Два путника в ночи - Инна Бачинская

Он замолчал, давая возможность аудитории оценить сказанное. Потом вдруг сказал негромко, по-свойски:

– Терпеть не могу галстуки! – стянул через голову свой темный в светлую полоску галстук, скомкал в руке и сунул в карман брюк.

– Что? Что он сказал? – прошелестело по рядам.

– Галстуки не любит! – передали передние ряды назад, и все засмеялись. – С детства!

– Ну, мой имиджмейкер устроит мне сегодня разбор полетов за несерьезное поведение! – Иван Федорович комично нахмурил брови. – А, ладно, семь бед – один ответ! – он махнул рукой, решительно одернул ворот рубахи. – Ну, вот, совсем другое дело!

Алексей Генрихович Добродеев, наблюдая кандидата из-за кулис, удовлетворенно вздохнул: сцена, которую они репетировали вчера три раза, удалась. Равно как и образ настоящего мужика – крепкого хозяйственника, себе на уме, смекалистого. Смотрит слегка исподлобья, набычившись, с затаенной усмешкой, словно ожидает нападения и готов отразить его. Стоит крепко, расставив ноги, одна рука рубит воздух, другая – в кармане. Под Маяковского. Глубокий бас – тоже редкость по теперешним временам, когда народ наверху все больше блеет жидкими тенорками. А скольких усилий стоило приучить его говорить только по писанному им, Алексеем Добродеевым, и не пороть отсебятины? Не поливать грязью соперников, не нападать на местную власть?!

– Не наш путь! – внушал ему Добродеев. – Мы делаем ставку не на критику – это всякий дурак сможет. Нет, мы представляем нашу программу экономического подъема и социальной защиты населения, понимай – светлого будущего, и предлагаем народу сделать правильный выбор. А утопить соперника дело нехитрое, и делается это не с трибуны и не публично, а потихоньку – слушок, сплетенка, намек, вопросы типа: «А на какие такие бабки он построил трехэтажную дачу? Прикупил «мерс»? Учит ребенка за границей?» И неважно, что дачи у него нет, вместо «Мерседеса» – убитая «Хонда Сивик», а единственная дочка грызет гранит науки в местном педвузе.

А чего стоит «раздражающая агитация»? Налепить на лобовое стекло потенциального избирателя листовки соперника, того же, скажем, ректора политехнического университета, интеллектуального спортсмена, без пяти минут академика? Причем налепить намертво! Ни один владелец испоганенного автомобиля, матерясь, обдирающий листовку, не пойдет голосовать за уважаемого Леонида Ильича Кускова.

Вот такие пиаровские штучки. Хочешь жить – умей вертеться! Не нами выдумано. Избиратель голосует не за человека, а за образ, за торговую, так сказать, марку. И создание этого образа – задача имиджмейкера Алексея Добродеева. За то и башляют, грех жаловаться.

Губы Добродеева шевелятся, он говорит в унисон с учеником, повторяет его жесты и мимику, которые на самом деле его, добродеевские, жесты и мимика. Его рука так же рубит воздух, нога притопывает, паузы выверены и повторены перед зеркалом неоднократно. Недаром он в свое время руководил, и довольно успешно, студенческой театральной студией. Давно, правда, но истинный талант, как говорят, в землю не зароешь. Статьи о кандидате в мэры, о его семье, усилиях на ниве городского коммунального хозяйства также вылупились из-под борзого пера Алексея Генриховича и были незатейливы до тошноты: «Иван – крестьянский сын», «Город принял», «Жена солдата». Последняя – о жене Ивана Федоровича, его боевой подруге Алле Николаевне. Статьи подписывались разными именами, грешили штампами типа «суровая романтика», «романтика будней», «солдатская судьба», «настоящая мужская работа до седьмого пота» и выгодно позиционировали кандидата как человека из толпы, своего в доску, без выпендрежа, без интеллигентских соплей. Девиз: сказал – сделал!

Глядя на лицо Алексея Генриховича, лицо честного пионера, первым откликающегося на призывы о сборе металлолома или макулатуры, никто не заподозрил бы в нем матерого интригана. В нем многое осталось от того толстого, большого, краснощекого мальчика с круглыми наивными глазами, энергичного, предприимчивого и бессовестного. Он не был злодеем в расхожем смысле этого слова. Он не был способен ударить слабого или отнять кусок у неимущего. Он не был жаден. Любя деньги, он также любил их тратить. Способы делать деньги, возможно, были сомнительны. Но не надо забывать о временах, в которые мы живем, и о том, что времена определяют нравы.

