Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники - Александр Доманин

Нельзя, конечно, сказать, что именно в это время тут появились первые люди. Дети ледника, охотники на мамонтов и длинношерстных носорогов, бродили здесь, когда не было еще и самой степи. На берегах многочисленных благодатных ледниковых озер жили первобытные рыбаки и собиратели. Но… растаял ледник, высохли озера, вымерли мамонты и шерстистые носороги, и Великая степь опустела. Она стала раем для бесчисленных стад травоядных животных, но человеку, по сути, в ней места не было. До тех пор, пока человечество не ответило на вызов природы великим изобретением — номадизмом[5].

Время появления номадизма как образа жизни, а значит, и время начала настоящего освоения человеком Великой степи — конец третьего тысячелетия до нашей эры. Изобретателями номадизма и первыми номадами были, весьма возможно, знаменитые арии. До сих пор историки ломают копья в спорах о том, где находилась прародина ариев. Данный спор находится далеко за рамками этой книги, но стоит отметить, что наиболее доказательной является точка зрения о происхождении ариев из Северного Причерноморья (западной оконечности Великой степи), то есть с нынешней территории Южной Украины и Южной России. Именно такую локализацию косвенно подтверждает и номадизм ариев. Для других территорий, где историки размещают предполагаемую прародину ариев — Малая Азия, Балканы, Иран — кочевое скотоводство было неактуальным, ибо не являлось необходимым. Для Великой степи же оно было вопросом и нормального выживания (не только физического — у моря худо-бедно можно прокормиться рыбой), и владычества над Степью. Арии нашли адекватный ответ и стали владыками степи, а уже оттуда начали свои беспримерные походы в Индию, Европу, Африку, Иран. Следует отметить, что кочевой образ жизни по крайней мере той части ариев, которые разрушили древнюю цивилизацию в долине Инда[6], хорошо известен и не вызывает никаких сомнений. Достаточно ознакомиться с индийским эпосом «Махабхарата» и «Рамаяна».

Итак, на рубеже III–II тысячелетий до н. э. первые кочевники-арии двинулись на завоевание Великой степи. Здесь, видимо, стоит отметить, что внедрение кочевого скотоводства не могло не вызвать того, что мы сегодня именуем демографическим взрывом[7]. Став хозяевами степи, арии получили столько земли, а значит и пищи, что в исторически очень краткий срок — двести пятьдесят-триста лет (но это пятнадцать-двадцать поколений, а любой человек, знакомый с математикой, понимает, что такое геометрическая прогрессия) — стали чрезвычайно многочисленным народом. В конце концов им стала мала и степь, и наиболее отчаянные головы двинулись через Гиндукуш в Индию и Иран, через Карпаты в Европу, через Алтай в Восточную степь. «И покорились им и Персия, и Индия» (ну, с Европой и так понятно), но на востоке они столкнулись с неведомым и очень многочисленным народом, остановились «и не пошли они дальше»[8].

Народом, остановившим экспансию ариев на восток, были вовсе не китайцы (как вы, наверное, подумали) — по той простой причине, что в то время китайская национальная общность только начала формироваться, постепенно включая в свой состав все новые соседние племена, идентичные в расовом отношении. Ариев встретил народ, живший к северу и северо-западу от китайской прародины. Название этого народа в истории не сохранилось (ученые много спорят об этом, но в таком вопросе сколько людей, столько и мнений), более или менее достоверно только одно: именно этот народ стал прародителем великого народа восточной степи — хуннов.

Протохунны (назовем их так за неимением лучшего) первоначально населяли юго-восточную часть Великой степи, по соседству с древнейшим китайским государством Шан-Инь и находились если не в сфере, то под влиянием его культуры. «Чжоуская революция»[9] и контакт с пришедшими с запада ариями стали теми двумя событиями, которые предопределили дальнейшую судьбу предков хуннского народа. Чжоусцы были старыми врагами протохуннов, в отличие от шан-иньской монархии, и после захвата власти династией Чжоу давление формирующегося Китая на своих северных соседей резко возросло. И, вероятно, рано или поздно протохунны повторили бы судьбу многих и многих народов, добровольно или не очень вошедших в орбиту Pax Sinica[10]. Встреча с ариями изменила для протохуннов этот доминантный вектор истории.

