Туманное время. Автобиографическая повесть - Мария Суханова

Как я ранее сказала, что дом наш злополучный состоял как бы из двух половин, вот в первой половине, когда семья сократилась до четырёх человек – отец, мать и мы с Алексеем, стали постоянно здесь жить зимой и летом. Зимой спали на полатях печи, на настиле над голбцом, где был вход со стороны за печью в голбец или как называется подполье, где осенью, зимой и весной хранили картофель, овощи на еду. А во вторую половину дома нужно пройти через сени, которые тянулись через всю ширину дома от двери чулана и лестницы на чердак в малые сени и на крыльцо при выходе во двор. Под крыльцом и сенями держали кур, для них с боковой стороны была дверь. Из сеней заходишь в большую, тогда считалось, горницу, там было пять окошек, печь так называли голландка, высокая от пола до потолка круглая облицованная снаружи черным железом. Печь голландка одним боком выходила в маленькую горенку с одним окошком, туда после смерти бабушки ни кто не входил, просто лежали старые не нужные вещи. Отопление жилья было только дровами и поэтому, через весь двор около заборов всегда стояли высокие поленницы дров.

Лес около деревни был близко, раскинувшись на сотни вёрст около берега реки Миасс и многочисленных других деревень. Он был густой и своими берёзовыми деревьями уходил вглубь до 30 вёрст с некоторыми просеками для полос пашни. Лес обеспечивал дровами, стройматериалом, ягодами и, конечно же, грибами, которые заготавливали, как картофель, овощи на зиму. В грибную пору, ехала семья с бочкой воды, с хорошо приготовленными бочками для соления, и обратно вечером возвращались с закупоренными бочками, которые спускали в погреб. Ягод в лесах было тоже много – земляника, клубника, вишенье (вишня), костяника, брусника, а какие они ароматные и вкусные и сейчас помню.

СЕМЬЯ. РОДОВОЕ ГНЕЗДО. Часть вторая

Буду продолжать рассказывать о второй половине дома. Вся остальная печь голландка вместе с топкой находилась в большой горнице. Что тогда здесь мне нравилось, это простенок зеркало, в которое я и в холод бегала босиком посмотреть на себя. Хорошо помню место, где висел отца нарядный сюртук, в котором он ездил на работу в кредитное общество и по делам в Челябинск. Вся праздничная одежда и та, что просто хранилась оставленной предками, укладывалась в сундуки, красиво отделанные железными полосками. Летом во дворе натягивали веревки и в жаркий солнечный день всё это добро, проветривалось.

Как-то раз при таком мероприятии мать лежала в избе больная и сказала, чтобы я покараулила эти вещи, так как тогда часто из леса приходили цыгане и могли всё украсть. Нарядившись в мамину атласную кофточку от венчального костюма, я накинула красивую шаль и побежала к тёте Анне, которая жила по соседству и у нас во дворе была для вида калитка, чтобы к ним свободно ходить. Тётя Анна это отца и деда Павла сестра. Жила она с мужем, детей у них не было. Тётя Анна очень часто болела, из-за чего ей приходилось находиться дома. Дом у них с Кириллом, так звали её мужа, был похож на наш, но в уменьшенном виде. И так же все постройки, только все немножко меньше.

Ну, вот так я, вырядившись, явилась к тёте Анне, та подхватила меня за косы и притащила к маме на расправу. В общем, об этой охране мама часто вспоминала с различными выводами, так как потом, через года два-три, всё это добро растащили все кому не лень. И стоило эти тряпки бабушки, прабабушки так беречь. Это так было обидно моей маме ведь и её крохи, которые были описаны, забраны тогда. Совсем не многие носильные её вещи, без которых она осталась раздетой, а опись велась для блезира, чем обманывали забитых тёмных людей, обирая по-воровски под именем закона. Моя мама, мне рассказывала, что она описанные вещи видела тут же на женах и родственниках членов комитета бедноты, которые действительно являлись бедными, а большая часть из них лодыри и пьяницы.

Наш дом, когда я жила там казался хорошим и даже уютным хоть день и ночь с уютом дома дяди Павла. Но гораздо позднее поняла, его надо было давно таки бросить и переехать в Челябинск в ту маленькую квартиру, и Алексей мне то же самое говорил, когда я с ним беседовала в 1939 г., посетив его в Невьянске. Наша семья считалась не бедной, а жили хуже многих бедняков. Работали все взрослые точно каторжные. В доме не было приличных условий для отдыха, спали по полатям над голбцем печи, полу на допотопных кошмах, укрывались замызганными одеялами или старыми зипунами. Имелись, видимо когда-то кровати, но они как старьё вынесены в саманку, о которой скажу позднее.

