дорогого — мира на земле.

М. Д. Воробьев

НА ЗЕМЛЕ БЕЛОРУССКОЙ

Незадолго до войны наш казачий полк стоял в Гродно. Однажды пришел совершенно необыкновенный приказ: поменять коней на машины.

Сначала даже не верилось: казакам, лихим конникам сдать коней и пересесть на какие-то танки и бронемашины. Не может быть!

Но приказ объявлен, и пришлось расставаться с конем, седлом и шпорами.

Офицер Петросян «не сдавался», он умчался на своем скакуне в Ломжу, в кавкорпус, — может, и примут? Да куда там! И здесь лошадиные силы уступали мотору, шагавшему по стране, и здесь конский топот заменялся режущим слух шумом машин. Потные попоны уступали место стеганым капотам и ядовитому отработанному газу.

Меня назначили командовать школой младших командиров 2-й бригады Н-й мотомехдивизии, и я принял дружный коллектив курсантов и офицеров.

Бригада, как и вся дивизия, быстро меняла свой облик, принимая пополнение необученной молодежи, автомашины, танки и броневики, орудия и минометы. С восхищением и некоторой робостью, видели мы, как модернизируется дивизия. Не было лишь авиации в ее составе, все остальные рода войск — представлены.

Боевая и политическая подготовка только разворачивалась, набирая темпы. Новые приемы тактики, иные тактические нормы только разрабатывались на учебных полях. Мы еле поспевали за новинками в подготовке сержантского состава, с трудом охватывая новый комплекс военного дела бронетанковых войск.

21 июня во второй половине дня принесли распоряжение штаба:

«Выгрузить к утру боевую технику из прибывших эшелонов».

Школа вышла из городка с песнями и к двум часам ночи сосредоточилась на полустанке Н.

Тихая теплая ночь скоро заалела рассветом. Шел четвертый час утра. Разгрузка заканчивалась…

Совершенно неожиданно над полустанком появилась авиация. На наше счастье фашисты бомбили из рук вон плохо и ни одного человека, ни одного выгруженного танка и автомашины не задели. Только в поселке, правее нас, бомбы упали на сонных жителей. Там были убитые и раненые.

По приказу части корпуса уходили на старую границу с Польшей. Три дня копали мы окопы и ходы сообщения, оборудуя оборонительный рубеж.

Впереди нас шла война. Советские части сдерживали фашистские орды. Мы еще их не видели. Только мирные жители — старики и старухи, матери с грудными младенцами, дети и юноши огромными вереницами уходили через наши боевые порядки на восток.

День и ночь шли они по полям и лесам, спасаясь от гитлеровской чумы. Никому не хотелось оставаться у немцев, и этот пестрый поток поляков и русских, согнанных с родной земли, трогали наши сердца, и злоба на фашистов накапливалась.

На лицах мечущихся от страха людей, в растерянности детских глаз, с удивлением разглядывающих наши окопы и танки, не я один видел тяжелый упрек воинам, не уберегшим их мирную жизнь и труд.

Все еще не представляя величины бедствия, офицеры и курсанты школы наивно полагали, что произошла какая-то ошибка, там, у границы, и что это скоро будет исправлено.