В плену нашей тайны (СИ) - Сью Ники

Мы встречаемся взглядами, и я молю всех богов, чтобы этот мальчишка никому не разболтал мой секрет. Ян не улыбается, проходит мимо, продолжая поглядывать в мою сторону. Чуть позже я узнаю его фамилию и статус. Семья Вишневских — главный спонсор этой школы, а еще они самые уважаемые люди в нашем городе. Такие же идеальные, как стремления моей матери. Только никто не знает, что Ян не родной сын своего отца. Почему я забыла его тайну?

В обед девочки приглашаю меня в столовую, но я помню наставления мамы, поэтому любезно отказываюсь. У меня есть с собой в пластиковой тарелочке пареные овощи, а в бутылке свежевыжатый сок. Очередная видимость идеала.

Однако вместо обеда, я украдкой наблюдаю за Яном. Он сидит в компании с ребятами, позволяет им общаться с собой, практически не вникая в разговор. Мне приходится изловчиться, чтобы разглядеть его из открытого окна в кабинете и остаться незаметной. Но Вишневский все равно замечает. После уроков он любезно сообщает мне об этом:

— Шпионажем занимаешься, Ева? — как у него получается выводить мое имя такими интонациями. Словно каждую букву наделяет особым смыслом.

— Зачем ты общаешься с этими людьми? Тебе явно неинтересно с ними, — раскрываю свои мысли. Мы стоим в холле, ждем родителей. Мама никогда не опаздывает, но сегодня что-то пошло не так и я даже рада этому. Иначе не смогла бы поговорить с Вишневским.

— Ты ошибаешься.

— Я? Никогда! — уверенно заявляю, ничуть не сомневаясь в своей правоте. Ян выдает смешок, его алые губы растягиваются в насмешливой улыбке. Из открытой форточки дует ветер, тянется к моим кудрям, и вместо того, чтобы поправить их, я засматриваюсь на этого мальчишку.

— Ты права, — наконец, сообщает Ян. — В следующий раз, когда заметишь, что мне с кем-то неинтересно, приходи.

— Ева! — голос Лизы звучит громко, разбивает магию между нами. — Мама приехала. Ты идешь? — сестра переводит взгляд на Яна, а мне почему-то хочется, чтобы она перестала на него так смотреть.

— Я приду, — кидаю на прощание Вишневскому. Разворачиваюсь и ухожу.

Всю дорогу Лиза хвастается маме новыми подружками, с которыми она успела завести дружбу. Некоторые из них принадлежат к состоятельным семьям, а некоторые к семьям попроще — вроде нас. В конце сестра добавляет, что в субботу намечается вечер у Ивановых, на даче в роскошном особняке, спрятанном между высокими елями.

— Ты не пойдешь, — сообщает мама, останавливаясь на светофоре. Она не смотрит на нас, зато поправляет макияж и прическу.

— Но почему? — возмущается сестра. Лиза мечтает надеть коктейльное платье, уложить пышно волосы, надушиться мамиными духами с запахом ландышей. Она хочет оказаться среди богатых людей, пить свежевыжатый сок и делать вид, что уже взрослая. Однако мама никогда не берет с собой старшую дочь. Без объяснений. Для выхода в свет у нее есть я. Только вот мне эти банкеты не нравятся, там скучно и слишком вычурно. Нужно всегда держать спину ровной, следить за словами, а самое главное – хранить тайну. Последний пункт с каждым разом дается сложней.

— Займись уроками, детка. Ева, — обращается родительница. Я уже заранее знаю продолжение речи.

— Да, мама.

— Нужно купить тебе новое платье. А еще подготовить песню. Ивановы любят живой голос, и планируют отдать свою дочь ко мне на частые уроки.

— Мам! — прикрикивает Лиза. Сестра сидит рядом со мной на заднем сидении, и от обиды поджимает губы. Венка на ее шее нервно дергается, а по скулам бегают желваки. Ее тонкие пальцы сжимают ткань юбки, перебирая кончики. Однако мама не видит, как злится старшая дочь, как отчаянно желает коснуться мира элиты.

— Ева, — вновь обращается родительница ко мне. — Подумай насчет композиции. Если не выберешь ты, я подберу сама.

— Хорошо, — смиренно киваю и отворачиваюсь. Лиза тоже больше не говорит ни слова. Остаток пути проходит в молчании.