Анализ исторических источников и данных археологии позволяет с большой долей вероятности говорить, что контакт ариев с предками хуннов (а в более широком смысле — вообще с народами монголоидной восточно-азиатской расы) не носил враждебного характера. Скорее, произошла этническая и, что очень важно, культурная ассимиляция. Протохунны приобрели многие европеоидные черты, став, по существу, смешанным в расовом отношении народом. Не случайно китайцы считали отличительными признаками хуннов высокие носы — типичная черта европеоидной расы. Но не носы и рыжие волосы стали главным наследством, полученным протохуннами от ариев. Главным было обучение ариями протохуннов принципам кочевого скотоводства. До этого племена, жившие в китайско-степном пограничье, вынуждены были ориентироваться на китайский образ жизни. Протохунны получили номадизм, а с ним — власть над степными просторами, а значит, в широком смысле, и подлинную независимость. И когда в начале XII века до н. э. чжоуский император Вэнь-ван обрушился на протохуннов, те не стали сражаться с превосходящими силами противника, а сели в свои кибитки и отправились в далекий путь через мрачную пустыню Гоби на север.

Мы не знаем, насколько тяжелым был для них этот поход — наверное, очень тяжелым — но они его совершили. К концу XII в. до н. э. эти выходцы из Китая покорили уже всю северную часть Восточной степи и стали тем народом, который вошел в мировую историю под именем хунны. Это событие подтверждается археологическими данными, согласно которым, в XII в. до н. э. на юге Сибири появляется совершенно новый тип культуры, однозначно указывающий на ее китайское происхождение. Вместе с китайским стилем здесь складывается и новый расовый тип — монголоидно-европеоидный. Так три народа — арии[11], протохунны и южносибирские охотники и собиратели — положили начало тому, что известный китайский историк Сыма Цянь назвал «хуннским царством».

С XII и почти до конца III в. до н. э. история древних хуннов никак не освещена письменными источниками, но это не значит, что ее не было. Вероятно, этот период включает в себя и борьбу за гегемонию в степи, и последующую долгую консолидацию народа. Однако к III в. до н. э. хунны представляли собой внушительную силу, контролируя Великую Степь от Алтая на западе до Большого Хингана на востоке и от Байкала на севере до китайских царств на юге. Правда, держава эта была хотя и большой, но рыхлой. Ею руководили двадцать четыре хуннских родовых старейшины, которые выбирали из своей среды формального верховного главу — шаньюя — не обладавшего, однако, реальной полнотой власти. Нужна была личность, способная объединить аморфную недоимперию. И в конце III в. до н. э. такой человек появился. Это был старший (и нелюбимый) сын шаньюя[12] Туманя — Модэ.

Фигура Модэ настолько значительна и своеобразна, что заслуживает подробного описания. Не случайно некоторые историки называют его «Чингисханом древности». И для такого определения действительно есть основания. Модэ во многом схож с великим монголом. Он создал великую державу, просуществовавшую около трехсот лет, установил жесткий порядок в общественной и политической жизни, провел крупнейшие реформы, добился огромных успехов на военном поприще. И, что особенно важно в рамках нашей книги, установления Модэ (по крайней мере, многие из них) на тысячелетия пережили своего создателя, легли в основу социальных отношений в Великой степи и вплоть до Чингисхана во многом определяли всю систему жизненных ценностей в этом регионе мира. То, что было сделано Модэ в Великой степи, по своему размаху и последствиям превосходит деяния Юлия Цезаря или Карла Великого. Но имена этих европейцев известны каждому, Модэ же остался незаслуженно забытым. Попробуем восполнить этот пробел.

Модэ появился на арене истории в тот момент, когда хунны переживали далеко не лучший период в своей истории. Центральная власть в лице выборного шаньюя была почти номинальной, всем заправляли родовые старейшины. К тому же во второй половине III в. до н. э. для хуннов резко ухудшилась внешнеполитическая обстановка. В Китае в это время заканчивалась эпоха Борющихся царств, и в 221 г. до н. э. Ин Чжэн, правитель княжества Цинь, разгромив всех своих соперников, провозгласил себя первым императором объединенного Китая — Цинь Ши-хуанди. В 214 г. до н. э. войска Цинь нанесли тяжелое поражение хуннам и захватили их южные области. Шаньюй Тумань, не проявивший себя ни как политик, ни как полководец, в панике бежал на север в Халху. Гегемония хуннов в степи сразу же рухнула, и началось брожение среди народов степи, входивших до этого в сферу хуннского влияния. На западе резко активизировались юэчжи — потомки ариев, чрезвычайно воинственный народ, столетием позже создавший могучую Кушанскую державу[13]. На востоке племена дунху — предки монголов — воспользовались ситуацией и напали на хуннов. Тумань не смог оказать сопротивления и стал платить позорную для хуннов дань. Своего старшего сына Модэ он отправил заложником к юэчжам — возможно, для того, чтобы как-то обезопасить себя от удара с запада, но скорее затем, чтобы просто избавиться от нелюбимого отпрыска. Тумань не скрывал, что предпочитает младшего сына, которому он и планировал передать пост шаньюя после своей смерти.