Детский дом и его обитатели - Лариса Миронова

– И как? – вкрадчиво спросила я.

– Заменяю, – подняв брови, сказала она. – Но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем-то, что временно.

– Да, так и бывает, – кивнула я. – Но как же вы справляетесь с таким возом работы?

– Молча. По совместительству я ещё и предэмка.

Я поперхнулась. Чрезмерная вера в магию педагогических приемов и собственные сверхъестественные способности, допускаю, может привести на это поприще людей не то чтобы случайных, но всё же бесконечно далеких от понимания того, что им предстоит совершить. У меня была иная ситуация – я ринулась в этот омут очертя голову, даже не представляя себе, что за черти там водятся, и мне на эту тему рассуждать… Но Татьяна Степановна уже не казалась мне богиней. И опять внезапно пришла на ум назойливая мыслишка: что, они с директором – а может, и ещё кто-нибудь? – так прикольно играют в «работу»? Дела! Куда меня «попали»?

Мы поднялись в спальный корпус, надеясь, что хоть после обеда застанем там кого-нибудь? На этот раз повезло.

В спальне в послеобеденное время законная сиеста.

Татьяна Степановна вошла первая, достала из сумки, которая висела у неё на плече, блокнот, ручку. Приготовилась записывать.

(Я напряглась – ответственный момент: сейчас мне будет преподан урок высокого педагогического мастерства. Вся внимание – стараюсь не пропустить ни единого фрагмента этого мероприятия).

– Ты кто? – обратилась она менторским тоном к вольготно расположившемуся на постели воспитаннику.

– Фомкин, – снисходительно ответил тот, приоткрыв левый глаз.

– А я Сёмкин, – бойко ответил его сосед, точно в той же позе предающийся послеобеденному отдыху.

Татьяна Степановна принялась чертить что-то ручкой в блокноте. Мальчики молча смотрели на неё.

Я же разглядывала комнату. Картина – увы! – знакомая: на стульях, в углах свалка одежды, на свежих покрывалах жирные грязные следы от обуви – носят кеды…

В списке Татьяны Семеновны ни Фомкина, ни Сёмкина, конечно, не оказалось. Пошли по другим спальням – нигде ни души.

Я вернулась в первую спальню, а Татьяна Степановна подняла палец и, коротко сказав: «кстати» – вдруг вспомнила о каких-то срочных делах и поспешно исчезла.

Мальчишки, теперь их было трое, тут же вскочили с постелей и выбежали вон. И ещё долго – недели две-три – они мигом разбегались кто куда, едва я появлялась на горизонте. Звать их без толку – не слышат…

Слышали они – это я уже в первый день заприметила – только то, что им хотелось слышать.

Однако детишек к школе готовить надо. Вот этим я и занялась.

Пораскинув мозгами, составила мысленный список: что следует сделать в первую очередь, и оправилась к Людмиле Семеновне узнать, какое имущество положено нашему отряду. Оказалось – немало. Мебель для отрядной – перенести со склада. Постельные принадлежности – получить у кастелянши. Школьные формы – забрать из химчистки. Можно на автобусе. Но как успеть все это сделать?

А так. Ну, как все… Ещё есть вопросы?

Ладно. Начнём с отрядной – хоть будет, куда вещи складывать. Воспитательница второго отряда мудро посоветовала:

– Сначала в дверь замочек врежьте. А то ведь всё растащат.

К счастью, мастер, выполнявший такого рода заказы, был на месте. Он же трудовик, слесарь, электрик и – муж кастелянши.

Последнее – едва ли не самое ценное его свойство. От кастелянши зависело многое: по собственному усмотрению она выдавала одежду из бэ-у, лоскут, нитки, пуговицы и прочую галантерею. Кастелянше все без исключения воспитатели дружелюбно улыбались. А заодно – и её мужу.

Осмотрев внимательно дверь, он осторожно потрогал косяк и покачал головой.

– Высадят в момент. Точняк.

«Спокойняк, – сказала я себе, – будем уговаривать».

Однако, на радость, уговаривать и не пришлось. Мастер не ломался, а просто «добросовестничал».

– Насадочку бы металлическую. Иначе… дохлый номер, ясно? Высадят в момент.

– Но может, на первое время хотя бы, как-нибудь без насадочки?

– Ну, как знаете, только и без гарантии.

– Да ни боже мой! – радостно вскричала я. – Какие гарантии?

На том и сговорились.

Школьные формы из подвала на пятый этаж перетаскала довольно резво. Но с мебелью начались трудности. Складские помещения находились в другом крыле. Там – стулья, полки, столы. Перенести всё это за один день – работа для дюжины титанов. А ещё есть гора матрацев, подушек, одеял…

Дети начнут прибывать завтра, для каждого должны быть готовы постель в спальне и рабочее место в отрядной.

