Святитель Tихон Задонский и его учение о спасении - Иоанн (Маслов)

Новая Воронежская епархия была выделена преимущественно из Рязанской митрополии и части Белгородской епархии. По соборному уложению 1682 г., в состав Воронежской епархии должны были войти города: Воронеж, Елец, Романов, Орлов, Костенек, Усмань, Соколовский, Острогожск [29]. Однако есть источники[30], в которых называются, кроме указанных, и другие города в составе образовавшейся Воронежской епархии. Ввиду этого, историки по-разному разрешают вопрос о ее первоначальных границах. Изучив имеющиеся материалы по данному вопросу, известный исследователь Воронежского края П.В. Никольский приходит к выводу, что к концу XVII века “границы епархии могут быть проведены весьма условно” [31]. Но в чем же причина расхождения исторических документов относительно первоначальных границ Воронежской епархии? Дело в том, что Рязанский митрополит и Воронежский епископ уже после соборного определения границ епархий долгое время претендовали на одни и те же города. Шли жалобы к царю и патриарху от Рязанского митрополита и от Воронежского епископа. В ответных грамотах и указах, направленных в разные времена этим иерархам от патриарха и царя, содержатся разноречивые предписания и данные о границах вновь образованной епархии [32].

Если во мнениях относительно границ епархии историки расходятся, то в вопросе о расширении ее пределов при первом епископе они единодушны. Так, в сборнике исторических статей профессоров Воронежского государственного университета утверждается, что границы Воронежской епархии во время правления первого ее епископа “значительно расширились на юг и восток за счет вновь осваиваемых земель и старинных поселений. В ее ведение были переданы все селения по рекам Осереда, Битюг и Икорец, г. Усмань, Острожки, Белоколодск и Демшинск, г. Острогожск с уездами, все селения ниже Воронежа по рекам Дон, Донец, Хопер, Бузулук, Медведица и Айдар, крепости Бахмутская, Хоперская и Павловск, Донецкий Предтечев монастырь и новонаселенные слободы по р. Толучеевке, г. Тамбов, Козлов и Борисоглебск с округами” [33].

Принимая во внимание определение границ епархии по соборному уложению 1682 г., а также свидетельства историков о последующем расширении ее пределов, следует признать, что ее территория была весьма значительная.

Население новоучрежденной епархии составляли люди различных национальностей, различных слоев общества и разных жизненных интересов. Здесь жили коренные русские люди, “черкасы” — казаки-малороссы; нашли здесь приют беглые крестьяне из центральных губерний России и многие раскольники-старообрядцы. Все эти весьма отличающиеся друг от друга своими традициями и жизненными интересами слои населения вносили свою лепту в формирование общего колорита церковной и общественной жизни Придонского края.

Итак, 1682 год явился годом учреждения Воронежской епархии. Но этот же год ознаменован и роковым событием в истории русского раскола. Это был год церковно-политической неурядицы, вылившейся в открытое восстание раскольников против московского правительства. И хотя восстание было подавлено, молва о нем, далеко не благоприятная для престижа Московской власти, разнеслась по России, и главным образом, по Придонскому краю. Найдя сочувствующих среди местного населения, раскольники в основной своей массе стекаются сюда. Кроме того, этот край становится и местом принудительной ссылки раскольников, как людей неблагонадежных (с точки зрения правительства) в политическом отношении, а также людей, повинных в различных уголовных преступлениях.

Южный Дон становится опасным центром раскольничества, которое получило здесь политическую окраску. Позиция вольных донских казаков, взявших под свое покровительство раскольников, усиливала опасения со стороны правительства, и без того боявшегося новой раскольнической смуты. Впрочем, и сами казаки вскоре начинают понимать неудобства сложившихся в Придонском крае обстоятельств. В жалобе, направленной одним из казацких старшин в Посольский приказ, эти обстоятельства излагаются довольно откровенно: “Которые люди являются на Москве в расколе и стрельцы за разные воровства битые кнутом, руки и ноги сечены, носы и уши резаны, а ссылают их в новый город Полатов — те люди объявились у нас все на Дону и воровские замыслы и смуты идут от них. При тебе (т. е. при посланнике Посольского приказа Тарасе Иванове. — А.И.) из Полатова пришло сюда таких воров семь человек. Вот Самойла Лаврентьев и старый казак, а держит у себя таких воров и дает им на ссуду лодки и ружья. Извести боярину князю Голицыну, чтоб впредь таких воров не ссылали в города, которые близ Дону, потому что они из этих городов уходят к нам на Дон и всякое воровство и смуты начинаются от них, в кругах оспаривают царские указы и дела, ворам потакают и кричат. Мне и другим старшинам и добрым казакам говорить нельзя, потому что всех нас побьют” [34].

