Длительное убийство лорда Финдли (Доктор Пенн) / Проза.ру - национальный сервер современной прозы - Неизв.

– Как тебя зовут?

– Пимблтон.

– За что попал?

– За драку.

– Ты что, дурак, Пимблтон? – зарычал на него Мередитт, но снова осекся, напуганный звуком глухих стен, – Ты дурак? – повторил он шепотом. – Подумаешь, тридцать человек. Твое очко все равно уже никогда не станет прежним. Ну, посидел бы еще немного, а потом, может, вообще штрафом отделался, в крайнем случае – на галеры. Попадешь на хорошее направление – выйдешь богатым человеком. А тут камера, конечно, хорошая, но если бы я тобой не заинтересовался, тебя бы повесили через неделю, и на этом все. Понимаешь, совсем все! Вот так – раз!...

Лорд Мередитт протянул свою лапищу и схватил Пиблотона за шею. Тот даже не пискнул, но попытался разжать его пальцы. У заключенного клешни были слабые и влажноватые. Мередитт отпустил его и вытерся о штаны.

– Давай-ка, пиши отказную, а уж я проконтролирую, чтобы до сего момента тебя не пристукнули в углу.

В углу некоторое время молчали.

– Ну?

– Я еще не дал своего согласия, милорд.

– Добро. Давай еще помолчим. Помолчали? Ну что теперь? Даешь согласие?

– Даю, милорд...

Когда ветер наполнил паруса и «Память Герцога Мальборо» развернула бушприт к открытое море, доктор Пенн вышел на палубу взглянуть, как уменьшаются здания порта.

– Доброе утро, Пенн, – услышал он и обернулся. Лорд Финдли подкрался к нему, ни разу не грохнув тростью о палубные доски.

– Доброе утро, сэр Джон. Мне очень приятно, что вы меня помните, – ответил доктор принужденно.

– Отвратительно выглядишь, тем более для своих лет. Сними шляпу, – потребовал Финдли. Док повиновался.

– Вот это ты поседел! – продолжил сэр Джон. – Уже половина головы. Ты знаешь, что Сидни в гробу не был таким седым?

– Нет, не знаю, – ответил Пенн и отступил на шаг в сторону. Финдли шагнул за ним, наклонился с высоты своего роста и чрезмерно близко заглянул в лицо.

– И нос тебе так и не вправили. У тебя с ним такой вид... Даже не знаю, с чем сравнить.

Финдли выпрямился и стал прогуливаться за спиной Пенна. Тот даже при слабом волнении мог передвигаться по палубе только от опоры к опоре, хватаясь за что попало, и деревянное, и пеньковое, а Финдли опирался только на свою трость.

– В качестве кого ты здесь, Пенн? Я бы подумал – в качестве друга Юэна, Это было бы логично – учитывая. что Сидни общался с его отцом.

– Я познакомился с сэром Юэном лично, только нанявшись на корабль. И прежде, чем подписать контракт, я не знал, кто учредитель, – ответил Пенн, глядя в другую сторону.

– Очень интересно, док. Значит, не Юэн ходатайствовал о твоем освобождении? Наверное, мне следует говорить тише? Наверное. ты не афишируешь своего прошлого? Во всяком случае, это было бы разумно. Тогда расскажи, почему ты жив и на свободе? Какой слепой случай определил тебя именно на корабль к Мередитту и именно в одном рейсе со мной? чтобы заботиться о моем здоровье, док? О моем здоровье? Нет, можешь не отвечать, я и так знаю, что ты скажешь. Но и ты знай, что я это знаю.

Лорд Финдли рассмеялся, махнул тростью и ушел. Пенн остался стоять у фальшборта, но глядел он теперь не на берег, а в воду.

Чудеса Мередитта и Литтл-Майджеса

Что бы вы могли рассказать о ясном утре посреди океана? О бесплатном и общедоступном зрелище, нежном существе предрассветного тумана, который кому-то кажется живым, кому-то – мертвым; о совершенной, как умозрительная модель государственного устройства, линии горизонта, и так далее. Обо всем утреннем беззвучном великолепии, когда хочется протянуть руки вперед или вверх и крикнуть: спасибо тебе, слепой случай, что дал появиться на свет вселенной и всем драгоценностям ее! Спасибо тебе, нелепое совпадение, что именно сейчас я жив, у меня есть ум и зрение, чтобы видеть все это и понимать! На вантинах в момент между ночью и зарей появились капли, на каждом витке пеньковой веревки по одной: прозрачные, но не жидкие. В каждую перешло по толике смолы. Влажные юферсы ловили все блики света и отражали голубое, розовое золотистое.

На корвете «Память герцога Мальборо» в такой ранний час никто достаточно свободный от ежедневного обременительного труда не появлялся на палубе, чтобы произнести что-либо подобное. Вахтенный внимательно смотрел с бака в воду, перегнувшись через фальшборт на скуле, что было строго запрещено капитаном Литтл-Майджесом после того, как один парень при нем так же засмотрелся, упал, и его разрезало ракушкой под килем. Свое запрещение Литтл-Майджес отразил письменно и заверил подписью, но прилюдно так и забыл прочитать. А вахтенный размышлял, какой выйдет всплеск, если бросить в воду монету. Кидать морю деньги он бы не стал ни за что, и от неисполнимости желания мысль о монетке в воде стала болезненно навязчивой. Тем временем солнце высушивало капли.