Вечером я прокрадываюсь к сестре в спальню. Хочу развеселить ее, поиграть в уголки или предложить вместе посмотреть музыкальные каналы. Однако она выгоняет меня, ссылаясь на спазмы в животе. Тогда я не заметила, по детской наивности, но это был первый звоночек, который начал отдалять нас друг от друга.

Вечер у Ивановых прошел гладко. Под звуки пианино я исполняю стихи Ахматовой, за что получаю бурные овации и похвалу от мамы. Она в центре внимания, к ней записывают новых учеников, потому что такая талантливая дочь говорит о многом. Пока родительница раздаривает улыбки и добавляет в своем ежедневнике имена будущих учеников, я убегаю в сад подышать воздухом. На улице до сих пор жарко, несмотря на начало осени. Мне хочется снять дурацкое платье из толстой ткани, которое по словам мамы смотрится изыскано, распустить волосы, потому что заколка ужасно давит на кожу головы и убежать в лес. Там поют птицы, и завывает ветер. Там ощущается гармония, а здесь сплошная клетка и мнимые улыбки.

Однако вместо этого мне приходится сидеть на лавке и разглядывать, как автополивалки наполняют влагой идеальный газон и цветы вдоль тропинки.

— Ужасная прическа, — неожиданно долетает до меня знакомый голос. Оглядываюсь и замечаю Яна, который медленно спускается по ступенькам. На нем классический костюм, каштановые волосы зачесаны набок, а на шее вновь появился галстук.

— Ужасный галстук, — кидаю ему, и улыбаюсь. Вишневский усаживается рядом, тянет удавку, чтобы чуть ослабит охват вокруг шеи. Ему должно быть очень жарко в пиджаке и белой хлопковой рубашке. Хотя кто бы жаловался.

— Ужасное платье, — отвечает Ян, поглядывая на меня сбоку. Он не поворачивается до конца, лишь скользит глазами по облегающему фиалковому платью. Оно стоило бешеных денег, оно ужасно жмет в талии, оно слишком узкое в бедрах, оно мне не понравилось с первого взгляда. Но мама настояла. Бренд именитый, новая коллекция. В элитных кругах такие вещи ценят, их ценит моя мать.

— Ужасный пиджак, — усмехаюсь. Протягиваю ладонь и касаюсь галстука Яна, который свисает на груди. На нем узоры в полоску, а сам он темно-бордового цвета. В подобных ходит папа на работу, но ему за сорок, а Вишневскому всего тринадцать.

— Зачем ты его носишь? Тебе не идет, — говорю, разглядывая удавку на шее мальчишки.

— Точно, — кивает он. Затем неожиданно снимает через голову галстук и наклоняется ко мне. В долю секунды его руки касаются моей прически, от чего шпильки больно впиваются в кожу, и я едва не выдаю заветный писк от боли.

— Что ты… — пытаюсь возразить, однако поздно. Ян уже надел мне свой галстук, который теперь украшает мою грудь и совсем не вписывается в общий колорит образа.

— Говорят, это плохая примета. — Деловито заявляет Вишневский, все еще не сводя с меня чернильных глаз. У него пушистые ресницы, изогнутые, словно тянутся к небу. Почему я заостряю на них внимание? Щеки начинают полыхать от накатившего жара, становится тяжело дышать, но я упорно не отвожу взгляд. Потому что перестать смотреть на Яна невозможно.

— Что за примета?

— Говорят, если мужчина наденет на девушку свой галстук, она будет преследовать его до конца жизни. — Вполне серьезно заявляет Ян. Его губы чуть растягиваются, но это не похоже на улыбку, скорее на задумчивость.

— Я не…

— Ян, сынок — доносится позади. Мы оба оглядываемся, и замечаем худенькую женщину в белом юбочном костюме. Судя по всему, это госпожа Вишневская.

— Иду, — кидает сухо Ян. Он не прощается, не дарит никакой жест, и уж тем более не забирает атрибут своей одежды. Молча уходит, оставляя меня одну вместе с этим странным галстуком.

Глава 3

Наши дни

После школы меня встретил Максим Демин, и мы поехали с ним в кафе возле озера. Там продавали вкусную пиццу вегги, единственное место, где в пиццу добавляют кукурузу.