…Когда, с горем пополам, первый ворох отрядного скарба был перетащен в ближайшую спальню на мальчишечьем этаже, мои любезные птенчики, ни словачка не говоря, по заведенному здесь в допотопные времена обычаю, шустро вскочили с постелей и ветром вымелись вон. Однако – всё же не все. Один остался. Явно не из моего отряда, уж слишком взрослый. Возлежит в куртке и грязнущих кедах – конечно же, на покрывале!

Однако грамотный – в руках книга. Интересуюсь:

– Что читаем?

– Сказочку.

И опять погрузился в чтение – ноль внимания на мою воспитательскую персону.

Заглядываю – Эмма Мошковская, «Цыпленок шёл в Кудкудаки».

По спокойному взгляду, нагловатому и демонстративно незаинтересованному, поняла – это бывший!

Так вот они какие – бывшие воспитанники!

Ладно.

Пока застилала свободные постели, он продолжал возлежать бессловесно. Но стоило мне взяться за веник, чтобы выгрести горы окурков, арбузные корки и прочий столетней давности мусор, бывший выразил активное недовольство:

– Пылить обязательно? – недовольно сказал он. – Апчччхи!

Столь галантные манеры надо чтить. Ведь местный стиль – «пошла вон!»…

Стараюсь. Выгонять бесполезно. Так сурово смотрит, того и гляди, саму за дверь (а то и дальше) пошлёт. По всему видно – бывшие здесь полноправные хозяева. Держат в страхе весь местный мирок.

…Работа хоть и медленно, но всё же продвигалась. И вот, в конец измочаленная, я кое-как заползла на пятый этаж – надо проверить дамские спальни.

В небольшом мрачноватом холле кучковалось несколько вновь прибывших. Хороводила Кира (та самая – «кефирчику хочешь?»

К ним присоединились трое бывших.

Ещё когда поднималась по лестнице, услышала вопль:

– Пинцет! Воспиталка! – И ленивый ответ:

– Да фиг с ней.

Подхожу к ним, здороваюсь с новенькими. Потянуло сигаретным дымком.

– Садись, Оль. Посиди с нами, убегалась с утра? – проявляет заботу одна из бывших, весьма развязно и снисходительно – так они обычно и разговаривали со взрослыми обитателями дома.

Однако я до того устала, что просто не в силах парировать столь беспардонную выходку. Тяжело усаживаюсь рядом, молчу.

– Мы тут чуток дымнём, – говорит как бы между прочим, вяло и лениво, другая бывшая. – Ты как?

Она протягивает мне открытую пачку «БТ».

– Категорически против. И тебе не советую здоровье портить, – вяло морализаторствую я, понимая, однако, полную бессмыслицу сего занятия.

– Как скажешь. Забычкуем, – неожиданно сговорчиво соглашается она. – А говорили – нормальная… Ладно. Меня Юлькой зовут. Ну, как?

– Замечательно, – отвечаю я.

Уже позднее, знакомясь с личными делами своих воспитанников, я заглянула и в документы бывших. Юля Самохина была шестым ребенком в семье. У матери – так правильнее. Отцы появлялись и исчезали, увеличивая количество детей в доме и, естественно, проблем. Принеся шестого из роддома и не обнаружив там отца ребенка, покинутая в очередной раз легкомысленным сожителем несчастная женщина спеленала малютку потуже, обернув сверху куском старых обоев, и засунула живой сверток в мусоропровод. А чтобы ребенок не кричал, напоила его через соску молочной смесью напополам с водкой.

Утром окоченевшее тельце обнаружили среди бумаг, мусора и пищевых отходов дворник и мусорщик. Ребенка отвезли в больницу, оттуда сразу же отправили в Дом ребенка – ребенок чудесным образом оказался жив.

Мать лишили родительских прав по отношению к Юле, и это её вполне устроило. Никакого наказания она не понесла.

Странно, дико, непонятно – почему не судили?

Этим вопросом я не раз задавалась, работая в детдомовской системе. Поразительное спокойствие хранили органы правосудия, когда дело касалось незащищенных маленьких граждан и их матерей-злодеек. Никто не бил в тревожный колокол, никто не возмущался разнузданным попранием прав маленького человечка, вина которого была только в том, что он рожден нерадивой мамой.

Его дальнейшая судьба была вполне предсказуема.

Но об этом – потом.

Замечу лишь, что во времена Макаренко маму-девочку, удушившую новорожденного, приговорили к восьми годам тюрьмы, наши же юристы мне так говорили: «Если ввести наказание за «халатное отношение» (!) к ребенку, которого мать не желает или не может воспитывать, то это приведет к росту криминальных абортов».