Заоблачная. Я, ведьма. Сказка для больших девочек - Ульяна Гринь

– А вон в фильме показывали…

– То филм, Машенка, золотко! А тут жизн!

Алим! И он тут! Вот уж не ожидала! Второй голос откликнулся задумчиво:

– Никогда не знаешь заранее, что произойдёт.

И я снова ощутила лёгкое поглаживание по руке, а потом услышала тихий шёпот:

– Не волнуйся, всё будет хорошо!

Голос был мне смутно знаком, но вот кому он принадлежал, я не знала. Довериться мне больше было некому, пришлось признать, что да, всё будет хорошо. Фиг знает, когда, но будет…

Потом я опять долго, очень долго плавала в чёрном киселе, повторяя про себя слова любимых песен «Супертрэмпа» и перемежая их описанием дурацкого толстовского дуба. Как идиотка, я умильно вспоминала Слоника и думала, что если выберусь из комы, вызубрю наизусть весь том «Войны и мира». Просто так, в качестве наказания за пренебрежение к жизни…

Не знаю, сколько прошло времени с момента последнего Машкиного визита. Всё изменилось в один прекрасный момент. Просто я услышала незнакомый женский голос, старческий, скрипучий и на удивление спокойный:

– Да-да, я понимаю. Уход, капельницы, дыхательный аппарат… Всё устроим наилучшим образом.

Опа! Куда это меня кто устроит?! Опять решают мою судьбу? Кому я нужна, кроме Маруси? Что ещё за старушка у меня в гостях?

– Бабушка, это очень тяжело – ухаживать за коматозником! – ласково ответил молодой мужской голос, такой же равнодушный и отстранённый, как и голоса санитарок. – А не станет вас, что с вашей внучкой случится?

Эй, эй, какая ещё внучка?! Я ничья внучка, у меня ни бабки, ни деда в жизни не было! Кому меня тут отдают? Сейчас купят бедную Ладу, типа ути-пути, любимая внученька безутешной бабушки, а потом на органы и покромсают! А чего? Вариант! Родственников никаких нет, вопросов никто задавать не станет, была Лада Яцкевич – и нету! Ну, Машка всхлипнет пару раз и забудет… Не надо меня отдавать никому! Хоть и в киселе, а я ещё жить хочу!

Уже знакомый голос парня, тот, что шептал на ухо утешительные слова, прервал мужчину:

– Не беспокойтесь, о Ладе есть, кому позаботиться! У неё большая семья, её родственники достаточно богаты, чтобы обеспечить отличный уход, так что оформляйте выписку под бабушкину ответственность.

– Ну, как знаете, – отозвался мужчина, вероятно, врач. – Ядвига эээ… Борисовна, пойдёмте в мой кабинет, пока вашу внучку подготовят!

Ух, мне стало неспокойно, очень неспокойно! Ядвига да ещё и Борисовна… Знать не знаю никого с таким диким именем! Но голос, голос ангела-хранителя, всё с тем же ласковым касанием, на этот раз моей щеки, утешил меня:

– Всё будет хорошо, верь мне. Всё скоро закончится!

Нет, это, конечно, просто замечательно, но хотелось бы деталей! Закончится – чем? Чудесным исцелением? Пиршеством на моём покромсанном теле? Я требую пояснений!

Конечно, никто ничего мне, овощу, не пояснил! Не поняли они, что я всё слышу, всё понимаю. Меня завертели во все стороны, растревожив густой кисель, начали дёргать за руки и ноги, сгибать и разгибать их, аж больно стало от этих манипуляций! А потом всё прекратилось в один момент, но моё плаванье так и не возобновилось. Словно вырвали тело из долгого сна, бросили в кофемолку и нажали на кнопочку, наблюдая равнодушно, как его трясёт во все стороны. Могла бы – стиснула бы зубы, чтобы выдержать эту муку. Но зубы не слушались. Лучше бы уж меня оставили в киселе! Там хоть не болело!

А потом тряска прекратилась. Всё вокруг изменилось. Было темно и светло одновременно, словно я смотрела на солнце сквозь закрытые веки. Запахло чем-то знакомым, свежим, приятным, и я долго мучилась, вспоминая, что же так пахнет. Прохлада коснулась моего тела, обнимая его, как тот серебристый туман в машине, а на груди словно развели костёр, горячей точкой в том месте, где обычно был мой амулет с руной. Кто-то был рядом, держал меня за руку, поглаживая пальцы, а старушечий голос шептал неразборчиво, словно молитву. И вдруг я услышала:

– Лада! Открой глаза!

Ага, прям! Вот так сразу! Кома вроде не лечится по последним сведеньям! Но голос, знакомый голос, убедительный и мягкий, настойчиво повторил:

– Открой глаза, ну, будь умницей!

Я послушно напрягла веки, и – о чудо! – они дрогнули, приоткрываясь, затрепетали, свет рванулся мне в глаза, и я зажмурилась с непривычки. Потом захлопала ресницами, пытаясь справиться с нахлынувшим волнением. Неужели я снова буду жить? Неужели кошмар с киселём закончился?

Голос радостно приветствовал меня:

– Ну, Лада, с возвращением!