В горнице стоял старый буфет с посудой, используемой только по большим праздникам при гостях, стол и стулья. Вот и вся меблировка, если ещё не считать два сундука с нарядами предков хранимых до сотни лет. Как правило, к Пасхе мыли в кухне, горнице потолки, стены. Они были сделаны из хорошего дерева. Потолки имели вид, да и стены так же, как полированного дерева. Потолки стелили из широких досок, как говорится без сучка и задоринки. Стены строились из брёвен, между ними в пазы прокладывался мох. А сторона бревна, ложившаяся вовнутрь помещения, была тоже очень гладкой, чтоб можно хозяйке мыть, ну а пазы белили.

Двор, дворовые постройки хлева, конюшни, сеновалы и загоны все были построены из дерева, но имели довольно удобный хозяйственный вид и размещение. Там, где со стороны кухни выходили два окна, от угла дома шёл небольшой заборчик до саманки, отгораживающий наш двор от двора тёти Анны. Около заборчика росло несколько деревьев бузины. В этом промежутке – от дома до саманки находилась яма, оборудованная для засыпки картофеля осенью – на семена весной. После заполнения необходимого количества картофеля, ляду ямы хорошо закрывали, чтоб во внутрь не проник воздух. Дальше ямы или хранилища находилась саманка, это своего рода складское помещение. Мама рассказывала в какую-то смутную пору там все домочадцы, и даже соседи прибегали спасаться.

Саманка была, очевидно, построена с целью спасения добра от пожара, так как при деревянных постройках и тех условиях «пожарной охраны», это бедствие было очень страшным. Стены саманки имели толщину, наверное, не менее сорока сантиметров, арматура обмазанная крепкой глиной, крыша железная, двери двойные и тоже из массивного железа, в общем, неплохое убежище. Ну а я, вспоминаю эту саманку, как склад, где по правой стороне стояли старые поломанные кровати с разным тряпьём, висели овчины, кожа из которой отец сам нам с мамой шил обутки и им с Алёшей бахилы.

Обутки, в которых мы ходили с мамой до холодов, имели вид лаптей, только они из кожи. Я, да и мама ходили больше босиком от чего часто мучили цыпки меня, а у мамы репались пятки. Бахилы, это что-то вроде сапог, и отец с Алексеем в них работали. А для выхода, куда-либо, у них были сапоги. У мамы имелись ботинки, их она очень берегла. Мне помню, отец из города привозил ботиночки, туфли, но они оставались почти новыми, ведь я привыкла бегать босиком, да и ходить в них некуда. В этой саманке стоял керосин, смола, дёготь и весели хомуты, шлеи уздечки, сёдла и много всякого, что нужно в хозяйстве.

За саманкой была калитка для прохода во двор тёти Анны, а направо шёл проулочек, через который загоняли скотину, гусей в загон. Там находились хлева, всё это за амбарами, погребом отгорожено от конюшни и сеновала, да где всегда было много соломы. В сторону двора от проулочка, стоял домик – погреб. Внутри его находилась яма, служившая летом и зимой холодильником. В яму можно спускаться только по лестнице, по которой мне лазить запрещали, чтоб я не упала. Да в яме делать нечего, разве что сметаны с творогом поесть. Ну, это надо подождать родителей, бывало, и полезла бы, но страшно

Рядом одной постройкой и под одной крышей находились три отделения амбаров на высоте от земли, может чуть больше пол метра, видимо от сырости и другой какой-то напасти. В каждом отделении находилась своя дверь и ступеньки, а там сусеки, где всегда хранилось зерно или мука в установленном порядке. За амбарами ворота в загон, где были конюшни для лошадей, чтобы они в стужу не мёрзли. Отец за скотом и особенно лошадьми хорошо ухаживал. Тут же около ворот в конюшни был колодец и колода, из которой поили скот. Дальше стояла баня, она топилась по чёрному, но была сравнительно с баней тёти Анны больше в размерах, строили, наверное, из хорошего материала и создавались лучшие условия. Почему хочу нашу баню, с баней тёти Анны сравнить, а потому, что страшный отрезок моей жизни связан с баней покойной тёти Анны.

За предбанником был забор, около него складывалась поленница дров, за тем под навесом хранился имеющийся инвентарь для работы в сельском хозяйстве. И опять забор, отделяющий соседский двор с этой стороны, продолжался до улицы и поворачивал, метров пять длиной, до наших ворот и калитки. У заборов вровень с их высотой укладывались поленницы дров, которые накрывались от дождя и снега. Ворота и калитка были деревянными, под небольшой над ними крышей. От калитки шёл метра три забор до загородки в виде палисадника, около дома со стороны улицы и нашего двора. Со двора в палисадник была в заборе дверца, через которую входили. Там росли несколько деревьев черёмухи и сирени, стояла скамейка, где можно посидеть и отдохнуть. Ну и крытое крыльцо со ступеньками.