Найдя на Дону приют и благоприятную почву для своих идей, раскольники развивают здесь довольно активную деятельность. В городах и селениях вожаки раскола проповедуют спасение исключительно через соблюдение старых обрядов и предсказывают “пагубность” церкви “никониан”. Зерна пропаганды старообрядцев падали на благоприятную почву. За их вожаками шли массы. Нередко раскольническим настроением оказывались заражены целые общественные слои. События, развивавшиеся в Придонском (Воронежском) крае, стали предметом пристального внимания как гражданской, так и церковной власти. Однако жесткие административные меры, предпринимаемые правительством в деле искоренения раскола, были малоэффективными; нередко они даже осложняли положение. Успеха в борьбе со старообрядчеством можно было достигнуть лишь ниспровержением или хотя бы ослаблением тех внутренних основ, на которых оно держалось.

Но прежде всего необходимо было поднять авторитет и значение Церкви в этом крае и усилить ее влияние на население. А для этого требовались твердый святительский надзор и церковно-просветительный центр, в котором если не все население края, то хотя бы духовенство научалось бы правильному отношению к своим обязанностям, касающимся, в частности, и раскола. Необходимо было поставить на должный уровень уставность и чинность богослужения в православных храмах, нужны были твердая убежденность православных пастырей и усердное исполнение ими своего пастырского долга, что способствовало бы уничтожению религиозных нестроений и возвышению церковного авторитета в глазах простого верующего народа.

Изволением Духа Святого новоучрежденную Воронежскую кафедру возглавил святитель Митрофан — человек, вполне отвечавший требованиям и обстоятельствам, которые сложились в Воронежском крае: он поражал окружающих высотой своего богословствования, был ревностным хранителем церковных традиций и опытным духовным кормчим. Тем не менее учреждение епархии и назначение в нее архиерея донское население восприняло вначале настороженно и даже с недовольством. Особенно недовольны были раскольники, знавшие, что непосредственный епископский надзор за жизнью православной паствы ограничит, а то и лишит их возможности проповедовать и распространять свои воззрения. Утвердившееся же в своеволии духовенство предпочло остаться в номинальной зависимости от далеко живущего Рязанского митрополита, нежели подпасть под непосредственное руководство Воронежского епископа. Такого рода настроения были присущи даже насельникам некоторых монастырей. Так, вскоре после прибытия в Воронеж святителя Митрофана у некоторых монахов Толшевского Спасо-Преображенского монастыря возникло желание “отписатца в Рязанскую епархию”[35].

Вступив на Воронежскую кафедру, святитель Митрофан для повышения уровня церковной жизни в своей епархии, особенно же для искоренения раскола, заручился содействием светских властей. Царская грамота, направленная донским воеводам для оказания ему содействия, гласит: “И как к вам ся наша, великих государей, грамота приидет, и вы б стольники наши и воеводы и приказные люди, богомольцу нашему, преосвященному Митрофану, епископу Воронежскому, на церковных раскольников вспоможение чинили и имать их велели, и для поимки таких воров, его богомольца нашего, приказным людям стрельцов и иных служивых людей к нему присылали тотчас, сколько ему в которое время понадобится” [36].

Но святитель понимал малоэффективность таких мер. В своих отношениях с раскольниками, как вообще со всеми нуждающимися в исправлении образа жизни, он прежде всего руководствовался принципами, которые впоследствии изложил в духовном завещании “священному чину” своей епархии: “…Буесловцам и сквернословцам, и ложная глаголющим, яже на пагубу правоверным людям, уста заграждайте и возбраняйте, от Писаний слово приимше. Аще ли кто будет сопротивляться Соборныя Церкви, преданию и нашему поучению по святых отец указанию, — и вы, сынове и братия, о сих помолитеся по апостолу: братие, “молитеся друг за друга, яко да исцелеете” (Иак. 5, 16), и на истинный путь по первом и втором наказании обратите заблудших, научите, “запретите, настойте” (2 Тим. 4, 2), понудите люди Божия ко благочестию, всячески целите недужныя, яко время убо обуреваемое есть и “дние лукави суть” (Еф. 5, 16) и людие на зло уклонится” [37].