Глава 2. Большая семья

Первым, кого я увидела, нечётко и словно в тумане, был индеец с большим носом. Друг Алима. Как его там звали? Память отказалась выдавать информацию, словно в отместку за столько времени, проведенного в киселе. Кстати…

– Сколько? – выдавила я из глубины горла, и оно немедленно запульсировало болью. Да что ж такое?! Я же в коме была, а не под машинную иглу попала!

Индеец тут же положил прохладную ладонь на мой лоб, и это успокоило меня. Всё будет хорошо, так он сказал, и ему хотелось верить. Но вопросы остались, и я лишь молча глянула на него. Так глянула, видно, что он заторопился объяснить:

– Ты провела три месяца в больнице, в коме, подключённая к аппарату, который дышал за тебя. Я вынул трубку, теперь немного поболит и перестанет.

Три месяца? Три месяца жизни псу под хвост! Нет, Машку с её предложениями повеселиться и развеяться надо просто убить! От бессильной злости и от досады на всех и вся я захрипела, не в силах выговорить ни слова. Но парень снова накрыл ладонью мой пылающий жаром лоб. Странная у него была рука – тёплая, шершавая и вместе с тем словно окружённая прохладой. В общем, приятная. Он наклонился надо мной и продолжил:

– Помнишь меня?

Я кивнула.

– Как меня зовут?

Я неуверенно повела плечами. И правда, имя вертится на языке, а не поймаешь.

– А тебя как зовут?

– Лада, – выдавила я, – Яцкевич.

– Отлично! – обрадовался он. – А я Агей, Акимов сын.

Где-то над ухом каркнула ворона. Я вздрогнула от неожиданности. Агей, точно. Он был с нами в клубе… А вот куда он меня притащил? Я чуть повернула голову, пытаясь разглядеть окружающую меня действительность, и подумала, что на смену киселю пришёл бред.

Я лежала на поляне, на чудесной изумрудной траве, какой её любят описывать в фэнтезийных книжках про ведьм и эльфов. Вокруг нас с Агеем были в беспорядке разбросаны крупные белые камни. Впрочем, беспорядок – дело вкуса, по мне так можно было и аккуратнее сложить, но, в принципе, булыжники с неровными краями образовывали довольно-таки правильный круг. В середине, совсем рядом, торчал знатный валун, типа тех, что любил обтёсывать Обеликс. На нём виднелись свежие красные разводы. А возле него стояла самая прекрасная женщина, которую я видела когда-либо в жизни.

Больше всего она была похожа на цыганку. Но со славянскими чертами лица. Цыганскую одежду – пышные юбки до земли, небрежное декольте белой рубашки, открывающее пышную высокую грудь, бесчисленные монисто, бусы и браслеты – дополняли чёрные, как смоль, вьющиеся волосы и большие круглые глаза. Голова, обвязанная красной банданой, покачивалась из стороны в сторону в такт неслышной молитве, которую шептали полные алые губы. Заметив мой взгляд, женщина неодобрительно нахмурилась и спросила глубоким грудным голосом:

– Ну, а меня ты узнаёшь?

Я мотнула головой, хотя женщина вызвала у меня лёгкое ощущение дежа-вю. Где-то я её видела, очень давно, возможно, в раннем детстве, о котором у меня не было никаких воспоминаний.

Женщина тяжело вздохнула, бормоча:

– Говорила я ей, чаще привози ребёнка, иначе никогда меня не узнает… Нет! Не хочу отрывать её от реальной жизни! – передразнила она кого-то и отвернулась. А когда снова показалась мне – я сдавленно ахнула. Вместо молодой цыганки передо мной была старая, даже, можно сказать, дряхлая бабка, с морщинистым лицом и бородавкой на толстом мясистом носу. Волосы стали седыми и похожими на паклю, губы сжались в неприятную узкую полоску, только глаза под дряблыми веками остались прежними – ярко-чёрными и искристыми.

– Баба-Яга, – вырвалось у меня, и старуха зашлась весёлым квохчущим смехом:

– Ну наконец-то! Узнала! Вставай уж, ежели можешь!

– Яга Баюнна, может, ей полежать ещё? – подал голос Агей. – Как бы осложнения не приключилось.

– Агеюшка, – ласково глянула на него старуха, но от этого взгляда лично у меня душа свалилась в пятки, – ты бы так думал три месяца назад, когда посадил девочку в машину к пьяному басурманину!

Парень потупился:

– Не лайтесь. И так себе простить не могу!

– Не у себя проси прощения, а у неё, – буркнула Яга. – Давайте уже двигаться, вечер падает, Косматка заждалась!

Я приподнялась на локте, чувствуя, как начинает кружиться голова. Поляна действительно наполнялась вечерними сумерками, откуда-то наползал густой, как сливки, туман, клубился под деревьями, лаская росой траву. Агей протянул руку, и я ухватилась за неё, неловко вставая. Бабка пристально следила за каждым моим движением, но мне было не до неё. Ноги казались ватными, то и дело норовили подогнуться в коленях или подвернуться в щиколотках. Агей тоже был настороже, его рука легонько легла на мою талию. Решив, что ещё не пришло время выпендриваться, я позволила ему придерживать моё непослушное, живущее собственной жизнью тело. Но в одном Яга права. В клубе он был трезвее нас всех и вполне мог сесть за руль. Тогда бы и аварии не случилось.