Контракт - Светлана Храмова

Блокада из туч плыла за нами, преследовала, внедрялась в сознание зрительным фоном пути. Серое тяжелое месиво клубилось за окнами, не просто серое — светлое, дымное, многослойная растяжка оттенков. Я старалась смотреть вперед, на змеящуюся полосу дороги, машина заглатывала ее, убегающая разлинованная ширь позади, а по бокам нависал рыхлый дымный пудинг из туч. Но вдруг, в облачных прорезях дымного пудинга, показались яркие дерзкие лучи, будто изящная бриллиантовая перчатка выпросталась из рукава и на некоторое время поманила в другую, сияющую красками, жизнь.

Солнечными зайчиками, нацеленно и метко направленными, лучи ударили по лицу, заставили зажмуриться. Так неожиданно и ярко, что я даже темные очки нащупала в бардачке и надела, закрывшись от резкого света, будто из физиотерапевтического прибора бьющего, получалось как процедура, что доктор прописал.

Внезапные капризы скоротечны: пройдет несколько минут, нет, прощальных мгновений — и сумрачная главная тональность дня восстановится. Но теперь понимаю: день был прекрасен, его жаль отпускать.

Вечереет, и так здорово, мощно: Пруст, пассажи Листа, лучи сквозь прореху в тучах, а дождь, надоедливо бивший по стеклам, полчаса как утих, окна сухи и прозрачны, дорога чиста, и нет видимых глазу препятствий.

Скорость рискованная, наверное, но полоса просматривается, повороты плавные и мотор жужжит ровно, без надрыва.

Первое письмо Тины

Лени, дорогая моя!

У меня совсем нет времени писать тебе длинные письма, но иногда я чувствую, что многое нужно объяснить, хотя бы напомнить. Я уверена, что ты не нуждаешься в напоминаниях, ты умная, расчетливая, ты действительно моя дочь — в этом плюсы и минусы.

В твоем ужасном суперпопулярном сетевом дневнике (блоге… или как вы там называете этот кошмар, где пишется все, что приходит часто нездоровым людям в голову с утра?) ты снова пишешь обо мне гадости (я процитирую: «если б моя мать не была говноматкой»… меня извиняет только то, что слово написано тобой).

Ты умница, ты знаешь, что сиротство и несчастное детство вызывает симпатию, ты бьешь на жалость, ты заставляешь любить себя и ненавидеть, даже меня заставляешь. Я читаю редко, у меня нервы не выдерживают, иногда мне кажется, что ты психически больна, хотя я прекрасно знаю, что это не так — все поза. Более трезвомыслящей женщины, чем моя Лени, я не встречала, и вижу, как много у нас общего. Я горжусь тобой, а ты гордишься именем Илона, будто не помня, что это я его для тебя придумала.

Лени, ты еще не родилась, а имя уже было. Теперь оно тебе помогает, никто не может сказать, что это псевдоним. Если бы ты не исковеркала свою фамилию — было бы и вовсе чудесно. Илона Балинова — превосходно. Но ты предпочла называться Бельской, хорошо, пусть так. Тривиально звучит, но публике, наверное, должно нравиться. О времена, о нравы! — публике, наверное, должно нравиться слово, которым ты называешь свою мать, так моя дочь пишет обо мне — я даже не знаю, сколько восклицательных знаков мне ставить. Судя по твоему дневнику, ты никогда не знала материнской любви, выросла под забором, мать не воспитала в тебе чувство собственного достоинства и проч. и проч., — отъявленно порочная мамаша!

Илона, я научила тебя быть сильной — это главное. Такое умение противостоять обстоятельствам с неба не валится, это результат работы, моей работы. Даже если ты завтра напишешь, что твоя мать попала в тюрьму за воровство — (боже праведный, я сама дарю тебе идею! впрочем, при наших тайных отношениях… никто не знает, что я твоя мать, никто не знает, что ты моя дочь, когда-то мы решили поступить именно так, уже не помню, почему, и очень жалею… но устоялось, и не будем ломать) — я не стану любить тебя меньше.

Дочерей рожают, чтобы их любить, моя девочка. Ты даже не обязана ничего ко мне ощущать, если не получается любить — не люби. Главное — постарайся быть счастливой. Тут я не могу тебе помочь, это не деньгами решается. Но помни — что бы ты ни делала, что бы ни говорила, как бы изобретательно ни отрекалась от меня — ты ведь талантлива, ты моя дочь! — я всегда буду на твоей стороне.

Меня не донимают вопросами, спасибо и на этом. Муж не читает по-русски, он вообще не в курсе, что именно ты пишешь, он знает только, что ты известная журналистка и у нас милые отношения. То, что мы не видимся, его устраивает, наверное, я с ним об этом не говорила. Чтобы брак был счастливым, некоторые темы лучше не затрагивать.

Да, ты осталась одна очень рано, тебе и шестнадцати не исполнилось, но помнишь ли ты хоть один месяц, когда бы ты не получила от меня перевод? Я оплачиваю твои расходы, я забочусь о том, чтобы ты ни в чем не нуждалась, это главная задача, пока справляюсь неплохо. Пусть не на пять с плюсом, но на твердую четверку — как минимум.