7 июня лейтенант Пайк проснулся в семь, вышел проведать вахту, увидел, что все хорошо, и вернулся к себе поспать еще малость. Доктор Пенн открыл глаза в девять, произнес «какая гадость», обнял подушку и прильнул к ней лицом. Капитан Литтл-Майджес вышел на бак в одиннадцать утра и вздрогнул, увидев там лорда Финдли. Тот сосредоточенно смотрел в пол и водил по нему тростью. Капитан Литтл-Майджес приветствовал его с неискренней улыбкой. Лорд Финдли поднял на него глаза и не улыбнулся в ответ.

– Отличное утро, капитан, – отозвался он, – отличное от других, я имею в виду. Не могли бы вы объяснить нечто удивительное, что я сейчас наблюдаю?

– С удовольствием, – сказал Литтл-Майджес кисло.

– Удивительное дело, – начал лорд Финдли. – Вчера тень от фока в этот ранний час стояла здесь.

Он громко стукнул в доски палубы тростью.

– Уверен, так оно и было, – согласился с ним Литтл-Майджес.

– И позавчера она в этот час стояла здесь. – Лорд Финдли вторично ударил тростью в доски. Каждый раз от звука удара капитан Литттл-Майджес моргал.

– И третьего дня! – повысил голос лорд Финдли. – И третьего дня тоже! А сегодня я вижу тень от фока вот где! – и он в третий раз грохнул тростью прямо в потолок каюты доктора Пенна. Тот проснулся, поднял голову, посмотрел в мутное окно, поморщился и снова упал.

– Вы очень наблюдательны, – мрачно отозвался Литтл-Майджес. – Видит бог, я не хотел говорить вам этого, чтобы не пугать – и вы, пожалуйста, услышав от меня то, что я вам сейчас скажу, не распространяйтесь об этом. Вот эта самая вещь, которую я вам скажу сейчас, ее… ее нельзя говорить никому, особенно младшим чинам и матросам, иначе не миновать паники.

– Я вас слушаю, – сдерживаясь, ответил лорд Финдли. Он встал напротив капитана, сложив руки на набалдашнике трости, и Литтл-Майджес почувствовал себя на голову ниже и вдвое стройнее, чем был. Перед этим человеком ни его офицерская власть, ни физическая сила ничего не значили; последнее, что оставалось с ним в эту минуту – отточенное годами мастерство в деле валяния дурака.

– Воды, по которым мы сейчас идем, милорд, называют тихими мертвыми водами, – начал капитан. – Здесь многое отлично от того, что мы привыкли видеть где-нибудь у берегов Портсмута или даже Дувра, хоть и там бывает солоно. Солнце и остальные небесные ориентиры здесь кажутся будто бы сместившимися на три румба противусолонь, но это не более чем иллюзия. Через несколько дней, если все будет благополучно, мы покинем это место, и…

Финдли не дал ему договорить.

– Ты поворачиваешь, сукин сын! – закричал он, не смущаясь ни дальним присутствием матросов, ни капитанского палаша. – Но я не дам тебе этого сделать! Ты сейчас сделал маневр на север, но у тебя ни черта не выйдет! Разворачивай посудину от Гренландии, неудачник, и держи курс, как было уговорено, на Флориду!

– … И по ночам море здесь может светиться… – закончил Литтл-Майджес упавшим голосом.

Вечером того же дня за много миль от потерянной в океане между правдой и небылью «Памятью герцога Мальборо», в Лондоне лорд Мередитт делал для спасения Финдли то, что считал нужным. Намереваясь расставить свои сети в кофейне «У Уилла», он переоделся, отскоблил жидкие баки со щек и бесцветные усики из углов рта, надел кирпично-рыжий львиный парик, перед выходом вылил себе за шиворот половину полпинтового флакона спиртового настоя бергамота, лимона и розмарина и допил остаток, – место требовало поддерживать блестящий образ, к которому привыкли в обществе. Блестящий – по мнению самого Мередитта. О том, каким обществу привычно видеть его, сэр Юэн также судил, опираясь в первую очередь на собственную самоуверенность.

Держатель кофейни «У Уилла», зовущийся, однако, Сэм, действительно помнил «некоего М.», к которому Финдли обратился после покушения. История чудесного спасения дельца от рук убийц так поразила горожан, что на следующий день во всех кофейнях города до рассвета заказывали чашку за чашкой, и все не могли наговориться. Мередитт полагал, что в обществе многие оценили по достоинству его острый ум. Между тем, будучи одним из самых толстых мулов в повозке общественного мнения, Сэм в последнюю очередь хотел оценивать чей-либо ум. Он ценил «некоего М.» за другое. Сэм чувствовал себя тем лучше, чем больше в его заведении выпивали кругалями мимо мыса Доброй Надежды вывезенного из Ост-Индских портов кофе и выкуривали табака, как дорогого, так и дешевого. В отсутствие горячих новостей общество мог удержать подольше только хороший скандал, а М., как сообщили Сэму, был невыносимый скандалист.