В данный момент Алексей Генрихович, как мы уже знаем, выступает в качестве имиджмейкера кандидата в мэры родного города, Ивана Федоровича Трубникова, вот уже шесть лет руководящего городским коммунальным хозяйством. Бывшего военного человека, закончившего карьеру в чине подполковника. Душу вкладывает в подопечного, шлифует этот необработанный алмаз, сочиняет речи для выступлений перед разными аудиториями, от домохозяек до студентов, репетирует с ним речи, оттачивает ораторские приемы и мимику, предугадывает каверзные вопросы электората, а про себя называет его «солдафоном» и «фельдфебелем» и потешает любимую женщину Людмилу, пародируя Фаворита. Фаворит же, будучи человеком военным, выступать публично не боялся и даже любил, но сказать мог немного – лучше всего ему удавались тосты и незатейливые, как грабли, анекдоты из солдатской жизни, типа «копайте от забора и до обеда».

– Иван сегодня опять неадекватку порол, – жаловался Добродеев Людмиле, – но я ему вправил мозги! Ему непременно хочется вмазать по соперникам, особенно по «академику». Так и рвется в бой, милитарист! Народ уже устал от грязи, говорю я ему. Ему нужен крепкий и надежный мужик, который говорит по делу, а тухлыми яйцами соперников забросает твоя команда и сделает это без шума и пыли, не оставляя следов, как рекомендует институт социальных исследований. А твоя задача – выигрывать войны, быть хозяином, работягой, солдатом!

Добродеев, истомившись за кулисами, говорил с увлечением, протыкая воздух зажатой в руке вилкой, проглатывая куски, не жуя, шумно прихлебывая чай из невероятных размеров керамической кружки.

– А что он за человек? – спрашивала Людмила, подкладывая ему на тарелку новую порцию жареной картошки и четвертую котлету.

– Из него солдат – как из дерьма пуля, как говорил наш ротный старшина, извини за выражение. Всю жизнь проходил в порученцах при командующем группой войск, знает, как угодить начальству, как принять согласно рангу, кому – шашлычки под водочку, кому – молочного поросенка с хреном… баньку… Прохиндей, одним словом. Я лично слышал кое-что о его подвигах, там клейма негде ставить.

– Какой же из него народный избранник? – спрашивала наивная и далекая от политики Людмила.

– А остальные не лучше! – оптимистично заявлял Добродеев. – Этот хоть на вид бравый мужик и действительно хозяин. Да и Финансист его подталкивает, ему нужен город.

Людмила, полная женщина с приятным лицом печального ангела – круглые голубые глаза и светлые кудряшки, – была подругой Алексея Генриховича. Подруга, не то, что жена, всегда готова выслушать своего мужчину, всегда радуется любым, даже самым маленьким, знакам внимания. Сейчас на лице ее были написаны заинтересованность и даже восхищение. Эта постоянная готовность благожелательно внимать его пространным речам в отличие от законной супруги, которая не имела ни терпения, ни желания выслушивать его болтовню, а также мягкость и добродушие, привязывали к ней Алексея Генриховича. А то, что Людмила слушала вполуха, думая о своем, ему нисколько не мешало, так как он об этом даже не догадывался.

– Понимаешь, Лю, ведь существует популярная и непопулярная в массах лексика, – говорил Добродеев. – Слова «труд», «наука», «самоуправление», «справедливость» по старой памяти прекрасно доходят. «Будь проще!» – говорю я Ивану. Дай народу то, что у него отняли. Да и внешность работает на него, – добавил Добродеев. – Знаешь, один американский сенатор сказал, что число видных мужиков в выборных органах резко возросло с тех пор, как вашему прекрасному полу предоставили избирательные права.

– Хоть посмотреть есть на что, – вздохнула Людмила.

– Вот именно! – бодро подвел черту Добродеев.

– Я привык к суровому солдатскому братству – сам погибай, а товарища выручай, – разливался соловьем Иван Федорович. – И это не пустые слова. Не могу передать, с каким трудом привыкал я к гражданке! К необязательности, пустословию! Сколько врагов нажил из-за… своей прямолинейности, которую принимали за грубость. Да, я – солдат, а не дипломат. И тем горжусь!

И далее по тексту: доколе, правда-матка, разгул экономической анархии, продажность властей, нужды маленького человека, вы меня знаете!

Алексей Генрихович, прячась в кулисах, беззвучно повторял: «Доколе?» Глаза его сияли, кулаки были сжаты, а лоб покрылся испариной.

– Молодец, Иван Федорович! – адресовался он к доверенному лицу кандидата, человеку с невеселыми глазами по имени Василий Николаевич Коломиец, стоявшему рядом. Василий Николаевич доводился братом жене кандидата и попал в доверенные лица не за какие-то выдающиеся заслуги, а как «свой». Между ним и шурином никогда не было особой дружбы в силу несхожести характеров, а, кроме того, Иван Федорович считал родственника тряпкой и подкаблучником.