Завтра ты снова напишешь о таинственном незнакомце, который подарил тебе колье от «Chopard», и твои читатели начнут тебя заново любить и ненавидеть. Наверное, таковы законы жанра, ты сама сделала себя звездой.

Ты пишешь свою жизнь, как сериал в жанре мыльной оперы, а никто не может быть правдивым и сохранять интерес публики. Но выглядят истории вполне натурально. Даже натуралистично временами. Чересчур.

Хроники блестящей светской репортерши. Красавицы и умницы со сложной судьбой, публика гадает, как же на самом деле тебя зовут, сколько тебе лет, есть ли у тебя дети… учитывая, что ты совсем молоденькая, уж я-то в курсе!

Ты громко и во всеуслышание отрекаешься от матери, мне не пристало опровергать, все продумано. Браво, дорогая, ты изобрела новый жанр!

Только почему ты не выходишь замуж? Ждешь, что кто-то будет любить тебя так, как я? Будет так же бескорыстен и щедр? Не жди, Лени, в жизни каждой женщины бывает только один человек, любящий беззаветно и навсегда.

Никто не займет мое место. И помни, я всегда буду тебе помогать, независимо даже от того, замужем ты или нет. Feel free.

Наверное, поэтому ты и злишься. Ты бы с такой радостью отказалась от моей помощи, я уверена. Втайне думаешь, что ты одна, потому что можешь позволить себе роскошь быть самостоятельной. Бывают несчастья и похуже, моя девочка.

Если тебе интересна моя жизнь, несколько слов. Недавно я играла фа-диез минорную «Сонату» Брамса и «Новеллетту» Шумана, та же тональность, я ее обожаю, уже в главном аккорде есть элегичность, роскошь и грусть.

Принимали очень тепло, в закрытых для постороннего глаза помещениях есть своя прелесть, да и рояль — о, это восторг! — неожиданно, на маленькой сцене огромный «Steinway», он там еле поместился. Настроен прекрасно, звук такой, что соблазн играть до утра, три «Прелюдии» Шопена я сыграла на «бис», мне самой захотелось. Небольшой салон, старинный дом с колоннами, канделябры на стенах, чувствовала себя в длинном пышном платье с кринолином, будто корсетные косточки впивались в ребра, а на самом деле платье на мне узкое, длинное и простое. Но воображение разыгрывалось.

Публика приличная, но немногочисленная, как всегда — приглашений много, но залов, престижных с точки зрения широкой публики, мне не дают. Впрочем, я и не стремлюсь играть в больших залах. Если зарабатываю (а платят мне не от сборов, сумма назначается организаторами, устраивает все Т. — не жалуюсь, мои концерты для избранной публики стоят дорого) — я пересылаю тебе, Леничка. И всегда буду пересылать. Т. считает, что деньги идут на благотворительность, что мы помогаем брошенным на произвол судьбы российским детям. По сути дела — это почти правда, моя дорогая девочка, не так ли?

P.S. Письмо отсылаю с экспресс-почтой, так надежней. Предпочитаю писать на бумаге, есть уверенность, что прочтешь. Но обратный адрес не ищи, его, как всегда, нет. Да и адреса у меня часто меняются.

Отель с видом на Монблан

Иногда я думаю, что поездки мне нравятся только из-за завтраков в отеле. Утро, огромный зал и никакой обязаловки. Ходишь, что-то выбираешь, что-то незаметно пробуешь, ананасы в блюдцах дольками нарезаны, и не вчера, а пять минут назад, тарелку ставят — вмиг пуста, но откуда-то новая появляется, и блеклая золотистость каймой. Во время таких завтраков я медленно, нехотя, просыпаюсь, за окнами сложносочиненный пейзаж, всегда неожиданный. Ритуальность гостиничных завтраков — часть путешествия, поэтому в гостиницах всегда лучше, даже если друзья приглашают настойчиво. В гостях не проснешься постепенно, вежливость обязательна — «ах, не мешаю ли я вам здесь, удобно ли присесть там?» — обмен любезностями, хозяева натужно приветливы… нет и нет, лучше видеться с ними в заранее условленное время, даже если долго приходится договариваться. Где-нибудь во второй половине дня. Успеваешь привести себя в порядок, потом, по возможности, лучезарно улыбаясь, оживленно рассказываешь ничего не значащие для них новости, но они делают вид, что внимательно слушают, что им интересно. Хуже, если тут же, после какой-то фразы, следует восклицание: «Ах, для меня такое вовсе невозможно, у меня это было так!» — и ты в который раз понимаешь, что слушают тебя только для того, чтобы взглянуть с точки зрения собственного опыта, не слушают, иными словами, а рассматривают со стороны. Спотыкаешься на полуслове, разочаровываешься, снова понимаешь, что диалог чаще всего состоит из двух монологов и молчать проще, энергия не тратится понапрасну.